…и он вернулся в деревню и рассказал жителям, что страшный людоед побежден.
(бродяче-фольклорное)
Долой ученого сыщика с микроскопом! Какое удовлетворение получим мы с вами, пока знаменитый профессор изучает крохотную пылинку, оставленную убийцей, и приходит к выводу, что он живет между пивоварней и мельницей? Какой трепет волнения испытаем мы, если пятно крови на носовом платке пропавшего человека докажет, что его недавно укусил верблюд?..
Читатель должен ощущать, что прибегни и он к свету строгих индуктивных построений и логике суровых беспощадных фактов (на что с благословения Небес вполне способны мы все), то и он тоже установил бы, кто виноват… Мы не имеем права жаловаться при условии, что и автор, и сыщик оставили свои микроскопы дома.
(Алан Милн. Тайна Красного дома)
Чудно, ей-богу: никто и никогда не пытался формулировать никаких правил построения любовного романа. Или исторического. Или даже авантюрного. А вот правила классического детектива — да. Еще и неоднократно. Загадочный жанр.
Такой большой, а в сказки веришь!
Мир, в котором мы живем, не оборудован устройством для поддержания справедливости. Наш мир, человеческий. В природе-то все проще. Да, волки кушают зайчиков, но, во-первых, у каждого зайчика есть шанс убежать, во-вторых, если волки вдруг начнут, сибаритствуя, жрать как не в себя, вскоре после этого они сами помрут с голоду — ибо зайчиков не останется. А волчара, загрызший трех соплеменников ради обладания вожделенной волчицей, в общем, помнит, что завтра может явиться молодой да ранний и загрызть его самого. Не знаю, можно ли все это назвать справедливым устройством, но — все в равновесии, ничто не нарушает Мировой Гармонии. Я утрирую, конечно, но в целом все и впрямь очень просто.
У человека же фактически нет естественных врагов — поди-ка, повоюй с тем, у кого такой мозг. И человечество расплодилось настолько, что, дабы не самоуничтожиться, взамен пасторальной справедливости Книги джунглей пришлось выстроить громоздкий симулякр: законы, государственная машина, десять заповедей и все такое. В сущности, вся государственная машина и все морально-этические нормы существуют для одной-единственной цели: обеспечить выживание как отдельному человеку (чтоб мы не обманывали, не грабили, не убивали друг друга), так и всему человечеству (чтобы мы не проделывали того же с окружающей природой).
Но работает эта машина — просто из-за своей чудовищной сложности — мягко сказать, не идеально. Если один родится во дворце, другой в трущобах, если у одного папа — Генеральный прокурор, а у другого — мусорщик, — какое уж тут «мы с тобой одной крови». И равновесие стыдливо опускает глаза вместе с Мировой Гармонией. А человеку остается утешать себя беспомощным «Бог все видит». Или даже «богатые тоже плачут».
Но ведь хочется-то — и как порой мучительно! — чтобы все было просто, как в Книге джунглей и легендах Круглого стола: чтоб рыцарь на белом коне убил людоеда, чтоб «мне отмщение, и аз воздам» — короче говоря, хочется справедливости.
И вот тут на сцену выходит Его Величество Детектив. Тут не всегда торжествует добро. Скорее — возрождается попранная справедливость.
Ведь что такое, в сущности, преступник? Тот, кто говорит: я — человек, а мистер Смит и/или миссис Браун — так, статисты на моем пути к исполнению желаний. Но инстинктивно (на уровне законов Книги Джунглей) очевидно: мои (тети Маши, сэра Кларка, дона Педро) желания ничуть не более весомы, чем желания любого из наших соседей по планете. До тех пор, пока «сосед» следует тем же правилам.
И ниспровержение «нарушителя» — не столько наказание конкретного субъекта (что нам Гекуба?), сколько восстановление Мировой Гармонии. Краеугольный камень которой — у всех равные шансы.
Поэтому основной закон классического детектива — Злодей должен быть непременно наказан: вот прямо тут и сразу, на пятидесяти (или двухсот пятидесяти) страницах. Нет-нет, не обязательно — в железа и в кутузку: достаточно вспомнить честертоновский «Бездонный колодец». Но — побежден. Ниспровергнут. Ура — катарсис! Читатель умиротворен и почти счастлив.
