Поэт, литературный деятель. Родился в 1957 г. в Челябинске. Семнадцати лет был отчислен с первого курса института “как идеологически незрелый”, работал грузчиком, кочегаром и т.п., жил в Перми, Свердловске, с 1990 г. снова в Челябинске. Первая публикация в России в 1987 г. Изданы пять книг стихов, сборник “Ресницы” (1997) удостоен премии Академии русской современной словесности. Куратор ряда проектов, связанных с осмыслением особенностей литературы и культуры Уральского региона (журнал “Несовременные записки”, антологии уральской поэзии и уральской прозы и др.).

Скажу от себя – да, ведь большим я делом занят. Вроде бы – мэтр наш Виталий, но иногда в голову взять не могу – почему народ наш так мало образован.

Я спрашиваю у кочегара:

-Вы знаете Виталика?
-Нет.
Спрашиваю у писателя:
-Ты знаешь Виталика?
-Нет.
Я спрашиваю наконец у профессора слова, преподавателя:
-Вы слышали о Виталике?
-Нет.

Но ведь какие золотые-то строки:

то происходят, то не очень
потоки материнских вод,
покуда ночь над ними дрочит
то быстро, то наоборот.

И вот тут штука простая – ведь о двух концах всё просто, не надо высчитывать, что есть дважды два, не надо искать третью точку или параллельный смысл.

Либо надо, либо не надо. Конечно, есть мнение такое – виноваты во всём пираты. Они воруют книги, тексты, выкладывая их в Интернет. Есть и такое – пираты не виноваты, просто нет текстов в качестве – только в количестве и в званиях про меж друг друга.

Но тут мы не узнаем ничего.

Если б только машину времени. Отправиться туда, в синюю даль, а там спросить у людей. Кого знаете?

-Пушкина, – скажут.

-А Виталика знаете?

-………………………………

Не будем забегать вперед, мальчики и девочки. Подождём – нанотехологии, Сколково, скоро уже, скоро. Да и самому Виталику, должно быть, станет легче. Он будет в курсе – реально он велик или нереально.

Пора читать:

* * *

Допустим, ты только что умер в прихожей,

и пыль от падения тела границ

луча, что проник из-за шторы, не может

достичь, но достигнет. Красиво, без птиц,

за окнами воздух стоит удивленный,

захваченный взглядом твоим, что назад

вернуться к тебе, отраженным от клена

в окне, не успеет, и все-таки сжат

им воздух, но это недолго продлится:

твое кареглазое зренье дрожать

без тонкой, почти золотой, роговицы

сумеет четыре мгновения – ждать

осталось немного. Большая природа

глядит на добычу свою. Говорю:

не медли у входа, не медли у входа,

не бойся – ты будешь сегодня в раю.

И всем, кто остался, оттуда помочь ты

сумеешь, допустим, не голосом, не

рукой, и не знаком, и даже не почтой,

которая ночью приходит во сне,

но чем-нибудь сможешь – я знаю наверно…

Ты все-таки умер. И тайна твоя

молчит над землею да так откровенно,

что жить начинает от страха земля:

и звезды шумят, как небесные травы,

и вброд переходят свое молоко

кормящие матери слева – направо,

и детям за ними плывется легко.

ЭПИГРАФЫ

1

Когда полёт приобретает птицу,

она изобретает небеса,

куда никак не может просочиться

сквозь кольца в них застрявшая оса.

2

Поскольку воздух сам себя не дышит,

а бог не хочет верить сам в себя,

им то и дело нужен третий лишний,

которым шишел-мышел-вышел я.

3

Моё лицо влечёт к подножью хлеба,

но слёзы, оттолкнувшись от бровей,

пусть противоестественно, но в небо

текут в сопровождении шмелей.

4

На это всё глядит из-под (неважно

откуда появившейся) руки,

готовая на подвиг картонажной,

берёзовая роща у реки.

5

Горбатого могила не исправит.

Скорей всего, её исправит он,

когда, рванув с плеча, к ногам поставит

свой горб, похожий на аккордеон.

6

И будем мы всему живому — пухом,

поскольку земляничная земля

им стать не хочет, падая со стуком,

хотя ничем иным и стать нельзя.

* * *

Последний свой вечер беспечно

Создатель кружил по земле,

Он даже не выдумал плечи

и узкую бровь стрекозе.

Он так поспешил прекратиться,

что, всё перепутав, на ель

наклеил густые ресницы

от птицы, по имени шмель.

Хомяк, надуваясь щекою,

качался, как старый мулла,

да дятел долбился башкою

в пустую молитву дупла.

Скакала, не двигаясь с места,

уральская зебра берёз

туда, где и дятлу известно,

что это она не всерьёз.

Свистел нарисованный ветер

внутри пластилиновых скал

за то, что на свете, на свете

Бог был, а потом перестал.

По струям дождя вертикально

на нерест в небесный простор

плотва поднималась нахально

со дна антикварных озёр.

Пока исковерканный клевер

смотрел на коров изнутри,

на несуществующий север

они проплывали в пыли.

Гудели приборы природы,

шуршали архивы листвы,

и целое небо свободы

стыдилось своей пустоты.

И будучи чудом, страданье,

не тратя особенно сил,

глумилось внутри мирозданья

над тем, кто его сотворил.

