На берегу
Иэн Макьюэн
Эксмо, Домино, 2010

Человек никогда не бывает так одинок, как в своих физиологических проявлениях. Мы можем рассказать другому, что видели во сне, но он никогда не разделит с нами того странного состояния, которое называют «маленькой смертью». Мы также одиноки в процессе еды. Услышать восхищенное впечатление от нового блюда не значит ощутить вкус, который на языке у того, кто рассказывает. Боль – просто квинтэссенция одиночества. Тот, кто рядом и посочувствует и поддержит, но никогда не разделит с нами боли. И то же самое с сексом. Никогда даже самым внимательным и заботливым партнерам не узнать, что испытывает другой. Вот про такое физиологическое одиночество, на мой взгляд, и написана повесть «На берегу» Йена Макьюэна.

Сюжет прост. Эдуард и Флоренс — молодожены, оба умные, красивые, оба девственники, прибывают в гостиницу на берегу Ла-Манша, чтобы провести свою первую брачную ночь. И вот тут-то и встречаются два физиологических одиночества. Встреча заканчивается катастрофой.

— Нет-нет! — воскликнет современный молодой читатель, — дело тут вовсе не в одиночестве, а в отсутствии сексуального просвещения в Англии в шестидесятые годы. И еще в неумении героев открыто говорить на темы секса друг с другом.

— Увы, — отвечу я, принимая позу черепахи Тортиллы, — дело именно в неизбежном физиологическом одиночестве.

Просто сейчас, в век сексуального всезнания, даже подросток знает, что заниматься сексом – это круто и приятно, а бояться этого – значит быть «паршивым задротом», малым ребенком и еще парой нелестных персонажей. И сейчас частенько просто стыдливо молчат о тех чувствах, которые и стали, собственно, камнем преткновения для героев Макьюэна.

Флоренс испытывает отвращение к сексуальному контакту и страх перед ним, и дело тут совсем не во фригидности, как, может быть, скажет нынешнее поколение. Это нормальная реакция на вторжение неизвестного в самые интимные границы. Что уж может быть роднее собственного тела! Почему-то бояться стоматолога с бормашиной не стыдно, а потерявшего контроль над собой мужчину с разрушающим инструментом надо ждать с распростертыми объятиями. Это ль не странно?

А Эдуард? С ним тоже все понятно, ему тоже страшно от неуправляемости собственных реакций. Тело, надежный товарищ в играх и спорте, вдруг начинает жить своей жизнью, и тайна этой жизни, не самая эстетичная, выходит наружу в присутствии той, которую любишь.

Да-да, герои любят друг друга, нежно и преданно. Об этом повествуют многочисленные ретроспективы во времена их знакомства. Они готовы принимать в другом то, что никогда не смогли бы назвать своим. Эдуард, например, с подачи Флоренс, впервые по-настоящему слышит классическую музыку. А Флоренс в восторге от умения Эдуарда разбираться в названиях птиц и растений и рассказывать об исторических персонажах так, словно они ему друзья. Их духовный союз прекрасен, а вот отодвинутая на второй план физиология протестует. И все же герои готовы и на нее накинуть узду. Флоренс согласна потерпеть неприятное ей мероприятие, а Эдуард сдерживал свою чувственность ради любимой. Но во время ковровой бомбардировки сознания глубинными личными страхами и телесными желаниями, любые рассудочные решения так же бесполезны как штык-нож. Возможно, более мудрая, чем Флренс, женщина не убежала бы с супружеского ложа. Более опытный, чем Эдуард, мужчина не был бы столь тороплив и настойчив. Но такое поведение – не следствие сексуального просвещения, а либо врожденная мудрость, либо способность отказаться от своих эгоистических порывов. Но это не всегда возможно, особенно в юности. Хотя, кто знает, что было бы это для героев лучшим выходом? Ведь физиологическая ложь никогда не проходит даром.

Что до повести – читать однозначно. И особенно сейчас, и особенно юным. Слишком уж нынче подчеркиваются в обществе гендерные роли. Не говорю о рекламе, но и в кино, и в литературе. Видели ли вы в современных объектах культуры примеры отношений между мужчиной и женщиной, да что там, между мальчиком и девочкой без сексуального подтекста? У детей нет выбора, кроме как осваивать свою сексуальную нишу с самого раннего возраста, преодолевая более чем естественные страхи, тратя на это силы, нужные совсем для другого, возможно, более важного.