(эпилог к «Дьяволам Лоудуна») // ©1952 by Aldous Huxley, published 1953 by Harper and Brothers, New York
Без понимания непреодолимого стремления к самотрансцеденции, глубоко укорененного в человеке; его вполне естественного нежелания идти трудной восходящей дорогой и его поиска подложных, поддельных путей освобождения — или ниже, или лишь с одной стороны личности — мы не можем надеяться придать смысл нашему существованию, ни в какой-либо определенный период истории, ни даже в истории в целом; в жизни – такой, как её проживали в прошлом и как её проживают сегодня. С этой целью я предлагаю обсудить наиболее общепринятые «заменители Благодати» (Grace-substitutes), в которые и с помощью которых мужчины и женщины стараются избавиться от мучительной необходимости быть просто самими собой.
Во Франции сегодня один торговец алкоголем приходится приблизительно на каждую сотню жителей. В США – по меньшей мере миллион отчаявшихся алкоголиков, не считая гораздо большего количества тех пьяниц, чья болезненная тяга еще не стала смертельной. Относительно потребления алкогольных напитков в прошлом статистических данных нет. В Западной Европе, среди кельтов и тевтонцев, а также в средневековье и на заре современности, потребление алкоголя было, очевидно, даже более интенсивным, чем сегодня. Во многих случаях, когда мы с вами пьем чай, кофе или содовую, наши предки освежались вином, пивом, медовухой, или – в поздние века – джином, бренди и
шотландским виски (usquebaugh). Регулярное потребление воды было всё равно что епитимья, наложенная на неудачников и ренегатов, или добровольно принятая религиозными служителями наряду с редкими случаями вегетарианства – в качестве сурового умерщвления плоти. Не пить алкогольные напитки было проявлением эксцентричности, примечательной настолько, что она вызывала толки и унизительные прозвища. Отсюда происхождение таких фамилий, как Bevilacqua у итальянцев, Boileau у французов и английская фамилия Drinkwater.
Алкоголь далеко не единственный наркотик, используемый людьми для бегства от изолированной самости (insulated self). Уверен, с незапамятных времен не было ни одного из природных наркотиков, стимуляторов и галлюциногенов, чьи свойства были бы неизвестны. Современные исследования дали нам массу новых синтетических средств; но что касается природных отрав – произошло простое развитие методов, концентраций и комбинаций уже известных веществ. От мака до кураре, от коки из Анд (Andean coca) до индийской конопли (Indian hemp) и сибирского пластинчатого гриба (Siberian agaric) – каждый куст и гриб, способный, будучи употребленным, вызывать ошеломляющие, затормаживающие или возбуждающие видения, уже давно открыт и систематически используется. Этот факт необычайно знаменателен, поскольку он доказывает, что всегда и всюду, люди чувствовали радикальное несоответствие их личностного существования, мучение быть замкнутым в самом себе и не быть кем-то другим, чем-то большим, чем-то, по словами Вордсворта «гораздо более слитым» («far more deeply interfused.»)
Исследуя мир вокруг себя, примитивный человек, очевидно, «пробовал всё и быстро выбирал то, что для него хорошо». Для самосохранения хорошим является каждый съедобный фрукт и лист, каждое цельное зерно, корень и орех. Но в другом контексте — в контексте самонедовольства и тяги к самотрансцедентности – хорошим является всё в природе, с помощью чего можно изменить качество сознания индивидуума. Такие изменения, вызванные наркотиками, могут быть безусловно плохими – могут стоить дискомфорта в настоящем и пагубного привыкания в будущем; вырождения и преждевременной смерти. Всё это не сразу. Но имеет значение только сознание – пусть всего на час или два, или всего на несколько минут – того, что ты стал кем-то, а чаще чем-то другим, а не изолированным в себе собой. «Я живу, а всё же не я, но вино, опиум, пейотль или гашиш живет во мне.»
Выход за границы ограниченного эго – это такое освобождение, что даже когда самотрансцеденция происходит от тошноты к сумасшествию, от судорог до галлюцинаций и комы – опыты с использованием наркотиков, по мнению примитивных и даже высоко цивилизованных людей, по-настоящему божественны. Экстаз вследствие опьянения до сих пор является важнейшей частью религий многих африканских, южно-американских и полинезийских народов. В своё время это было, как доказывают документы, не менее важной частью религий кельтов, тевтонцев, греков, народов Среднего Востока и арийских завоевателей Индии. Дело не просто в том, что «пиво делает больше чем Мильтон для подтверждения путей Господа в глазах людей». Пиво – бог. Среди кельтов слово Sabazios было божественным названием состояния прострации, отчужденности, возникавшее вследствие мертвецкого опьянения элем. Дальше на юг, Dionysos был, среди прочего, сверхъестественным олицетворением психофизического воздействия большого количества вина. В ведической мифологии,Indra был богом неопределенного наркотика (unidentifiable drug) под названием сома (soma). Герой, убийца драконов, он был увеличенной проекцией на небеса той странной и восхитительной «инаковости», переживаемой в опьянении. Созданный наркотиком, он становится, как Soma-Indra, источником бессмертия, посредником между человеком и божеством.
