Интерес к творчеству Михаила Пришвина (1873–1954) сегодня растет по мере публикации тайного дневника, который писатель вел с 1905 по 1954 год. Однако мало кто знает, что начиная с 1928 года, когда он приобрел фотоаппарат, и до конца жизни Пришвин страстно увлекался фотографией. Свои первые снимки он сделал еще во время путешествия на Север в 1905 году (камеру одолжил попутчик) и проиллюстрировал ими свою первую книгу «В краю непуганых птиц» (1905 -1907), изданную после поездки. А немецкая «Лейка», большая редкость по тем временам, появилась у писателя лишь 20 лет спустя. Вскоре после покупки фотоаппарата Пришвин записывает в дневнике: «До того я увлекся охотой с камерой, что сплю и все жду, поскорей бы опять светозарное утро». С тех пор из каждой поездки (а он много ездил по стране) Пришвин привозит десятки снимков. Причем в объектив фотокамеры попадает отнюдь не только природа России. В дневниках писатель называет себя «свидетелем эпохи» и подчеркивает, что просто не может не снимать.
Снимки Пришвина разнообразны: репортажная съемка, индустриальный пейзаж, галерея портретов известных, неизвестных и даже маргинальных личностей. Он экспериментирует со светом, ракурсами, крупными планами. Писателю уже недостаточно словесного образа — он хочет «ввести фотографии в свои рассказы и очерки как изобразительный прием… для создания более гибкой художественной формы». И в дневнике одна за другой появляются записи: «К моему несовершенному словесному искусству я прибавлю фотографическое изобретательство… Конечно, настоящий фотограф снял бы лучше меня, но настоящему специалисту в голову никогда не придет смотреть на то, что я снимаю: он это не увидит… Я хочу доказывать светописью свои видения реального мира».
Мазай «Ружье у меня — тройник. С каким восхищением на это глядел Мазай… Выхватил его у меня и прицелился. Быстро я вынул “лейку”, чтобы сфотографировать Мазая, но он в то же мгновение, как заметил, возвратил мне ружье. — Почему же ты не хочешь сняться с моим ружьем? — спросил я. — Да какой же интерес мне сниматься с таким-то ру-жьем: все будут не на меня смотреть, а на ружье» Из дневника писателя
Фото: Михаил Пришвин, из архива Л.А. Рязановой, наследницы М.М.Пришвина
Серия «Чекисты» Вольнонаемные сотрудники на строительстве Беломорско-Балтийского канала. 1933 г. «Мы не столько строим канал, как человека собираем, всего человека ждем и куем» («Осударева дорога», 1948)
Фото: Михаил Пришвин, из архива Л.А. Рязановой, наследницы М.М.Пришвина
Пинега «Пришел охотник, следопыт Осип Александрович Романов, который будет нашим проводником. Как и у многих здешних людей, у него тоже есть особенная интеллигентность, свидетельство внутреннего благородства, в речи его почти всегда есть скрытое значение, как у героев Ибсена» Из дневника писателя, 1935
Фото: Михаил Пришвин, из архива Л.А. Рязановой, наследницы М.М.Пришвина
Клюквенные бабы. Конец 20-х годов «Кто никогда не видел, как растет клюква, тот может очень долго идти по болоту и не замечать, что он по клюкве идет… Только уж когда очень много ее соберется на одном месте, заметишь сверху и подумаешь: “Вот кто-то клюкву рассыпал”. А то, бывает, женщина нападает на ягоду и, оглядев кругом — не видит ли кто, — приляжет к земле на болото и ползет…» («Кладовая солнца», 1945)
Фото: Михаил Пришвин, из архива Л.А. Рязановой, наследницы М.М.Пришвина
Серия «Уголовники» Заключенные. «Канал — это придумка, предлог, чтобы замучить и покончить с человеком свободным» («Осударева дорога», 1948)
Фото: Михаил Пришвин, из архива Л.А. Рязановой, наследницы М.М.Пришвина
Мальчик на шлюзе с удочкой «Нечто страшное постепенно доходит до нашего обывательского сознания, это — что зло может оставаться совсем безнаказанным и новая ликующая жизнь может вырастать на трупах замученных людей и созданной ими культуры без памяти о них». Из дневника писателя, 1930
9 апреля 1930
Князь сказал: Иногда мне бывает так жалко родину, что до физической боли доходит. Фотографировал весну: снег с летними облаками, снег на глазах рождает воду, и летние облака уже спешат отразиться в этой мутной воде. Летят журавли…
Мальчишка потребовал: Сними меня! Я промолчал. Он лезет. — Убирайся! — сказал я. Он отстал и камнем меня в затылок, меня, старика, собиравшего материалы для детских рассказов. Что было делать? Он пустился бежать во весь дух. Сверху видели два молодых человека. Я им пожаловался. Они не отозвались даже… Вот так и съел камень.
