Писателя разыскивало множество репортеров, но он к их песнопениям сирен оставался глух, даже к самым консервативным опросникам в меру пытливых изданий. Так, «Кто есть кто в Америке», который запрашивал всего лишь основные факты его жизни, О. Генри ответил, что в ней не происходило ничего такого, что составило бы интерес для публики.
Тогда представители «Кто есть кто» с угрозой заявили: «Нам придется полагаться на информацию, полученную из других источников».
«Как вам будет угодно», — отвечал О. Генри.
И вот скудные плоды, собранные изданием «Кто есть кто» в других источниках:
«О. Генри (псевдоним Сидни Портера / Sydney Porter), писатель; родился в Техасе; был ковбоем, пастухом, овцеводом, торговйем, шахтером, аптекарем, много путешествовал.
Написал произведения: «Короли и капуста» (“Cabbages and Kings.” 1905); «Четыре миллиона» (“The Four Million” 3906); «Горящий светильник» (“The Trimmed Lamp,” 1907); «Сердце Запада» (“The Heart of the West,» 1907).
Пишет для ведущих журналов, а также для ежедневных и воскресных газет».
Однако отбросить в сторону охочую до знаменитостей публику не так просто для писателя. «Кто этот О. Генри, – вопрошает публика, — который радует нас своими рассказами? Что за жизнь прожил этот человек, который досконально знает так много о самых разных вещах? Должно быть, занятная жизнь. Расскажите нам, о, газеты, поведайте нам об этом!»
* * *
И вот авторы колонок принялись за дело. Если настоящий О. Генри упорствует в своем стремлении тихо жить на покое, почему бы не сложить образ писателя О. Генри из фрагментов сплетен и анекдотов, пересказанных приятелем приятеля, который лично с ним знаком.
Не стоит упоминать, что созданный в итоге образ весьма романтичен: романтичен теперь, когда в его карманах появились деньги, когда он облачился в белую рубашку и воротничок, став «одним из нас». Но образ «одного из нас» требует выбрать себе компаньона в тех давних «немытых» днях.
О. Генри из анекдотов занимался целым рядом потертых делишек, он был бродягой, был фотографом-тинтайпистом [tintype artist; тинтайп или ферротипия (англ. tin — олово, лат. ferrum — железо) — один из видов моментальной фотографии на жестяных пластинках, покрытых асфальтом и коллодием. Этот фотографический процесс был разработан и запатентован в США в XIX веке. В то время фотографы работали на ярмарках и карнавалах, так как упрощенный процесс делал возможным получение фотографии спустя несколько минут — Е.К.], литературным агентом, газетным писакой, старателем-неудачником, ковбоем, а также невезучим торговцем. А потом вдруг, как в сказке, его начали печатать и О. Генри сделался одним из самых популярных современных авторов.
Взять интервью у этого «злого духа» — таким было задание, полученное репортером «Таймс» шесть недель назад. Пять из них этот репортер, вооруженный, как он считал, ключом «сезам, откройся» для проникновения в уединенное убежище писателя, — то есть рекомендательным письмом от издателей О. Генри (Doubleday, Page & Co.), усердно искал с ним встречи. Но не нашел.
Однако в прошлый понедельник при поддержке вышеупомянутых издателей этот репортер был направлен в рабочий кабинет писателя по соседству с Мэдисон-скуэр — местность, ставшая фоном для множества историй О. Генри о жизни этого современного Багдада-на-Гудзоне.
Дверь открыл сам писатель.
— Я больше месяца пытался Вас разыскать, — сообщил репортер, закрывая за собой дверь.
— Знаю, что пытались, — слабым голосом ответил писатель.
* * *
— И теперь следует признать: Вас загнали в угол.
— Боюсь, что так, — О. Генри опустился в кресло напротив репортера. — О чем Вы просите меня рассказать?
— О себе.
— Нет-нет. Должна быть тема более вдохновляющая. Спросите лучше, что я думаю о Шекспире. Давайте. Мне есть что сказать… Настаиваете, чтобы я говорил о себе, так? Позвольте спросить: Вы собираетесь рисовать мой портрет?
Репортер признался, что хотел бы попытаться это сделать.
— Тогда прошу Вас упомянуть, что я выгляжу как пышущий здоровьем мясник, и всё, никаких приукрашиваний.
