1) Женский роман
Не раз и не два встречал в отзывах о романах трилогии «Татуиро» фразу: «Это женский роман». В пакостнейшую патовейшую ситуацию, надо сказать, загоняет рецензента это выражение. Потому, что если роман хорош, то ты обязан делать всевозможные кульбиты, уверяя, что этот роман вовсе не женский, или что он все-таки женский, но какой-то не такой женский, лучше, чем другие женские. Франсуазой Саган козырять. Глупейшая западня, в которую обязаны попадать все школьники-рецензенты, но не воины креатива. Поэтому мы найдем такой выход: подумаем, рассудим здраво, если это роман женский, то о чем женщина точно может написать лучше мужчины. Угадайте с трех раз, та-да-дада… Правильно…
2) Секс
То, что мы живем в век порнографии, уже, кажется, не секрет для тех, кто ощущает мир вокруг и пытается этот мир актуализировать в своих произведениях, для писателей, то есть. Все пишущие это понимают. Только вот литературная традиция сильно мешает актуализации. Мужская литературная традиция.

Где автор это всегда герой собственного произведения или часть героя, или часть всех героев. Со всеми полагающимися довесками в виде комплексов и рефлексий. Оттого мужчины о сексе писать не умеют вовсе: всегда это выходит жалко, неуклюже, не о том — чуть открылся: ага, это тот, что сосал у негра, или — да это сынок маменькин, пизды не видел. Оттого у мужчин хорошо выходит писать о сексе в одной технике: стеба, насмешки, преувеличенной эпатирующей извращенности, нарочитой фриковатости, в стиле: «а вот я какой, все вижу в упор и насквозь». Поэтому всю актуальную мужскую литературу о сексе можно описать одним старым анекдотом про то, как малиновое зернышко волшебным образом попало из жопы Порфирия, слуги князя Голицына, меж зубы поручика Ржевского. Мужчина, пишущий о сексе, это всегда волк в овечьей шкуре или овца в волчьей, кукла Кен, резиновый мачо.
В романе же «Татуиро» секс актуализирован, порнография всамделишная, живая, мачо уж вовсе не резиновые, девочки сладкие, попки упругие… да что это я? Начал рядится в шкурку… Я лучше еще про актуальность…
3) Главная идея романа. Демоны
Нынешнее литературное пространство, видится мне, это такое дикое выжженное поле, что направо глянешь: еб твою мать, глянешь налево: мать твою еб… Это я не в том смысле, что писать некому, а в том, что писать не о чем. И это я опять не в том смысле, что жизнь говно, она и раньше не слишком от говна отличалась, но все-таки люди имели какие-то (чуть не сказал идеалы) какие-то новые свежие концепты перед глазами. Например, война. Чуть научились люди писать литературу, тут сразу война. Люди пишут «Войну и мир». Не хватило. Еще война и война. Люди пишут «Прощай оружие», «Голые и мертвые», «Три товарища». А тут и 21 век на дворе. И опять какая-нибудь война. Ура, радуется писатель, война, а напишу-ка я за войну. А ему: «Да пошел ты в жопу со своей войной!» Или революция. Горький, «Мать». А сейчас. Писатель: революция! А ему: «Да пошел ты в жопу со своей революцией. На дворе порнография, а он нам за революцию». Так что вы поняли, о чем я. Нынешние уличные концепты настолько унылы, безыдейны и малоинтересны, что писать о них — какой-то, право, моветон. Поэтому главным жанром сейчас есть жанр эскапизма. Любого, даже не говоря о самом массовом говне — фэнтази. В искейпе сейчас пишут все: это искейпы в себя, в свой уникальный внутренний мир, искейпы в сказку, искейпы в какие-то гуммозные теории заговоров, искейпы в постмодерн.
Поэтому я был чрезвычайно удивлен и рад увидеть, что «Татуиро» это не роман-искейп. Он очень актуален и современен, он прямо о том, что мы видим здесь и сейчас — о демонах. Вы видите вокруг демонов? Не видите? Очки надень, интеллигент, так и хочется сказать… Я лично вижу вокруг одних демонов, ничего кроме них не вижу, и все пытаюсь спрятаться от них куда-то, эскапировать в сказочку.
