Этот роман уже стал лауреатом литературного журнала «Урал» за 2012 год.
А Владислав Крапивин отметил его своей премией, которой он награждает достойные произведения для детей. Но роман в полном смысле взрослый, роман просто заставит повзрослеть умом любое поколение по-новому.
У себя в Тюмени я смог поприсутствовать на встрече с финалистами премии Владислава Крапивина. Мне довелось сидеть рядом и даже совсем коротко пообщаться с автором этого романа — Эдуардом Веркиным.
Но мой отклик не о беседе с человеком, а о прочтении его романа.
Благодаря правильно подобранной структуре повествования, где начало романа наступает в наши дни, мне, как читателю, был привычен и удобен переход из нашего текущего периода в те далёкие времена Великой Отечественной войны, настолько это сближало с внутренним возвращением героя-рассказчика из настоящего в прошлое. Да и мой параллельный переход происходил плавно и с постепенными узнаванием и вспоминанием того времени, о котором я узнавал когда-то сам, беспечный и невнимательный, сидя, а вернее, ёрзая за школьной партой.
Итак. Рассказчик — старик, отдыхающий на дачном участке со всей семьёй, как это у нас принято, одним прекрасным летним месяцем. Возле старика крутится его внук по имени Вовка. Пока его взрослые папа и мама находятся в кругу своих дел и вдалеке, он занят, помимо постоянного рассматривания вещей, ещё и тем, что набрасывается с вопросами на рядом сидящего деда:
«– А на что похожа война? – снова спрашивает Вовка. – По ощущениям?
Сразу я не отвечаю, какое-то время думаю, стараясь подобрать. Вовка ждёт. Надо купить ему камеру, он, кажется, фотограф, как и я. Жизнь для него не календарь событий, а альбом ощущений. Полированная сталь папиросницы, липкая резина противогаза, пыль и рыбный запах сетей, война, он читал энциклопедии, смотрел фильмы, играл на компьютере и спорил на оружейных форумах. Но не понял»
И герой-рассказчик, ведя размеренной тропой, вовлекает всех нас в то безумное пространство ушедших лет, когда смерть настигала людей настолько часто, что порой последние переставали бояться её «преждевременного» прибытия, а иногда и находили возможность обманывать любым способом.
И даже на этой страшной войне находилось место, казалось бы, смешным историям: «Вот и вечер наступил. Ковалец выскочил к старице, потный, как двадцать комбайнёров. И искупаться решил. Разделся, одежду под пень спрятал, полез, лягушек распугивая. Раз нырнул — хорошо, два нырнул — хорошо, третий раз нырнул — немцы».
Один из главных героев по имени Саныч «говорил, что снять его нельзя, заговор какой-то», и поэтому с этим явлением связана одна из нитей сюжета. Как-то в своё время одна уличная цыганка его заговорила от смерти, а вместе с тем и от фотокамер, которые не могли запечатлеть его образ, вследствие чего он то и дело по необъяснимым причинам оставался не зафиксированным на них. И на протяжении долгого времени в этом многие убеждались.
Важная тема в романе — история фотографий с войны: «Я хотел сказать, что это может быть важно. Это ведь не просто фотографии, это свидетельства. Документы эпохи, может, это следует сохранить, чтобы потом не говорили, что этого не было…
Саныч принялся выдирать пленки из светозащитной бумаги.
— Они испортятся, — напомнил я на всякий случай.
— Я знаю. Очень хорошо…
Целлулоид съеживался и серел под солнцем, ленты скручивались в длинные спирали, их подхватывал лёгкий ветерок, отчего казалось, что по снегу ползут коричневые кольчатые змеи.
— Фотоаппарат дай, — Саныч протянул руку.
Я нащупал в кармане аппарат.
— Ну?!
— Там твои снимки, — сказал я. — Может, единственные…
— Там и другие, наверное. И тоже единственные.
Нос у Саныча дернулся, он поглядел на сумку.
— Эти… Не хочу с ними быть вместе, понимаешь? Давай аппарат».
А сама история в романе расскажет читателю, почему так не хотел оставлять фотографии своим потомкам герой по имени Саныч. Приводить примеры из романа очень больно и мне. Читатель сам волен окунуться в те времена.
Роман о героях — так ответил сам автор Эдуард Веркин на вопрос «а о чём он?» одного из финалистов премии Крапивина, когда они все вместе гостили у нас в Тюмени. А я бы сказал так: не просто роман о конкретных героях, а роман, где главный герой всё же собирательный образ доблестного воина. Сам роман словно общая летопись войны, сложенная из личных писем (как по сюжету в одной из глав), найденных у мёртвого немца. Весь роман состоит из различных обрывков истории войны, но произошедших с одной группой советских солдат.