А сбоку припёку ветшали

двуногие люди любви

и с собственной кровью играли,

пуская по ней корабли.

Животные кушали много.

Еда проходила насквозь.

И медленно не было бога,

и молниеносно жилось.

СТАНСЫ О ЧУДЕ

Худо-бедно, бедно-худо,

к нам приходит часто чудо.

Неизвестно, почему

мы почудились ему.

Как под звуки хали-гали

прилетал опять Гагарин

показать над бровью шрам

мусульманским малышам.

Как в руках у замполита

вместо рапорта — “Лолита”,

и читает замполит,

невзирая, что убит.

А под грязным Гудермесом

пыль от пули мелким бесом

суетится у плеча,

промахнувшись сгоряча.

Как у Ги де Мопассана

был не больше круассана,

жаль не мог его Ги де

масштабировать в 3D.

Некрасивые старухи

так красиво моют руки,

что висит на них вода,

не стекая никуда.

Сочинили два еврея

про дешёвку Бендер Бея.

Улыбаясь и смеясь,

мы влюбились в эту мразь.

Дальше меньше, то есть больше:

я люблю не ездить в Польшу

и в московский халифат,

где сестра халяве — брат.

Встав на путь самоубийства,

снег повесился над Бийском.

Это ж надо, вашу мать,

так красиво умирать.

Очищается от бреда

архимудрость Архимеда:

“Умный пользует рычаг —

чтоб перевернуть стульчак”.

Уступив уральским мразам,

мы накрылись медным тазом,

но теплее стало не

в тазобедренной стране.

Кто посадский, кто столичный,

кто увечный, кто увичный,

кто в Кремле, а кто в пальто,

кто по-прежнему никто.

Размечтались рыбы в воду,

птицы в воздух, пень в колоду,

бог мечтает сам в себя,

а в него мечтаю я.

Бедно-худо, худо-бедно,

быть чудесными не вредно…

Дорогая, помоги:

член встаёт не с той ноги!

* * *

Южней земли, левее неба

и ниже неба и земли,

в конце страны, в начале хлеба,

на глубине и на мели

то происходят, то не очень

потоки материнских вод,

покуда ночь над ними дрочит

то быстро, то наоборот.

То жизнь — сестра, то смерть — кузина,

то Зинаида Пастернак

спешит домой из магазина,

всё время ускоряя шаг.

То Заболоцкий Мандельштаму

вгоняет в сердце огурец,

то малолетка видит маму,

когда в неё торчит отец.

А то старик, не понарошку

рыдая, пробует запеть,

неимоверно гладя кошку,

боясь догладить не успеть.

Ему природа, зеленея,

уже свистит из соловья:

“Чем дальше, тем ещё сильнее

я буду не любить тебя…”

Он соловья берёт за плечи

и выдыхает в соловья:

“Мы смертны так небезупречно,

что вечны раз в четыре дня”.

То сучья вспыхнули как порох,

то сучий потрох на руках.

То всюду — страх, который — шорох,

хороший шорох, а не страх.

То в смысле плохо переносном

в Кремле кривляется урод.

И снег такой, что липнет к дёснам

и остужает тёплый рот.

А то из детородной глины

младенца вытолкнут взашей,

и тот с пенькою пуповины

орёт, повешенный на ней.

То я снегирь, то ты синичка,

то, если глянешь за окно,

там наготове пичкать птичку

заплесневевшее пшено.

Украдкой Бог укоренится

в нас метастазами молитв,

пока нам на ветвях сидится

и лапка левая болит…

СНЕГОПАДЫ

1

Снег. Крещение. Капитализм.

Городок в положении риз.

Мы с тобою вдвоём

отовсюду уйдём

по красивой касательной вниз.

2

Незаснувшее тело жены

вырезается из тишины.

Там, где сделан надрез,

безо всяких чудес

осыпается иней спины.

3

Малоправдоподобная мать

забоялась идти умирать

и с клубками морщин

караулит мужчин,

чтоб вязаньем своим напугать.

4

Пир вакцины во время чумы.

2пR под рукою Хомы.

Да кремлёвская мразь

не успела украсть

перегар на погостах страны.

5

Рассчитаемся по одному —

мы почти в мусульманском плену,

но берём напрокат

ново-русский расклад:

верить в бога, не веря ему.

6

Седина — это слюни стрекоз.

Я в одну из младенческих поз

упаду на кровать,

чтобы утром узнать,

как стрекозы целуют взасос.

7

Умывает себя котофей.

Новогодняя свалка детей.

Ни с какого рожна

моя нежность нежна,

и любви не угнаться за ней.

Скажу от себя, Виталик понравился пожалуй больше всех – среди всех обозреваемых. И это говорит лишь о том, что проект мой не предвзят, что я действительно ищу рака на безрыбье, и, может быть, в конце концов это случиться.

Я выйду и встану перед людьми и скажу не стыдясь: время наше скудное, нет рыбы в водоемах, но зато обнаружен рак.

Внимание………………

Оценки:

1) Общая оценка 8.0

2) Длительность 8.0

3) Муторность 1.8

4) Наличие зерна 5.2 (отметим, что при общей муторности – автор снабжает стихи смыслом, этого не отнять, но стихи от этого не становятся читабельней)

5) Начальное впечатление 7.2