«Татуиро» же не роман-искейп в том смысле, что он не есть еще один способ убежать от окружающих демонов, он утверждает: вот они демоны, говорит: мы живем среди демонов, объясняет, как жить с демонами. И здесь имеется еще одна штука, которая роман усиливает: он описывает, как живут с демонами разные люди. И это выход: потому что, если бы он описывал, как с демонами живет один, главный, герой, то роман непременно ушел бы в искейп, в тот самый пресловутый внутренний мир.
4) Герое-множественность
Сильное в романе — множественность героев и мощных с ними связанных историйных линий, повторяя сказанное выше выше: с демонами живут все и каждый выживает по своему. Главный герой — фотограф, писатель, производитель творческого продукта, сотрудничает с демонами, находя в них источник своего креатива; девочки, прекрасные и слабые, ложатся под демона, подчиняются ему, но пытаясь забороть его своими женскими методами; мальчики, молодые да ранние, склонные к революции, и подогреваемые либидо, стремятся восстать, а также множество других линий и героев, живущих среди демонов, знающих это, находящих способы выжить и спасти от демонов ближайшего к себе человека.
Отдельно, как суб-главная идея и очень сильное в романе: герой-креатор, производя продукт, различает настоящий креативный продукт и прочий шлак, и это хорошо описано: как первое отличается от второго, образно описано, фотографично, видимо, так, что понятно: это и есть красиво, а это вот точно шлак, пластик-фантастик.
5) Ландшафто-язык
Очень большим лично мне подарком стало то, что роман выписан самым любимым моим концептом: ландшафтами. Это редкость нынче — писатели не особенно сейчас видят ландшафты, а, увидев, не особенно умеют описать, навык утрачен за ненадобностью — это вроде той же революции или войны: описание природы? Да пошел ты в жопу со своей природой!
«Татуиро» же весь выписан ландшафто-языком: там ландшафто-люди, ландшафто-мифы, ландшафто-диалоги. Причем, не в модерновой традиции языком, а в классической такой, тургеневско-некрасовской — с таким инструментом сейчас мало кто работает, не умеют. Оттого и читать надо медленно, не пропуская слов, следя за всей цепью, чтобы ничего не упустить из людо-природо-мифо-ландшафта. Сказать, что это усложнит чтение, будет неправильным, но это, безусловно, сделает его длинным — в вечер не прочитаешь.
Очень сильное — местный язык. Герои говорят так, как принято у них, именно в этой местности, в этом поселке, в этой семье. Это оживляет, онастояществляет описанный мир, дифференцирует героев, отделяет их друг от друга, уособливает (хорошее украинское слово, лень искать русское). Отдельно — очень хорош, аутентичен, язык маскулинных, мачистых героев, это, впрочем, можно отнести в пункты 1)-2): мужчине-автору не удался бы такой язык, автор-мужчина сам себе не последний мачо или, на худой конец, анти-мачо.
Отдельно — очень хорош язык там, где люди соприкасаются с природой. Я называл это выше людо-ландшафтами, но, может быть, вы не поняли, что я имел в виду.
6) Побуждение к чтению
Самая печальная для меня часть рецензии, поскольку горький мой опыт говорит о том, что, чем больше я произнесу слов: маст, беги, хватай, читай, тем скорее читатель рецензии постарается забыть название книги. Как это ни странно, самым действенным способом индуцировать к чтению остаются мольбы и просьбы, типа: Дяденька, ну почитайте! Тетенька, ну пожалуйста. И я, блядь, понял, почему! Демоны! Кругом же демоны.
Пока десяток специально обученных демонов-критиков не получат заказ от демона-издателя и не напишут свои демонские рецензии в специальных демонских журналах, читатели, яко демоны, на роман не бросятся.
Так что уповаю исключительно на людей, не демонов. Живем среди демонов, так хоть по-маленькому надо пытаться слышать людей, друг друга. И вы меня своими прогибами под демонов, хоть и огорчаете так, шо кушать не могу, но, видите, надежды не оставляю, пишу иногда рецензии на людей.