Пожалуй, это неплохо объясняет, почему наиболее предпочтительным преступлением для детектива считается убийство. Потому что — ну украли у миссис Джонс бриллиантовое колье, и что? Даже потеря вставной челюсти и то трагичнее. А бриллианты… Наше чувство справедливости тут более-менее безмолвствует, да и катарсис после поимки вора какой-то дохленький. Потому что не очень-то мы сопереживаем «обездоленной» миссис Джонс. А без сопереживания жертве — какой уж катарсис!
Хотя вот в «Лунном камне» вся интрига — вокруг исчезнувшего бриллианта, а единственный труп — какой-то необязательный (можно было и не убивать, ничего бы не изменилось), да и появляется почти в финале. Но при том роман — стопроцентно с «золотой полки». Как так?
А вот так! На самом-то деле роман вовсе не о краже бриллианта, а об оправдании невинно обвиненного. То, что для этого приходится выяснять, кто на самом деле украл, — вторично. А оправдать невиновного — это уж такая Борьба За Справедливость, что любой поиск убийцы идет отдыхать.
Но ан масс именно убийство как центр интриги обеспечивает и необходимое сопереживание, и необходимый катарсис в финале.
Мастера жанра иногда делают средоточием зла именно жертву. Когда читаешь и думаешь: да этого «злодея» не карать — награждать надо. Убил, и правильно.
Правда, Федор наш Михайлович Достоевский в «Преступлении и наказании» утверждает: нет, все равно нельзя (хотя, думается, если б не убийство безвредной и беспомощной Лизаветы, еще неизвестно, кому бы сочувствовал читатель). А вот благородный и справедливый Холмс встает на сторону убийцы не единожды («Дьяволова нога», «Убийство в Эбби-Грейндж», «Тайна Боскомской долины»). Пуаро, который категорически «не одобряет убийств», даже когда жертва, мягко говоря, несимпатична («Карты на стол»), — и тот к концу жизни принимает: есть случаи, когда убийство оправдано («Занавес»).
Впрочем, все это — скорее исключение. Основное правило — читая, мы должны сочувствовать жертве. Иначе в расследовании нет никакого смысла. Ведь еще искреннее мы сочувствуем сыщику. Более того, именно с ним себя идентифицируем. Не с Гастингсом-Ватсоном — он нужен, чтоб читатель мог сказать себе: ну я-то поумнее буду. Влезая при этом в «шкуру» Великого Сыщика.
Что и делает классический детектив квинтэссенцией волшебной сказки, героического эпоса и разных прочих мушкетеров. Какое ж удовольствие от чтения, если нельзя «примерить на себя»? Это я, читатель, освобождаю плененную принцессу или крошу в капусту Идолище Поганое, это я скачу за подвесками и плаваю с капитаном Немо.
Правда, никак не удается забыть, что я (герой, о да) боюсь воды, не знаю, с какой стороны подходить к лошади, а меч (какой же герой без меча) и двумя-то руками не подниму. И чувство сопричастности к хорошему делу выходит несколько подмоченное.
Погружаясь же в классический детектив, читателю для достоверного сопереживания нет надобности «забывать» о собственных не-навыках. Голова-то у каждого есть! А больше ничего и не требуется. Только и дел: собирай по тексту элементы головоломки (этот? а этот? нет, вот этот!), да складывай в картинку. И вот уже последний элемент (который, не исключено, лежал первым, как бы лишним) с оглушительным щелчком встает на место — вуаля! Я, читатель, победил (вычислил) Злодея! Катарсис.
При этом есть ведь и еще один, не менее мощный пласт восприятия: мы ж понимаем, что не убийца нам головоломку предлагает, а автор. С ним мы вступаем в интеллектуальное единоборство. А убийца — так, шахматная фигурка. Хоть и король. Мат ставим ему, а играем-то — с гроссмейстером.
Если же по ту сторону доски — не просто гроссмейстер, а чемпион, то даже проигрыш не разочаровывает. И финальное «ёшкин кот, все ж очевидно, как же я не догадался» создает катарсис не слабее, чем «я победил».