Конечно, такие мальчишки всегда были, но боли такой не было в душе, и потому камень нынешнего времени гораздо больнее ударил. Боль небывалая. И некуда с ней прислониться, как раньше бывало («некому слезу утереть»). Бывало, все надеемся: вот переможем, нажмем и будет лучше. Главное тогда (хотя бы при Ленине) думалось, что можно смириться, по-человечески кому-то рассказать и поймут, и заступятся. Теперь некому заступиться. И вовсе пропади — совсем не отзовутся, потому что мало ли пропало всяких людей и пропадает каждый день.
Колокола «Колокола, все равно как и мощи, и все другие образы религиозной мысли, уничтожаются гневом обманутых детей. Такое великое недоразумение…» Из дневника писателя, январь 1930
Фото: Михаил Пришвин, из архива Л.А. Рязановой, наследницы М.М.Пришвина
Вот серия снимков «Когда били колокола». Она имеет двойной смысл: били — звенели и били — разбивали. Человек глубоко верующий, Пришвин никому их не показывал.
Сегодня на эти снимки, которые Михаил Михайлович сделал в 1930-м, нельзя смотреть без боли: «христолюбивые» мужички сбрасывают колокола с соборов Троице-Сергиевой лавры (Рудметаллторгу были сданы 19 колоколов общим весом 8165 пудов). В 1933-м на секретном заседании ВЦИК был даже установлен план по заготовке колокольной бронзы. И вскоре большинство колоколов в России было уничтожено. «Обыкновенные кадры» Пришвина символизируют разрушение личности, а не пафос созидания.
Писатель долго не мог опомниться после увиденной им в Сергиевом Посаде картины варварства. В своем дневнике он сделал такую запись: «…сбрасывались величественнейшие в мире колокола годуновской эпохи — это было похоже на зрелище публичной казни».
6 января 1930г.
Сочельник. Верующим к Рождеству вышел сюрприз. Созвали их. Набралось множество мальчишек. Вышел дефективный человек и сказал речь против Христа. Уличные мальчишки радовались, смеялись, верующие молчали: им было страшно сказать за Христа, потому что вся жизнь их зависит от кооператива, перестанут хлеб выдавать и крышка! После речи своей дефективное лицо предложило закрыть церковь. Верующие и (кое)-какие старинные: Тарасиха и другие молчали. И так вышло, что верующие люди оставили себя сами без Рождества и церковь закрыли. Сердца больные, животы голодные и постоянная мысль в голове: рано или поздно погонят в коллектив.
15 января 1930г
11-го сбросили Карнаухого. Как по-разному умирали колокола. Большой, Царь, как большой доверился людям в том, что они ему ничего худого не сделают, дался опуститься на рельсы и с огромной скоростью покатился. Потом он зарылся головой глубоко в землю. Толпы детей приходили к нему, и все эти дни звонили в края его, а внутри устроили себе настоящую детскую комнату.
Карнаухий как будто чувствовал недоброе и с самого начала не давался, то качнется, то разломает домкрат, то дерево под ним трескается, то канат оборвется. И на рельсы шел неохотно, его потащили тросами…
При своей громадной форме, подходящей большому Царю, он был очень тонкий: его 1200 пудов были отлиты почти по форме Царя в 4000. Зато вот когда он упал, то разбился вдребезги. Ужасно лязгнуло и вдруг все исчезло: по-прежнему лежал на своем месте Царь-колокол, и в разные стороны от него по белому снегу бежали быстро осколки Карнаухого. Мне, бывшему сзади Царя, не было видно, что спереди и от него отлетел огромный кусок.
Сторож подошел ко мне и спросил, почему я в окне, а не с молодежью на дворе. — Потому, ответил я, что там опасно: они молодые, им не страшно и не жалко своей жизни. — Верно, ответил сторож, молодежи много, а нам, старикам, жизнь свою надо продлить…- Зачем, удивился я нелепому обороту мысли.- Посмотреть, сказал он, чем у них все кончится, они ведь не знали, что было, им и неинтересно, а нам сравнить хочется, нам надо продлить. Вдруг совершенно стихли дурацкие крики операторов, и слышалось только визжание лебедок при потягивании тросов. Потом глубина пролета вся заполнилась и от неба на той стороне осталось только, чтобы дать очертание форм огромного колокола. Пошел, пошел! И он медленно двинулся по рельсам.
