(чтение Квинто Крыси и Елены Блонди)

Первое издание книги, январь 1948 год, жесткая обложка

Ее отчужденная манера вести разговор больше не вызывала у Джоула враждебности, а только некоторую неловкость. Вообще женщины ее возраста – между сорока пятью и пятьюдесятью – были с ним довольно ласковы, и он воспринимал их симпатию как должное; если же, в редких случаях, расположения не возникало, он знал, с какой легкостью может его добиться: улыбка, печальный взгляд, тонкий комплимент:
– Знаете, мне так нравятся ваши волосы – очень цвет красивый.
Лесть не произвела явного действия, поэтому:
– И комната такая хорошая.
Тут он попал в цель.
– Я всегда считала, что это самая милая комната в доме. Здесь родился кузен Рандольф: на этой самой кровати. И Анджела Ли, мать Рандольфа… красавица… родом из Мемфиса… здесь умерла… всего несколько лет назад. С тех пор мы комнатой не пользовались. – Она вдруг вскинула голову, словно услышав далекий звук; прищурилась, потом совсем закрыла глаза. – Ты, наверное, обратил внимание на вид из окна?
Джоул признался, что нет, и вежливо подошел к окну. Внизу, под огненными волнами зноя, лежал сад – спутанные заросли сирени и зебролистой калатеи, бегонии, плакучих ив с понурыми ветвями в нежно мерцающем кружеве листьев и низкорослых, как на восточной гравюре, вишен, раскинувших полуденному солнцу свою грубую зелень. Не запущенность была в этом продолговатом участке джунглей, а словно кто-то буйный расшвырял как попало невероятную смесь семян. Трава, цветы, кусты и лозы – все сбилось в сплошную массу. Мощные магнолии и мыльные деревья охватывали сад глухой стеной. А напротив дома, в дальнем конце, высилось нечто необыкновенное: как растопыренная рука, торчали из земли пять белых желобчатых колонн, сообщая всему вокруг вид древней, навещаемой призраками руины; дикий виноград карабкался по этим ненадежным опорам, а о среднюю колонну точил когти тигровый кот.

Мисс Эйми поднялась и стала рядом с ним. Она была сантиметра на три ниже Джоула.
– В школе на уроке древней истории нам надо было рисовать колонны наподобие этих. Мисс Кадински сказала, что у меня получилось лучше всех, и повесила рисунок на доску объявлений, – похвасталась она. – … Колонны… Рандольф их тоже обожает; они были частью старой боковой террасы, – продолжала она задумчиво. – Анджела Ли – молодая невеста, только что из Мемфиса, а я ребенок, младше тебя. Вечерами мы сидели на боковой террасе, пили вишневую воду, слушали сверчков и ждали восхода луны. Анджела Ли вышивала шаль для меня – как-нибудь ее увидишь, Рандольф накрыл ею стол у себя в комнате… обидно, пропадает вещь. – Она говорила так тихо, как будто обращалась только к себе самой.
– А террасу снесло ветром? – спросил Джоул.
– Сгорела, – сказала она, протирая рукой в перчатке кружок на пыльном стекле. – Это случилось в декабре за неделю до Рождества, и в доме не было никого, кроме Джизуса Фивера, а он уже тогда был совсем стариком. Никто не знает, как начался пожар и как кончился; вспыхнул ни с того ни с сего, уничтожил столовую, музыкальную комнату, библиотеку… и погас. Никто не знает.
– А этот сад – на месте того, что сгорело? Ух и большущий же дом был, наверно.
– Там, где ивы и золотарник, была музыкальная комната, и в ней устраивали балы; небольшие, конечно, – Анджела Ли немногих принимала из местных… И все уже умерли, кто бывал на ее вечерах; мистер Кейси, насколько я знаю, скончался в прошлом году, а он был последний.
Джоул глядел на зеленую чащу, пытаясь представить себе музыкальную комнату и танцоров («Анджела Ли играла на арфе, – говорила мисс Эйми, – мистер Кейси на рояле, Джизус Фивер на скрипке, хотя он нигде не учился, а Рандольф-старший пел – самый красивый мужской голос в штате, так все считали»), но ивы были ивами, золотарник – золотарником, а танцоры – умерли, исчезли. Полосатый кот проскользнул под сиренью, скрылся в высокой траве, и сад остекленел, затаился, замер.
Мисс Эйми вздохнула и неслышно отошла в тенистую глубину комнаты.
– Твой чемодан на кухне, – сказала она. – Спустимся, посмотрим, чем тебя угостит Миссури.