Сама недавно прозевала четвертый «поворот» у Хейра в «Самоубийство исключается». Правда, тут же утешилась: гад-переводчик вместо «некто, кого я знаю» поставил «знакомый». Это сразу вывело из-под подозрения некоторое количество персонажей — там-то он, голубчик, и оказался.
Лошадью ходи!
Раз уж в основе жанра лежит стремление восстановить попранную справедливость, значит, интеллектуальный поединок автор-читатель должен вестись честно. Никаких «что у меня в карманцах».
Правила fair play интуитивно очевидны: обе стороны (сыщик-преступник или автор-читатель) должны находиться в равных условиях. Все прочее — следствия из этой очевидности. Но следствий этих немало, поэтому, должно быть, мэтры не могли отказаться от соблазна посочинять, кроме собственно детективов, еще и правила их построения — правила той самой честной игры. Взглянем на самые известные:
Рональд Нокс http://detectivemethod.ru/english-authors/ronald-knox/
Десять заповедей детективного романа (комментарии мои, ЕК)
I. Преступником должен оказаться кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить.
(За нарушение именно этой заповеди в блестящем романе «Смерть Роджера Экройда» Агату Кристи исключили из Английского детективного клуба. Потом, впрочем, почтительнейше пригласили обратно.)
II. Как нечто само собой разумеющееся исключается действие сверхъестественных или потусторонних сил… это все равно, что выиграть гребную гонку при помощи спрятанного мотора.
(Непонятно, почему Нокс разделил более чем очевидное требование полной рациональности на три пункта, да еще и россыпью: этот, четвертый и шестой. Да и пятый, пожалуй. Хотя тот более-менее обусловлен временем создания заповедей — о! эта загадочная восточная душа и еще более загадочные восточные возможности!)
III. Не допускается использование более чем одного потайного помещения или тайного хода… автору вообще не следует вводить в повествование потайную дверь, если только действие не происходит в таком доме, в каком можно предположить существование подобных вещей.
IV. Недопустимо использовать доселе неизвестные яды, а также устройства, требующие длинного научного объяснения… чтобы оценить, до чего хитроумной была разгаданная загадка, нам приходится выслушать под занавес длинную научную лекцию.
V. В произведении не должен фигурировать китаец.
VI. Детективу не должен помогать счастливый случай; он не должен также руководствоваться безотчетной, но верной интуицией… ему позволительно… строить догадки по наитию, но, прежде чем начать действовать, он обязан проверить их в ходе расследования… вполне естественно, что у него будут моменты прозрения, когда ему внезапно откроется смысл предшествовавших наблюдений.
VII. Детектив не должен оказаться преступником, но… преступник может на законном основании выдать себя за детектива.
VIII. Натолкнувшись на тот или иной ключ к разгадке, детектив обязан немедленно представить его для изучения читателю… Мастерство писателя-детективщика состоит в том, чтобы суметь выставить свои ключи к разгадке напоказ и с вызовом сунуть их нам прямо под нос… А мы только глазами хлопаем.
(По моему глубочайшему убеждению это — самый главный пункт.)
IX. Глуповатый друг детектива, Уотсон в том или ином облике, не должен скрывать ни одного из соображений, приходящих ему в голову; по своим умственным способностям он должен немного уступать — не только совсем чуть-чуть — среднему читателю.
(Требование, по причине своей очевидности, необязательное: Уотсон-Гастингс служит для подачи глупых реплик, а если нет — так зачем он вообще нужен)
X. Неразличимые братья-близнецы и вообще двойники не могут появляться в романе, если читатель должным образом не подготовлен к этому.
Бонус.
Когда есть заповеди, есть и соблазн их нарушить. И это даже не грех: леди Агата блестяще продемонстрировала, что «честной игре» это отнюдь не мешает. И не только она. На крупнейшем в рунете детективном портале «Детектив — на грани возможного» (форум «Клуб любителей детектива» — http://impossible-crimes.ru/Forum/portal.php) один из проектов посвящен любопытнейшей подборке рассказов Йозефа Шкворецкого «Прегрешения против патера Нокса», переведенных силами форумчан. Низкий им поклон!
Каждый рассказ — сознательное нарушение одной из «заповедей». Весьма познавательно.
