«А мы их не слышали. Мы их перебивали, пытались их интерпретировать, объяснять. Мы жалели их. А я теперь думаю: может быть, даже не надо сразу жалеть. Чуть попозже: жалеть, возмущаться, сочувствовать — но сначала услышать. Такими, как есть.
Это самое важное: не такими, как хочется, не придуманными — а такими, как есть. Просто слушать. Заставить себя замолчать». Антон Понизовский «Обращение в слух».
Сколько уж было написано об этом романе, но, кажется, никто не подметил самого главного. Никто не сделал акцента на суперидее Понизовского, на его призыве. «И они обратились в слух» — так заканчивается эта книга. Имеющий уши, да услышит. Остальные же увидели в книге в лучшем случае удачный эксперимент, а в худшем — лишь «достоевщину» в плохом смысле этого слова, да размышления на тему «народа-богоносца». Нет, все это в романе, конечно, есть. И играет важную роль. Только не решающую. Автор дает возможность обратиться к нам вслух маленьким людям, обычным россиянам. Тем, кого никто и никогда не слушал. А мы, читатели, должны «обратиться в слух», внимать. И делать выводы.
Небольшая компания, волею судьбы собравшаяся в швейцарских Альпах, прослушивает реальные рассказы россиян о собственной жизни, чтобы помочь аспиранту Федору в научной работе. Их задача, по сути, заглянуть в потемки русской души. Кто-то увидит там лучик света, а кто-то так и останется слеп. Композиция романа проста: прослушали историю, обсудили ее. Краткие рассказы «маленьких людей» оказываются притчами, которые могут трактоваться двояко. Успешный и состоявшийся Дмитрий видит в этих историях смрад и разложение, аспирант Федор – глубину страдающей и богохранимой русской души. Доказательства Дмитрия, на первый взгляд, неоспоримы. Для него Россия – вечно пьяная, униженная, страдающая – это «страна-пугало». Страна безнадежная и опустившаяся, страна сладострастников, воров и убийц. Идеи свои он обильно подкрепляет цитатами из Достоевского. Однако, разборчивый читатель легко догадается, что все грехи, в которых Дмитрий обвиняет россиян, присущи и ему самому. Оппонент Дмитрия Федор выглядит на его фоне Алешей Карамазовым, а может князем Мышкиным, непорочным юношей-мыслителем, осевшим в Альпах. Он долго слушает версии Дмитрия, не в силах ничего противопоставить железной логике сладострастника. И все же формулирует свою позицию, позицию сложную, но, на мой взгляд, верную:
С потребительской точки зрения, с «у-потребительской» точки зрения — это полный абсурд. Но ведь самое-то поразительное: про себя лично любой человек это прекрасно чувствует и понимает! И ни малейшим абсурдом не кажется! Когда дело доходит до лично меня — я хочу, чтобы в любом моем унижении — внешнем — во мне продолжали видеть внутреннюю значительность: я ведь на самом деле значительный, я не пустое место… Я хочу, чтобы даже с катетером, с трубкой для кала, в любом состоянии, в пьяном, в униженном — кто-то продолжал во мне видеть, что я на самом деле прекрасен! И даже не просто я этого «хочу», а, в сущности, мне это нужно больше всего на свете. Я больше всего на свете хочу, чтобы кто-то — хоть один-единственный человек! — видел меня любящими глазами — то есть видел меня настоящим, видел во мне настоящее (как, между прочим, Федор Михайлович Достоевский видел русский народ): я хочу, чтобы кто-то смотрел на меня любящими глазами!
И ведь знаете что?
Всегда есть кто-то, кто смотрит такими глазами. Мой Бог на каждого смотрит такими глазами. Здесь, по эту сторону, только жена на мужа — и то не всегда посмотрит; а мой Бог на каждого человека смотрит любящими глазами…»Есть мнение, что литературная часть романа провалилась. Дескать, на фоне прозы жизни, жестокой повседневности и наших языковых реалий, утонченные разговоры а-ля Достоевский кажутся надуманными. Я так не считаю. Может, потому что и сам не прочь подискутировать на подобные темы. Как бы то ни было, есть основные, проклятые «русские» вопросы, на которые мы будем отвечать, забывать ответы, чураться самих вопросов и снова их задавать. И спасибо Понизовскому, который их вновь поднял.
Я бы порекомендовал всем познакомиться с этим любопытным и экспериментальным романом. Особенно любителям Достоевского, хотя, стоит отметить, что Понизовский вовсе не жалеет Федора Михайловича. На страницах романа Достоевский, порой, предстает перед нами в совсем уж непрезентабельном виде сладострастника и, чуть ли, не педофила. Впрочем, это не мнение Понизовского, а мнение героя романа Дмитрия. В общем, читайте, дамы и господа, читайте.