С нарастанием сюжета нагнетается ненависть к врагам и предателям, и это ещё одна нить сюжета, но с завершением повествования она остаётся почти в прошлом, как будто всё было в мнимом воспоминании о войне. Ненависть за погибших здесь притирается с необходимостью жить дальше оставшимся после 45-го года всем советским гражданам.
Но на примере героя-рассказчика перед нами предстаёт в хорошем смысле колеблющийся к сотворению зла человек высокой моральной закалки, который даже в те жестокие годы оставался человеком, носителем разума, способным на добро и сострадание. Мы видим этих героев, но сами они думают обо всём этом иначе: «Герои — это ненадолго, я же знаю. Как война закончится, так и всё. Другие дела найдутся. Сначала отстраиваться, потом жить, потом еще чего — мало ли? Забудут. У нас вообще героев много, тысячи, разве их вспомнишь? Сейчас война через всю страну протянулась — каждый день бои. Каждый день кто-то подвиг совершает. А ещё летчики, а ещё на море, а сколько просто так… Всех не сохранишь. Не узнаешь даже».
Помню, когда сидел в помещении литературно-краеведческого центра в Тюмени за спиной у Эдуарда Веркина во время встречи с финалистами крапивинской премии, я начал пересказывать роман по крупицам памятных для меня образов. И Эдуард как-то так развернулся ко мне, и взгляд у него был такой немного усталый, что ли, или даже слегка удивлённый. Я тогда думал, что он поразился моим интересом к роману, но оказалось совсем иначе, как я уже думаю сейчас. Я переспрашивал тогда у самого Эдуарда на счёт имени героя романа, а его звали Леонид, хотя в романе звучало постоянное — Саныч. Но много позже я понял, что удивлён был Эдуард, скорее всего, не моим вниманием, а незнанием наизусть таких героев Великой Отечественной войны, как Леонид Голиков, в честь которого в Санкт-Петербурге названа улица Лёни Голикова.
Меня не то чтобы подвела память на исторические имена, она попросту дремала в этом отношении сном несведущего Фомы. А в самом романе даже и о таких странностях моей детской памяти есть законные (в своём праве являться верными) объяснения всему этому: «Запоминается всегда самое хорошее, — Саныч дышал в кулаки. — И самое плохое. Плохого много слишком, и с каждым разом всё хуже и хуже». Вот именно, а дальше всё хуже и хуже. Времена незаметно, но ощутимо давят на мозг, выдавливая из нас историческую память.
Мне есть одно, но жалкое оправдание, что и герой той Войны испытывает подобное забвение: «Иногда я не помню, забываю, иногда не верю, что всё оно вообще было. Ведь почти ничего не осталось, белый шрам поперёк живота, камера с засвеченной пленкой. И всё».
Но размышления и переживания остаются, как остаётся и память о собственной боли и вместе с ней осмысление своих и чужих страданий. И самое главное — понимание того, каким должно быть признание правительством послевоенной Германии своей вины после Войны: «Они нам должны не за то, что они у нас сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали».
И о тех же местах Войны память людей советских борется по-своему: «Хорошо бы лагерь всё-таки посмотреть, — сказал Виктор. — Из местных никто не помнит дорогу, странно как-то…
— Они не хотят помнить, — поправил я. — Почти три года под фашистами, кому про это вспоминать охота?».
Кому как, а мне нравится, безусловно, и та первая часть романа, где герой-рассказчик живёт в наше время. Когда он наблюдает за своими детьми и внуками. И о войне он сам вспоминает неохотно мало, но слышит о ней с удивлением для себя от своего правнука Вовки. И именно в таких переходах, из нашего времени во время военных лет рассказчика, мы проникаемся тем восприятием мира, к которому он, собственно, пришёл уже после нашествия гитлеровцев. И я уважаю героя за его даже не силу воли, а неудержимую идею всепрощения, неиссякаемую доброту, которая не демонстрируется, а просто исходит от него. Он пережил зло, приходящее извне, он переосмыслил всё, что в нём перекипело за тяжёлые годы войны и периода после неё, но донёс до нашего поколения добро, а память военных лет лишь помогает ему не терять веру и надежду в доброту, ведь он был счастливцем, который видел героев духа, воинов Света.
Из той войны порой удивительным образом выходили и возвращались те, кто объединял в себе смелого перед смертью бойца и любящего жизнь интеллигента.
После полного знакомства с романом сам себе я лишь единственный раз задал привычный и уже прозвучавший вопрос: о чём этот роман? И ответил на него сразу: он о важности исторической памяти и том хорошем, что было в людях, с чем хочется жить дальше и донести остальным.
Эдуард Веркин. «Облачный полк»; ИД «КомпасГид», 2012. — 296 с.
Алексей Зырянов, Тюмень