Стивен ван Дайн (псевдоним Уилларда Хаттингтона Райта)
Двадцать правил написания детективных романов (также с моими комментариями, ЕК)
1. Читатель должен иметь равные с сыщиком возможности для разгадки тайны преступления. Все ключи к разгадке должны быть ясно обозначены и описаны.
2. Читателя нельзя умышленно обманывать или вводить в заблуждение, кроме как в тех случаях, когда его вместе с сыщиком по всем правилам честной игры обманывает преступник.
Фактически дублирует п. 1. Смущает лишь формула «нельзя сознательно вводить в заблуждение». Гм. (А чем же еще автор детектива занимается? Создает впечатление, что все не так, как на самом деле, — запутывает, вводит в заблуждение. Это ж только врать читателю — низзя! Впрочем, вполне может быть, что это самое «заблуждение» — переводческий промах.)
3. В романе не должно быть любовной линии. Речь ведь идет о том, чтобы отдать преступника в руки правосудия, а не о том, чтобы соединить узами Гименея тоскующих влюбленных.
(Ван Дайн явно имеет в виду любовную линию, не входящую в детективную интригу. В конце-то концов, любовь-ревность и прочая морковь — один из мощнейших мотивов.)
4. Ни сам сыщик, ни кто-либо из официальных расследователей не должен оказаться преступником. Это равносильно откровенному обману… Мошенничество есть мошенничество.
(Однако, как справедливо заметила леди Агата в… нет, не стоит спойлерить, «полицейские — тоже люди». Но прием, конечно, непростой. Только виртуоз тут не скатится в то самое «мошенничество».)
5. Преступник должен быть обнаружен дедуктивным путем — с помощью логических умозаключений, а не благодаря случайности, совпадению или немотивированному признанию.
(Ну очевидно же? И поди ж ты: один из нынешних топ-авторов на голубом глазу заявляет, что «детектив — это искусство совпадений». И рояли в кустах из романа в роман прямо стадами бродят: автору достаточно поместить ГГ в нужное место — к примеру, случайно подслушать ключевой телефонный звонок — вуаля, можно ничего не придумывать, никаких логических хвостиков не завязывать. А уж разгадка, являемая в виде внезапного признания — вот злодей-злодей, и улик никаких, но книжку-то надо заканчивать! и у злодея внезапно просыпается совесть — вообще один из самых распространенных нынче приемов.
Извините, наболело.)
6. В детективном романе должен быть детектив, а детектив только тогда детектив, когда он выслеживает и расследует. Его задача состоит в том, чтобы собрать улики, которые послужат ключом к разгадке… Детектив строит цепь своих умозаключений на основе анализа собранных улик, а иначе он уподобляется нерадивому школьнику, который, не решив задачу, списывает ответ из конца задачника.
(Те же 1 и 5, только в профиль.)
7. Без трупа в детективном романе просто не обойтись… читатель должен быть вознагражден за беспокойство и потраченную энергию.
8. Тайна преступления должна быть раскрыта сугубо материалистическим путем. Совершенно недопустимы такие способы установления истины, как ворожба, спиритические сеансы, чтение чужих мыслей… У читателя есть какой-то шанс не уступить в сообразительности детективу, рассуждающему рационалистически, но если он вынужден состязаться с духами потустороннего мира и гоняться за преступником в четвертом измерении, он обречен на поражение ab initio.
9. Должен быть только один детектив… При наличии более чем одного детектива читатель не знает, с которым из них он состязается по части дедуктивных умозаключений.
(Лео Брюс совершенно гениально нарушил это правило в «Деле для трех детективов». Но сомневаюсь, чтобы кому-то удалось повторить этот шедевр.)
10. Преступником должен оказаться персонаж, игравший в романе более или менее заметную роль, то есть такой персонаж, который знаком и интересен читателю.
(У Честертона половина рассказов построены вокруг Злодея, которого «видят, но не замечают»: почтальоны, секретари, трактирщики и тд, и тп. Но, правда, то — Честертон!)
11. Автор не должен делать убийцей слугу. Это слишком легкое решение… Преступник должен быть человеком с определенным достоинством — таким, который обычно не навлекает на себя подозрений.