Ваш репортер с готовностью подписался бы под определением, но никак не существительным в этом словесном автопортрете. О. Генри действительно выглядит «пышущим здоровьем» — невысокий, плотный, широкоплечий, краснощекий, ясноглазый, без малейших признаков поредения волос. В нем нет ни малейшей вялой болезненности интеллектуала, никакой бледности эстетизма – этих общепринятых атрибутов литературных львов, резвящихся на послеобеденных чаепитиях. Можно уверенно сказать, что О. Генри – подлинный отец поучения: «жизнь состоит из улыбок, вздохов и рыданий, причем вздохи преобладают», и это поучение – нить, прошивающая большинство его рассказов.
* * *
Еще одно отступление перед тем, как начнется собственно интервью. О. Генри имеет привычку улыбаться и губами, и глазами, когда он говорит нечто, что воспринимаешь как истину, и сохранять торжественно-бесстрастное выражение лица, когда произносит что-то, что послужит ключом к пониманию последующих реплик.
— Вы хотели бы что-то рассказать о себе? — предложил репортер.
— Только следующее: обо мне напечатано немало историй, и ни одна из них не отражает правды. Писали, что некогда я воровал скот. Ближайшее к этому занятие, которое действительно имело место – я жил на ранчо моего друга с целью поближе изучить скотоводство. Другая история о том, что я был шахтером. В жизни я не видел ни одной шахты. Потом байка про меня как автора фотографий на металле. Что касается этого, должен признаться, что однажды сделали ферротип, где моя рука изящно наброшена на плечо одной дамы.
Потом была еще эта дьявольская газета в Питсбурге, напечатавшая обо мне историю, будто когда я начинал писать, то однажды ворвался в их контору, оборванный как бродяга, предлагал купить мои рукописи, а перед тем, как вырваться из конторы, занял доллар. Всё это приукрашенный вымысел. Послушайте, в той конторе одет я был лучше всех, ну, разве что носки туфель редактора были заострённее моих.
Я увидел эту историю только через год после того, как её опубликовали. Тогда я специально поехал в Питсбург. Послал редактору мою карточку.
— Сэр, — сказал я, когда наконец оказался лицом к лицу с клеветником на мою кредитоспособность, — сэр, я пришел вас поколотить.
— Но разве не первоклассная получилась история? — удивился редактор.
Я согласился с этим, и вместо того, чтобы его отколошматить, отобедал с ним.
Нет, сэр, все рассказы обо мне противоречат истине. Никогда не бывало такого, чтобы я полез в карман и не смог отыскать там монету; я и мили никогда не проехал, если только это не был пульмановский спальный вагон.
— Всё, что Вы пока о себе рассказываете, носит негативный оттенок: это то, чего Вы не делали и кем не были. Можете теперь поделиться: чем Вы действительно занимались?
— Ну, родился я – хорошее начало, — в Гринсборо, Северная Каролина.
— Сколько Вам лет, если это не щекотливый вопрос?
— Дайте подумать: я родился в 1867…
Писатель извлек карандаш и подсчитал на обрывке бумаги:
— То есть мне 42, почти 43 года. Но напишите 42. Что до моих предков, среди них были губернаторы штатов.
— Учились в колледже?
— Нет, я занялся писательством в обход этой преграды.
В довольно юном возрасте я приехал в Техас. Ненадежное здоровье и надежный кошелек сделали возможной эту поездку. Два с половиной года я прожил на ранчо Ли Холла (Lee Hall), он очень известный скотовод. Он был другом семьи, я гостил на его ранчо. Изучал скотоводство, собирался заняться этим бизнесом. Потом прекратились дожди, высохли пастбища, и я прекратил изыскания в области скотоводства и овцеводства. Это единственный период, когда я был ковбоем и пастухом.
* * *
— А потом что Вы делали? — спросил репортер, поскольку О. Генри погрузился в продолжительное молчание, словно история его жизни уже полностью изложена.
— Потом я получил место в газете «Хьюстон пост» (The Houston Post). Вел ежедневную колонку, платили мне 15 долларов в неделю. Через две недели моя зарплата выросла на пять долларов, а еще через пару недель я получал 25 в неделю. Меня это поразило как пример необычайной щедрости. А редактор однажды мне говорит: «Мальчик мой, через пять лет ты будешь получать сотни долларов в неделю в нью-йоркской газете».
