В чтении романа виноват Мирча Элиаде, он, перечисляя мистические произведения разных авторов, упомянул и Бальзака. Почитав в сети о романе, я узнала, автор сделал главным героем существо двуполое (Серафиту-Серафитуса), и, вспоминая прекрасное Орландо Вирджинии Вульф, заинтересовалась.
Но я бы не сказала, что «Серафита» — роман.

Читателю предлагаются длиннейшие монологи, в которых Серафита-Серафитус и прочие персонажи излагают свои мировоззрения, космогонию, сущность божественной любви, как правильно молиться и протча-протча-протча… Я никаких претензий не имею к тому, что Бальзак высказался, уж так высказался, как хотел, так и сказал. Но умилительно читать, как старый священник, к примеру, десяток страниц говоря о Сведенборге, «сделал паузу, собираясь, казалось, с мыслями…», потом начинаются следующие двадцать страниц монолога (гости сидят у камина и внимают), потом, «немного помолчав», пастор несется дальше, повествуя о величии всего и вся. Капслоком и с Большими Заглавными в таких важных словах, как Творение, Провидение, Любовь, Воссияние и тптптп.
Когда пастор, наконец, протянул руку и отхлебнул пива из своего стакана, мне представились гости, мертвым сном вповалку на коврике перед угасшим камином. Но автор знает своих персонажей лучше: потрясенный растянутым на четверть романа изложением теории Сведенборга, Вильфрид тут же требует у пастора один из шестидесяти томов этого же Сведенборга и «углубляется в чтение».
Это конечно, мои личные пристрастия, но как только автор начинает пользовать свой собственный сюжет в качестве трибуны для себя любимого, а героев делать погремушками, забавляясь которыми, читатель не сразу закроет книгу и поневоле выслушает авторовы теории, мировоззрения, философию и воззвания, мне становится скучно.
Понравилось в романе, как именно воспринимают Серафиту(-са) друзья, вернее, поклонники. Минна беззаветно влюблена в мужскую ипостась героя, а Вильфрид (у того же камина) поклоняется девушке Серафите, происходит это одновременно, предмет их любви находится тут же, и перекрестные диалоги причудливо переплетают местоимения мужского и женского рода. Бальзак виртуозно управляет создаваемой ситуацией, по ней как раз видно, какой же он замечательный писатель — художественных книг.