(Правило «ни в коем случае не дворецкий» явно изжило себя — просто потому что времена сменились, а с ними и отношение к статусу.)
12. Сколько бы ни совершалось в романе убийств, преступник должен быть только один. Конечно, преступник может иметь помощника или соучастника, оказывающего ему кое-какие услуги, но все бремя вины должно лежать на плечах одного человека.
(Зло должно быть персонифицировано — иначе борьба против него… невкусная.)
13. В детективном романе неуместны тайные бандитские общества, всякие там каморры и мафии… Ни один первоклассный, уважающий себя убийца не нуждается в таком преимуществе.
(Собственно, то же самое, что п. 12. А еще и 17 и 19.)
14. Способ убийства и средства раскрытия преступления должны отвечать критериям рациональности и научности.
(Угу, танк новый, физики могли не знать — и чем это отличается от телепатии и духовидства?)
15. В любой момент разгадка должна быть очевидной — при условии, что читателю хватит проницательности разгадать ее.
(Ну насчет «любого» ван Дайн слегка перехватил — вот прямо с первой страницы? Но фирменный квиновский «вызов проницательному читателю» должен, разумеется, незримо присутствовать в каждом приличном детективе.)
16. В детективном романе неуместны длинные описания, литературные отступления на побочные темы, изощренно тонкий анализ характеров и воссоздание «атмосферы»… Разумеется, в роман следует ввести достаточно описаний и четко очерченных характеров, чтобы придать ему достоверность.
(Филис Дороти Джеймс, которую на все корки именуют «современной Агатой Кристи» катастрофически проигрывает Королеве детектива именно тем, что не знает удержу в «атмосферных» описаниях, так что до собственно детектива — а они у ФДД весьма неплохи — приходится прокапываться сквозь мощные бытописательские пласты.)
17. Вина за совершение преступления никогда не должна взваливаться в детективном романе на преступника-профессионала. Преступления, совершенные взломщиками или бандитами, расследуются управлениями полиции, а не писателями-детективщиками и блестящими сыщиками-любителями. По-настоящему захватывающее преступление — это преступление, совершенное столпом церкви или старой девой, известной благотворительницей.
18. Преступление в детективном романе не должно оказаться на поверку несчастным случаем или самоубийством.
(А вот это — вообще не тянет на правило. Из классики см. честертоновский «Бездонный колодец» (если это не несчастный случай, хотя и по воле Высшего Провидения, то я — королева Голландии) и конан-дойлевскую «Загадку Торского моста».)
19. Все преступления в детективных романах должны совершаться по личным мотивам. Международные заговоры и военная политика являются достоянием совершенно другого литературного жанра — скажем, романов о секретных разведывательных службах. А детективный роман про убийство должен оставаться, как бы это выразиться, в уютных, «домашних» рамках. Он должен отражать повседневные переживания читателя и в известном смысле давать выход его собственным подавленным желаниям и эмоциям.
20. И наконец, еще один пункт для ровного счета: перечень некоторых приемов, которыми не воспользуется ни один уважающий себя автор детективных романов… Прибегнуть к ним — значит расписаться в своей писательской несостоятельности и в отсутствии оригинальности.
а) Опознание преступника по окурку, оставленному на месте преступления.
б) Устройство мнимого спиритического сеанса с целью напугать преступника и заставить его выдать себя.
в) Подделка отпечатков пальцев.
г) Мнимое алиби, обеспечиваемое с помощью манекена.
д) Собака, которая не лает и позволяет сделать в силу этого вывод, что вторгшийся человек не был незнакомцем.
е) Возложение под занавес вины за преступление на брата-близнеца или другого родственника, как две капли воды похожего на подозреваемого, но ни в чем не повинного человека.
ж) Шприц для подкожных инъекций и наркотик, подмешанный к вину.
з) Совершение убийства в запертой комнате уже после того, как в нее вломились полицейские.
и) Установление вины с помощью психологического теста на называние слов по свободной ассоциации.
к) Тайна кода или зашифрованного письма, в конце концов разгаданная сыщиком.
(Ну не то чтобы совсем нельзя, но собаки, которые не лают, платки с монограммой (окурки редкого сорта) и прочие близнецы — это вроде глагольных рифм. Настолько затерты, что позволить их себе может лишь Мастер. Тот, кто способен освежить и оживить даже самый стертый и протухший образ).
