. 
Надо сказать, что в поздних фильмах (после «8½ женщин») Питер Гринуэй изощрённо уничтожает самого себя. Придумывая красивейшие истории, он строит свои фильмы так, чтобы отбить хоть какой-либо интерес к сюжету. Наивные зрители и «критики», из считающих, что Гринуэй безнадёжно увяз в бездушных визуальных перформансах, этого не замечают и утверждают, что Гринуэй выдохся или мёртв.
К сожалению, эти, да и многие другие люди просто не в курсе подлинной творческой производительности британца с голландской пропиской. Отчасти виноват в этом сам Гринуэй: в своих трёхчасовых моноспектаклях он упорно демонстрирует один и тот же идеологически верный набор видеоработ, не решаясь продемонстрировать что-то новое, поскольку это будет противоречить его же программе по реформации языка искусства движущихся картинок.
Хотя удерживать полную картину нынешней жизни Гринуэя порой удаётся с трудом, можно всё-таки утверждать, что проводя по несколько часов ежедневно в своей рабочей студии в Амстердаме, Гринуэй создаёт значительно больше, чем в 1980-е. Это видно по последним, изданным мизерными тиражами каталогам и продюсерским отчётам, это прорывается в интервью, засвечивается на неафишируемых выставках картин и рисунков.
Да, Гринуэй ставит эксперимент за экспериментом. Да, результат оказывается удачным где-то в одном случае из трёх. Но в тех малозаселённых областях, которые он обживает, такое соотношение — большое достижение. А нарратив, создаваемый Гринуэем, в отрыве от визуальной составляющей просто изумителен. Например, за текстами его недавнего рембрандтовского детектива виден супермегаофигенный роман, достойный литературной премии.
Как и Тарантино, Гринуэй — подлинный мастер сценариев, издаваемых в толстых журналах с пометкой «литературная обработка». При этом талант обоих заключён в не самую приятную кинооболочку — я имею в виду лёгкую затянутость диалогов, присущую, например, второму тому «Килл-Билла», и вычурные монологи рассказчиков из «Чемоданов Тульса Люпера». Но и Тарантино, и Гринуэй имеют на это полное право. Тарантино жёстко отстаивает его в своих интервью (Диалоги, мать твою, — это моя фишка, сечёшь, нет?), у Гринуэя тоже нашлись бы аргументы.
Как и Тарантино, Гринуэй пишет от всей души и, приступая к съёмкам, вынужден резать по живому. Как и Тарантино, написавший огромный роман про Ублюдков, Гринуэй тоже пишет много и со вкусом. Разница в том, что Тарантино сокрушается, когда вынужден выбрасывать куски сценария, а Гринуэй только рад затруднить прочтение текста в его фильмах — так он пытается быть верным своему манифесту борьбы с главенством текста в кино.
Продолжение будет!