Девочка, которая любила играть со спичками
Гаетан Суси

Человеку свойственно сравнивать, это уменьшает страх неопределенности. Сравнивая, мы соотносим что-то неизведанное с уже испытанным, пройденным, а значит менее пугающим. Это работает и в чтении. Вооруженному подобием легче идти сквозь новые строки и главы, используя аналогии как слегу на болоте, вроде, более устойчивый шаг получается, чем в полностью неизведанном пространстве. Так вот, приступая к чтению «Девочки, которая любила играть со спичками» Суси, я уже была настроена на определенный лад, сопровождаемая наиболее часто встречающимися сравнениями этого романа с «Осиной фабрикой» Бэнкса. От «Фабрики» я была не в восторге, но это касалось воплощения, а основная интрига меня заинтересовала, потому и за «Девочку» я взялась с определенными ожиданиями. И вот уже после прочтения могу поделиться своими аналогиями.

Конечно, параллель с Бэнксом правомерна. В обоих романах есть уединенное место, где проживает искалеченная семья, и отцы-то там со странностями и дети непростые и все жирно подчеркнуто трансгендерной линией. Но Бэнкс — конкретик, сюжетник, он жесткий и прямолинейный по сравнению с изящным, почти куртуазным Суси. Потому и аналогия ко мне пришла другая. Это – Андахази с его «Милосердными». Такая мерзковатая виньетка, хулиганство, стилизованное под историю с литературой. Что между ними общего?

Прежде всего – это атмосфера происходящего, есть в ней что-то готическое, причем настолько явное, что в «Девочке» даже теряешься с определением времени, когда происходит действие. Кроме того, в обоих романах важную роль играют реминисценции, которые позволяют истинной подоплеке происходящего проявляться постепенно, как изображение на старинных дагерротипах, и часто быть не тем, чем оно кажется на первый взгляд. Еще один момент – тема близнецов, физического и умственного уродства. У Андахази она, правда, смакуется во всех аспектах, от эстетического до сексуального, а в «Девочке» преподнесена более благородно и замысловато. И третье – литературный антураж, красота изложения. Как и у Андахази, у Суси это весьма самобытная красота. В «Девочке» мы читаем дневник подростка, с весьма своеобразным восприятием действительности. В силу жизненных обстоятельств автор оторван от людей, воспитан сумасшедшим отцом, олицетворяющим для него все могущество мира, способным карать и миловать, управляющим стихиями и «ближними». Поэтому образование и взгляды пишущего — это странная смесь католичества священника-расстриги, этики Спинозы, воспоминаний графа Сен-Симона и любовных романов о рыцарях и принцессах. Но при этом стиль, которым написаны «вспоминания» очень изящен, сравнения полны глубокого понимания связи природных явлений и нестандартных философских воззрений. Если бы не прекрасный, часто парадоксальный текст, иногда звучащий как откровенная издевка над привычной нам действительностью, «Девочка» могла бы стать всего-навсего жалостливой страшилкой в духе ток-шоу «Пусть говорят». Кстати об издевке. Черный юмор также роднит творение Суси с «Милосердными», в которых частенько звучат мотивы двусмысленных средневековых представлений, разыгрываемых бродячими труппами.

А если оставить в стороне мои личные аллюзии, то могу однозначно порекомендовать «Девочку» к прочтению. В ней найдется чем побаловать и любителей интригующего сюжета, и коллекционеров семейных скелетов из шкафов, и ценителей-стилистов, отдающих должное не только содержанию, но и форме. Конечно, роман мрачен, как может быть мрачен бред человека, сошедшего с ума от непереносимого горя и создающего свою собственную реальность, чтобы не сталкиваться с правдой. В этой реальности он становится богом для своих детей и «замешивает» их по собственному усмотрению, не только отрывая от внешнего мира, но и отлучая от их собственной сущности. В то же время роман полон надежды, которую я бы не назвала беспочвенной. Тут я не согласна с многими критиками, считающими главного «героя» сумасшедшим. Я бы сказала, что «он» — образец того насколько устойчив человеческий разум, как он тянется к равновесию даже в самых жестоких условиях сосуществования с истинно сумасшедшим, от которого еще к тому же полностью зависит. Приятного вам чтения, хотя я и не знаю, насколько уместно тут слово «приятного».