Какая база была у меня для этой работы? Академическое образование и книги. Между 13 и 19 годами я читал больше, чем за всё остальное время моей жизни. И вкус у меня тогда был лучше. Я привык читать только классику. «Анатомия меланхолии» Роберта Бёртона и «Арабский мир в эпоху «Тысячи и одной ночи»» Эдварда Лейна были моими любимыми книгами.
В молодости я страстно мечтал стать художником. Идея стать писателем появилась не раньше, чем в 21 год. Примерно через год работы в «Хьюстон пост» я получил возможность попробовать силы на обоих этих творческих поприщах. Уильям Брэнн (William Cowper Brann, 1855–1898) издавал свой журнал Iconoclast в Хьюстоне, но прогорел. Я купил всё разом – завод, название, — за 250 долларов, и начал выпускать 10-страничный еженедельный альманах. Став редактором, я, разумеется, ушел из «Хьюстон пост». Рассказы в альманахе были в основном юмористические. Редактор был еще и писателем и иллюстратором. Тем временем Брэнн уехал в Уэйко (город в штате Техас). Он написал мне и спросил, не отдам ли я ему его название, Iconoclast. Мне это не казалось существенным, я вернул ему его название. Мой еженедельник был окрещен «Роллинг стоун» (The Rolling Stone, букв. «камень, который катится»). Он катился примерно с год, а после стал проявлять несомненные признаки зарастания мхом. Мох и я никогда не были друзьями, и я с «Роллинг Стоун» простился.
* * *
— А после «Роллинг стоун»? – спросил репортер.
— Потом мой друг, у которого было немного денег, — прекрасная это вещь, верно? Друг с небольшой суммой денег, — предложил поехать с ним в Центральную Америку, куда он собирался с целью заняться торговлей фруктами. Чтобы узнать, как растут бананы, потребовалось много времени и денег. Последних у нас было недостаточно, поэтому мы так и не постигли весь секрет бананового бизнеса.
Революции? Нет, не видел ни одной. Зато открыл для себя бесконечное множество видов изысканного рома. Бóльшую часть времени я проводил среди консулов и беженцев.
Банановая плантация закончилась ничем; я вернулся в Техас. В Остине получил место аптекаря. То были мерзкие две недели. Они заставляли меня рисовать рекламу содовой, и я сбежал.
— А после пары недель в фонтане из содовой, что дальше?
— Дайте вспомнить. После содовой наступил период «поднятого шара» [сигнал семафора в виде большого высоко поднятого шара, равнозначный современному зеленому свету; введен около 1890 года], зеленый свет. Я поехал в Новый Орлеан и серьезно занялся литературным трудом. Я рассылал рассказы в газеты, журналы, еженедельники по всей стране. Отказы? Боже, были, были отказы, но я никогда не принимал их близко к сердцу. Просто клеил новые марки на конверт и отправлял снова. В этих путешествиях туда-сюда все мои рассказы в итоге приземлялись в издательствах, готовых оказать им теплый прием. Могу сказать, что ни разу я не написал рассказа, который бы рано или поздно не был принят к публикации.
Что до отказов, возьмите, к примеру, «Эмансипацию Билли» (‘The Emancipation of Billy’), история не хуже остальных написанных мной. Её присылали обратно не менее тринадцати раз. Но, как всегда, в итоге всё получилось.
Псевдоним О. Генри я взял, живя в Новом Орлеане. Я сказал одному приятелю: «Собираюсь отправить кое-какие рассказы. Не уверен, насколько они хороши, поэтому хочу взять вымышленное имя. Помоги выбрать что-нибудь удачное». Он предложил взять любую газету и выбрать первое в найденном там списке знаменитостей. В разделе новостей из общественной жизни мы нашли репортаж про модный бал. «Вот и наши знаменитости», — говорит приятель. Мы просматривали список, и я загорелся, увидев имя Генри: «Это подойдет для фамилии. А в качестве имени хотелось бы что-то краткое, никаких трехсложных имен, пожалуйста». Тогда мой друг спросил: «Так возьми просто инициал, и всё!» «Отлично, — говорю, — самая легкая в написании буква «О», так что беру её».
* * *
В одной газете меня как-то спросили, как расшифровывается «О». Я ответил: «О» как Оливье, Оливер по-французски». И несколько моих рассказов вышли в той газете под именем Оливье Генри (Olivier Henry).
