Художественные работы Эверетта включают рисунки и акварели, но самыми известными стали его гравюры по дереву. «Эти гравюры демонстрируют чрезвычайно развитое для столь молодого человека чувство равновесия и композиции, — говорит Стивен Р. Джерман, художник-график, получивший лицензию на воспроизведение гравюр Эверетта около десяти лет назад. – Однако когда речь идет о работах любого молодого художника, дело не только в самой работе; величие определяет окружающий её дух. Этого в работах Эверетта в избытке».
Где бы ни собрались поэты, искатели приключений и путешественники Юго-запада, обязательно зайдет речь об Эверетте Руэссе. Его именем, словно лесной дымкой, околдованы далекие горизонты.
Эверетт покинул Эскаланте, штат Юта, 12 ноября 1934 года, чтобы писать, рисовать и исследовать места древнеиндийских поселений среди утёсов. В последнем письме, полученном его родителями в Лос-Анджелесе, Эверетт предупредил, что в течение десяти дней у него не будет возможности для общения. Со своими красками, книгами и двумя осликами, он исчез в одном из самых необитаемых и малоизвестных районов Соединенных Штатов.
Он не вернулся.
Пастух рассказал, что видел юношу 19 ноября в том месте, где приток реки Эскаланте впадает в реку Колорадо.
Встревоженные его длительным отсутствием, добровольцы организовывали поисковые партии, в течение долгих дней прочесывая холмы и каньоны. Были разложены сигнальные огни, стреляли из ружей. Индейцы и скауты искали источники воды и следы пребывания Эверетта.
В каньоне Дэвиса нашлись два ослика, пасущиеся спокойно, словно он только что ненадолго их оставил.
Одна за другой, поисковые группы возвращались – без Эверетта. Верный своему бродяжническому кредо, «Когда ухожу, я не оставляю следов», — он бесследно исчез.
Пустыня предъявляла права на Руэсса, писателя, путешественника и художника; пустынные тропы были его дорогой к романтике. Его картины уловили черно-затенённое уединение скальных городов. Его стихи рассказали о ветре и выступе утёса, он воспел дух пустошей. Эверетт был частью пустыни. И в конце концов, она им завладела.
Он был одной из земных странностей – из тех скитающихся немногих, кто отрицает сдержанность и презирает запреты. Его жизнь была поиском свежего, нового. Красота была мечтой. Он гнался за своей мечтой в одиночестве пустыни – где вместе с ветром воспел свою последнюю песню.
Искания Эверетта рано начались — и рано закончились. В детстве он отворачивался от игрушек — ради узнавания, изучения цвета и рифмы. Резьба по дереву, лепка из глины, создание эскизов – этим были заняты годы формирования юноши в Нью-Йорке и Чикаго. Из этих ранних увлечений выросло многообразие его творчества – средства, с помощью которых позднее он передавал и объяснял многоцветие пустыни.
В 12 лет Эверетт нашел для себя основное — писание. Он создавал пытливые эссе, запоминающиеся стихи; начал вести литературный дневник. Дневник вырос — в потертые в путешествиях, заполненные приключениями тома. Ветер и дождь добавляли свои метки к страницам, покрытым наспех сделанными карандашными записями при свете множества походных костров.
В 15 лет Эверетт был членом творческого поэтического класса миссис Сноу Лонгли Хауш 1929 в лос-анджелесской средней школе. Ранний порыв к созданию стихов совпал с получением книги Маргарет Болл Диксон «Перекати-поле» в качестве награды за посвященное индейцам стихотворение «Реликт». Оно было написано в годы обучения Руэсса в школе Вальпарайсо, Индиана. Тишину ночей среди дикой природы в период его странствий взрывала декламация им запомнившихся песен – стихов, которые (в своих дневниках) он называл поддерживающими дух и восстанавливающими храбрость.
Даже в раннем возрасте Эверетта называли диким. Беспокойность океана походила на его собственную неугомонность; его манили горы; его очаровывала пустыня. В его стихах говорилось о просторе, ветре, песке и мудрости.
