Когда-то, в разгар сериала «Мастер и Маргарита», Булгаков был моден. Его читали в метро, писали цитаты из него в статусах и вообще приобщались к прекрасному. Я всегда была за популяризацию классических произведений, поэтому искренне надеюсь, что люди, один раз увлекшиеся писателем, хотя бы попробуют прочитать другие его вещи. Может быть, они набредут и на сборник «Записки юного врача» — к нему у меня особое отношение, потому что именно с него началось мое знакомство с Булгаковым. Первый же рассказ — «Полотенце с петухом» — неимоверно увлек меня: будто не автор делал операцию, а я, я пыталась спасти девушку. Очень редко у меня возникает ощущение, что ты не просто читаешь книгу, а живешь в ней, и «Записки юного врача» были первым подобным опытом такого рода.

Как уже можно было понять, Булгаков пишет о своей практике в качестве уездного врача. Если вы подумали о докторе Хаусе, вы ошиблись: этим желчным мерзавцем там и не пахнет. Зато пахнет смертью, нелепой деревенской смертью. И замираешь в ожидании: умрет? выживет? вытянет? У меня буквально перехватывало горло, когда я читала рассказы. Каждый врезается в память, причем передо мной никогда не вставало настолько ярких картин деревенской больницы и жизни врачей, которые вынуждены там работать, — визуализация настолько четкая, что любой рассказ я могу воспроизвести с закрытыми глазами, как кино.

Главное произведение в книге — это, конечно, «Морфий». Переживания морфиниста описаны с такой яркостью, что я, даже не зная биографии Булгакова, могла предположить, что это его личный опыт. Это погружение в пучину личности человека, которым управляет наркотик, вызывало у меня двоякие чувства: с одной стороны, любопытство — «ну, каково это?», с другой стороны, брезгливость — «он же перестает быть человеком!» К слову сказать, прививает жуткое отвращение к наркотикам вообще.

Книга у меня перед глазами, и в ней написано по поводу воздержания от морфия:
«…большое беспокойство, тревожное тоскливое состояние, раздражительность, ослабление памяти, иногда галлюцинация и небольшая степень затемнения сознания…»
Галлюцинаций я не испытывал, но по поводу остального я могу сказать: – о, какие тусклые, казенные, ничего не говорящие слова!
«Тоскливое состояние»!..
Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы о были жалостливее к своим пациентам. Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!
Смерть от жажды – райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги…
Смерть – сухая, медленная смерть…
Вот что кроется под этими профессорскими словами «тоскливое состояние».

В рассказах Булгакова реальность оглушает, она рвется из каждой строчки. Это страшно, да — и впечатывается в память надолго. Так что впечатлительные барышни будут плеваться, наверно. Но этот сборник — не скучная классика, а по-настоящему захватывающее чтение (хотя бы и достаточно тяжелое). Он написан доступно для прочтения в достаточно юном возрасте и, быть может, окажет на ребенка положительное влияние, как, например, он оказал на меня (во-первых, никакого предубеждения насчет Булгакова как классика, во-вторых, стойкое отвращение к любым наркотическим веществам). Люди постарше же оценят язык и мастерство писателя.