Поколесив по стране, я в итоге остановился в Нью-Йорке, это было лет восемь назад. За это удачное решение я должен благодарить Гилмана Холла (Gilman Hall), одного из редакторов «Журнала для всех» (Everybody’s Magazine). Мистер Холл, а потом и редактор журнала Ainslee’s Magazine написали мне: если я приеду в Нью-Йорк, они согласны платить мне по 100 долларов за рассказ. Это было время, когда моё имя еще не имело рыночной стоимости.
Да, после приезда в Нью-Йорк цены на меня подскочили. Теперь я получаю по 750 долларов за рассказ, тогда как в бытность мою в Питсбурге рад был и $75.
Редакторы такие же купцы, как все остальные: стремятся купить подешевле. Несколько лет назад я продавал свои рассказы в один журнал по 5 центов за слово. Потом я решил, что неплохо бы получать больше – и отважно потребовал у редактора платить мне по 10 центов. «Ладно, заплачу», — ответил он. Он просто ждал, чтобы я попросил.
— Какой совет Вы бы дали молодым писателям?
— Открою тайну написания короткого рассказа. Вот она. Правило №1: пишите рассказы, которые нравятся вам самим. Правила № 2 нет. Технические детали можете найти у Блисса Перри (Bliss Perry, 1860-1954, американский критик, редактор, писатель, педагог).
Если не можете написать историю, которая нравится вам – публике она тоже никогда не понравится. Но когда сочиняете рассказ, о публике забудьте.
Перед тем, как сесть за письменный стол, я тщательно обдумываю свою историю. Потом быстро записываю и без всяких правок отправляю редактору. Таким образом я могу оценивать мой рассказ так, как оценивает его читатель. Я видел мои опубликованные рассказы, в которых едва мог узнать написанное мною.
Да, случаются периоды застоя. Иногда мне в течение трех месяцев не удавалось ничего написать. Когда наступает такая засуха, я бросаю работу и выхожу на улицу, чтобы взглянуть на окружающее. Невозможно написать живую историю просто сидя за столом и размышляя. Необходимо выйти на улицу, в толпу, поговорить с людьми, ощутить пульсацию и суету подлинной жизни — вот стимул для автора рассказов.
Когда я впервые приехал в Нью-Йорк, я очень много времени проводил, толкаясь среди людей, на улицах. Я делал то, чего не стал бы делать сейчас. В любое время суток я бродил вдоль берегов реки, около Адовой Кухни, спускался к Боувери (Bowery, знаменитый «злачный» район в Нью-Йорке) и в подобные местечки; я беседовал с каждым, кто изъявлял готовность поговорить. Я никогда не встречал человека, у которого мне нечему было бы поучиться; у каждого были переживания и опыт, которых не было у меня; каждый видит мир по-своему. Если подойти к этому с нужной точки, всегда есть шанс найти что-то ценное для себя. Но не вздумайте доставать бумагу и карандаш: человек либо замолчит, либо превратится в Холла Кейна (Hall Caine, 1853-1931, плодовитый писатель и драматург).
Обо мне говорят, что я хорошо знаю Нью-Йорк.
А вы просто измените 23-ю улицу Нью-Йорка в моем рассказе на Мейн-стрит; сотрите Флэтайрон-билдинг (знаменитый небоскреб «Утюг») и изобразите вместо него здание муниципалитета. И рассказ отлично впишется в интерьер любого американского города. По крайней мере, я надеюсь, что это верно в отношении моих историй. Если рассказ точно и честно изображает человеческую натуру, всё, что требуется, чтобы сделать его универсальным, общечеловеческим – это изменить местный колорит. Север, Восток, Запад или Юг. Если у вас хороший глаз — такой, который не обращает внимания на высокие шляпы, сюртуки-визитки и трамваи — вы увидите, что персонажи «Арабского мира» шествуют вверх-вниз по Бродвею среди бела дня.
— Есть ли у Вас планы, о которых стóит сказать?
— Да, можете написать, что сейчас я работаю над своим первым романом. Он выйдет осенью. [к сожалению, этого не случилось; см. статью о последних месяцах писателя — Е.К.] В этой связи можете процитировать мои слова: это будет хорошая книга. У меня всегда была страсть к стилю. В этом романе особое внимание я намерен уделить стилистике, а также персонажам и сюжету. Это поистине основное в любом романе. Скажите миру, что этот роман будет стоить полтора доллара любому, кто готов платить.
Перевод – Е. Кузьмина © http://elenakuzmina.blogspot.com/