24 января 1930
Иной человек по делам своим, по образу жизни подвижник и настоящий герой, но если коснуться его сознания, то оно чисто мышиное: внутри его самая подлая нынешняя тревога и готовность уступить даже Бога, лишь бы сохранить бытие на этом пути, который извне представляется нам героическим.
Мы ездили вечером на извозчике к Кожевникову . — Плохо живется? — спросил я извозчика. — Очень плохо, ответил он, перегоняют в коллектив. — Не всем плохо от этого,- сказал я. — Да, не всем, только лучше немногим.
Через некоторое время он сказал: — Ждать хорошего можно для наших внуков, они помнить ничего нашего, как мы страдали, не будут. — Будут счастливы, сказал я, — и не будут помнить о нашем мучении, какие счастливые свиньи! Извозчик очень понял меня и со смехом сказал: — Выходит, мы мучаемся для счастливых свиней. (Кстати,- вот зачем мощи и крест). Растет некрещеная Русь.
Нечто страшное постепенно доходит до нашего обывательского сознания, это — что зло может оставаться совсем безнаказанным и новая ликующая жизнь может вырастать на трупах замученных людей и созданной ими культуры без памяти о них.
Колокола, все равно, как и мощи, и все другие образы религиозной мысли уничтожаются гневом обманутых детей. Такое великое надо разумение…
3 февраля
Трагедия с колоколом потому трагедия, что очень все близко к самому человеку: правда, колокол, хотя бы Годунов, был как бы личным явлением меди, то была просто медь, масса, а то вот эта масса представлена формой звучащей, скажем прямо, личностью, единственным в мире колоколом Годуновым, ныне обратно возвращенным в природный сплав. Но и то бы ничего, это есть в мире, бывает, даже цивилизованные народы сплавляются. Страшна в этом некая принципиальность — как равнодушие к форме личного бытия: служила медь колоколом, а теперь потребовалось, и будет подшипником. И самое страшное, когда переведешь на себя: — Ты, скажут, писатель Пришвин, сказками занимаешься, приказываем тебе писать о колхозах.
1932 12 февраля.
Снова вернулось тепло, метелица, и в белом чернеют строения Лавры, знаменитая колокольня с разбитыми колоколами и все…
— Чего ты смотришь? — спросил меня маленький мальчик.
— А что это, — спросил я, указывая на здание Лавры, — ты знаешь?
— Знаю, — ответил он бойко, — это раньше тут Бог был.
На чистке. Как относитесь к религиозному культу? — Бога нет. Сильно сказано было, и чистке был бы конец, но какой-то ядовитый простой человек из темного угла попросил разрешения задать вопрос и так задал: — Вы сказали, что теперь Бога нет, а позвольте узнать, как вы думаете о прошлом, был ли раньше Бог. — Был! — ответил №.
Капица. «Мелькнуло в Капице близкое мне чувство гнева на подхалимскую бюрократическую среду, тайная вера в то, что своим талантом, своим удальством можно эту среду победить… Капица показал мне свои книги, полочки, ружья — и все у него в таком порядке разумном, ничего не имеющем общего с мещанским порядком безделья, что я подумал: откуда такой порядок, не от солнца ли?» Из дневника писателя
Пришвин отлично понимал, что обнародовать большинство из своих снимков — значило если не подписать себе смертный приговор, то лишить себя свободы на многие годы.
Практически все негативы он хранил отдельно, в конвертиках, склеенных собственноручно из папиросной бумаги, и в коробках из-под конфет и сигарет.
Научные сотрудники дома-музея Пришвина в подмосковном Дунино обнаружили негативы в чайной коробке, которую, как и дневники, тщательно прятала после смерти писателя его вдова Валерия Дмитриевна.
А последняя дневниковая запись писателя появилась 15 января 1954 года — за несколько часов до кончины Михаила Михайловича: «…мир существует таким, каким видели его детьми и влюбленными. Все остальное делают болезни и бедность». — После кончины мужа, — рассказывает научный сотрудник дома-музея Яна Гришина, — Валерия Дмитриевна занималась единственным делом: перепечатывала на машинке дневники Пришвина. Боясь обыска, она заказала 2 оцинкованных ящика, в которые и был запаян архив. Ящики она закопала.
Русский репортер №3
http://www.expert.ru/printissues/russian_reporter/2008/03/mihail_prishvin/print
Когда били колокола.Михаил Пришвин — фотограф и писатель ( Учительская газета on-line)
http://www.ug.ru/issue/?action=topic&toid=3138
Дневники М.Пришвина
http://www.srcc.msu.su/uni-persona/site/authors/prishvin/prishvin.htm
сайт о звонарях и колоколах
http://www.zvon.ru/article3.view2.page6.part3.html
Тихоокеанский альманах «Рубеж» №6,2006г.
————————