Гомер, Мильтон и Паниковский
Ага! И Нокс ее не устраивает, и ван Дайн не идеален. А сама-то?
И Нокс, и ван Дайн, и многие другие «законодатели» писали свои заповеди не то чтобы на заре жанра, но близко к ней. С тех пор и времена сменились, а с ними — и контекст. И «мяса» на исходном скелете наросло изрядно. Приемы все уже изобретены (скажем, любая «запертая комната» сегодня будет вариацией на тему уже известных), и мотивы расклассифицированы, и прочая, и прочая, и прочая. И, отдав нижайший поклон тогдашним законодателям, пора уже «поверить алгеброй гармонию» начисто.
В общем, что до «песен», таки их есть у меня. Столь жаркая любовь к классическому детективу не могла же остаться бесплодной.
Итак, рамки жанра:
1. Главная заповедь — не-на-ру-ши-ма-я-ни-в-ка-ком-слу-ча-е:
«Читатель должен иметь равные с сыщиком возможности для разгадки… Все ключи должны быть ясно обозначены и описаны». Стивен ван Дайн.
Добавлю, что ключи надо выкладывать вовремя. Недопустимо тянуть с отысканием решающей улики до финала — это превращает роман-загадку в простое преследование. В идеале «главный ключ» должен появиться в самом начале — вот тогда, дочитав до конца, мы оглушительно хлопаем себя по лбу: черт побери, как же я не заметил!
2. Недопустимы:
— судьбоносные рояли (к примеру, случайно подслушанный разговор, вдруг пробудившаяся память ключевого свидетеля и тп). Но — случайности более чем допустимы в завязке (см. «Голубой карбункул»)
— преступные сообщества (интеллектуальный поединок — это именно поединок, то есть «один на один»);
— спецслужбы и политические заговоры;
— супермены и супер-леди;
— мистика и экстрасенсорика;
— торсионные поля и прочие нанотехнологии;
— признания Главного Злодея, вызванные его внезапным раскаянием;
— «левые» убийцы (бродяги и прочие незнакомцы).
3. Нежелательны (исходя из бритвы Оккама):
— любовь (кроме тех случаев, когда становится мотивом либо собственно преступления, либо какого-либо умолчания, либо чего-то в этом духе);
— политика (контрпример — «Чисто английское убийство» Сирила Хейра);
— близнецы (блестящий контрпример — «Убийство на поле для гольфа», там появление близнецов обосновано их артистической карьерой);
— вообще двойники (хотя любопытно было бы написать детектив, где убийство происходит во время конкурса двойников);
— психологизм Достоевского, тургеневская природа и набоковские красоты стиля.
Не спешите нас хоронить
Иногда приходится слышать, что классический детектив изжил себя. Мол, все сюжеты, приемы и повороты не только придуманы, но и расклассифицированы, а жесткие жанровые рамки вынуждают автора попросту дублировать шедевры «золотого века».
Ну что тут скажешь?
Жесткие рамки, как известно, не сдерживают, а стимулируют процесс. Достаточно вспомнить Довлатова с его «все слова на разные буквы». Что же до заезженности сюжетных поворотов, так нот всего семь (ну хорошо, 12, а с учетом октав около сотни — 88 рояльных клавиш охватывают практически весь слышимый диапазон), и ничего, музыканты не жалуются. «Слов немного, быть может, пяток — но какие из них комбинации!» Ведь, открывая детектив, мы не знаем, из каких именно элементов, автор его собрал. Вроде все крутится вокруг наследства, а финале обнаруживается, что убийца мстил за поруганную любовь.
Скажу от себя: гораздо больше проблем при создании сюжета создает могущество сегодняшних экспертов-криминалистов, нежели всеобщая известность используемых сюжетных ходов. Тем не менее возможностей запутать читателя — масса.
Впрочем, и о приемах, и о тех, кто их использует, поговорим как-нибудь в следующий раз, да?
…продолжение следует.
Автор ЖЖивет тут http://kolchack-sobaka.livejournal.com/
Детективы «от первого лица» тут http://samolit.com/authors/2062/