И в 18 лет надежда-мечта Руэсса о далях оформилась. Он писал в своем последнем отроческом эссе:
«Однажды ночью, довольно давно, когда я беспокойно метался по кровати, во мне окончательно оформился замысел… Мой мозг был занят напряженными грёзами. Я вызывал в воображении тысячу забытых городов, оставленных временем позади; отвесные серые горы; мили и мили голой, недружелюбной пустыни; холодные озера… джунгли, заполненные смертоносными змеями, огромными бабочками, сверкающими цветами, лихорадкой и смертью. Я плавал в подсвеченных кораллами водах. Сквозь невыносимую жару и непрестанные ливни я продирался вперед.
На промозглых, продуваемых ветрами равнинах… я разбивал лагеря. На берегах неторопливой Амазонки я разжигал костры… Я бродяжничал один в дикой местности… На стегаемых штормом островах я стоял, рассматривая горные пики в отдалении. Потом разбил лагерь у их подножья, в затененных долинах, наблюдая закат… Все эти картины я видел и всё это пережил той давней ночью. А сейчас – ночь перед моим походом. Я еще раз думаю о том, что ждет впереди.
Горькая боль предстоит мне, но я её вынесу. Красота, которую немыслимо передать словами, будет моей… Возможно, меня ждет смерть… Я не стану легкой добычей цинизма и скуки. И независимо от того, что может приключиться, пусть мне хватит понимания непостижимого юмора всего этого».
Это было прощание Эверетта с детством и домом.
Он путешествовал на лошади и ослике – по Аризоне, Нью-Мексико, Юте и Колорадо, на протяжении 1931, 1932 и 1934 годов. Два лета – 1930 и 1933 годов — он совершал длительные переходы длиннот и широт Парков Секвойя, Йосемит и Высокой Сьерры. Странствуя, он вспоминал темы знаменитых опер и симфоний. Он читал, писал, рисовал, думал и излагал философию, которая соответствовала бы крайностям его существования бродяги-художника.
В последнем письме Эверетта брату Вальдо говорится: «… что до того, когда я посещу цивилизацию, это будет не скоро. Я не устал от дикой природы… Я предпочитаю седло автомобилю и забрызганное звёздами небо – бессвязной чепухе, невнятному и трудному, ведущему в неизвестность… Достаточно того, что меня окружает красота…
Это был полный, богатый год. Я не оставил несделанным ничего из странных или восхитительных вещей, которые хотел сделать».
В Аризоне он объезжал полудиких лошадей, клеймил телят и исследовал скальные города, которыми, как он писал, «овладели тусклые и тихие века». В 1934 году он работал с археологами Калифорнийского университета на раскопках около Кайенты. Он был единственным белым, которого в тот год разрисовали индейцы Хопи (the Hopis) для традиционного Танца Антилопы. Он говорил на языке Навахо и пел индийские песни. Однажды он произносил нараспев молельные песнопения у кровати больной индийской девочки.
Путешествуя, он продавал свои гравюры по дереву и акварельные рисунки.
Он выносил стоически – как истинный индеец – невзгоды своей одинокой жизни.
Среди пустошей земли он обнаружил нечто, дающее забвение от того, что он называет «скрытым беспокойством и дикой тоской». Он часто говорил: «Я тоже жажду внутреннего покоя, но есть еще песни юности, которые я должен пропеть».
Один в безмерных песчаных заносах и пальцеподобных горных пиков, Эверетт забыл о течении времени. Он забыл, что цивилизация ждала его возвращения. Забыл всё, кроме наполненного тайной голоса ветра, обещающего ему раскрыть секреты расстояний. Здесь была красота, которую он искал. Он впитывал розовато-лиловое и пастельное великолепие, карабкался на утёсы, исследовал, забывая вернуться…
Известно только, что Эверетт не дожил до 29 марта 1935 года, своего 21-го дня рождения. Многочисленные теории не могут объяснить его исчезновения. Только ветер, которому он дал обещание (в 15 лет Руэсс написал стихотворение «Я дал ветру обет»), знает ответ на эту загадку.
Странно пророческими звучат строки из его «Песни дикой природы»:
Скажи, что я голодал; что был изнурён и потерян;
Что был сожжен и ослеплен солнцем пустыни;
Со стертыми ногами, измученный жаждой и болезнями;
Одинокий, промокший, холодный, но я осуществил свою мечту!
Перевод – Е. Кузьмина © http://elenakuzmina.blogspot.com/