В наши дни пиво и прочие токсические вещества, используемые как кратчайший путь к самотрансцеденции, официально больше не считаются божественными. В теории произошла перемена – но не на практике. Потому что на практике миллионы и миллионы цивилизованных мужчин и женщин продолжают выказывать свою преданность – не освободительному и преображающему Духу – но алкоголю, гашишу, опиуму и их производным, барбитуратам и прочим синтетическим добавкам к древнему каталогу отрав, способных стать источником самотрансцеденции. Конечно, в каждом случае то, что кажется богом, является по сути дьяволом, а что кажется освобождением, есть по сути рабство. Самотрансцеденция несомненно нисходит к чему-то меньшему, чем человеческое, низшему, чем личностное.
Как и опьянение, примитивная сексуальность (elementary sexuality), распаляемая ради самой себя и отделенная от любви, тоже была божеством, которому поклонялись не только как основе плодородия, но как проявлению радикальной Инаковости, внутренне присущей каждому человеку. Теоретически, примитивная сексуальность перестала быть божеством. Практически же она всё еще может похвастаться бесчисленными приверженцами.
Есть невинная примитивная сексуальность, а есть примитивная сексуальность морально и эстетически опустившаяся, грязная. Лоренс (D. H. Lawrence) очень красиво написал о первой; Жан Жене (Jean Genet) — пугающе мощно и с обилием деталей, о второй.
Сексуальность Рая и сексуальность сточной канавы – обе властны вынести индивидуума за грани его или её замкнутого себя. Но вторая (о чем можно с грустью догадаться) потакает недо-человеческому (sub-humanity), возбуждает сознание и оставляет память в более полной прострации, отчужденности, чем это делает первая. Следовательно, для всех тех, кто испытывает непреодолимую тягу сбежать из заточения собственной идентичности, это — неувядающая привлекательность распущенности (debauchery) и всех тех странных эквивалентов разврата, описанных в рамках данного повествования.
В наиболее цивилизованных государствах общественное мнение осуждает разврат и пристрастие к наркотикам как этически неприемлемые. И к моральному неодобрению прилагаются финансовые наказания и юридические репрессии. Алкоголь облагают огромными налогами, продажа наркотиков повсеместно запрещена и определенные сексуальные практики считаются преступлениями.
Но когда мы отступаем от наркозависимости и примитивной сексуальности к третьей главной дороге ведущей к самотрансцеденции, мы обнаруживаем со стороны моралистов и законников совсем другое, гораздо более снисходительное отношение. Это кажется тем удивительнее, что безумие толпы (crowd-delirium), как можно назвать это явление, несет бОльшую непосредственную угрозу социальному порядку; гораздо бОльшую опасность той тоненькой корочке благопристойности, разумности и взаимной терпимости, которая составляют цивилизацию – чем питие или разврат.
Правда, что общепринятая и долговременная привычка к излишествам в сексе может, как отметил J. D. Unwin (J. D. Unwin, Sex and Culture, London, 1934), стать результатом снижения уровня энергии общества в целом, таким образом делая его неспособным к достижению или поддержанию высокого уровня цивилизации. Схожим образом, зависимость от наркотиков, будучи повсеместной, может понизить эффективность общества, где она преобладает, в сфере вооруженных сил, экономики и политики.
В XVII и XVIII веках спирт (raw alcohol) был секретным оружием европейских работорговцев; героин в XX веке стал оружием японских милитаристов. Мертвецки пьяный, негр был легкой добычей. Что до накрозависимого китайца, на него очень легко положиться, не опасаясь, что он станет помехой для завоевателей. Но такие случаи исключительны.
Будучи предоставленным самому себе, общество, как правило, способно примириться со своей любимой отравой. Наркотик – паразит на теле политики, но паразит, которого его хозяин, говоря метафорически, держит под контролем.
То же самое относится к сексуальности. Ни одно общество, построившее свои сексуальные практики на теориях Маркиза де Сада, выжить не смогло бы; и, по сути, ни одно общество к этому и не стремилось. Даже самые легкомысленные полинезийские райские кущи имеют свои правила и ограничения; свои категорические императивы и предписания. Кажется, что против избыточной сексуальности, как и против избыточного приема наркотиков, сообщества способны себя защитить с определенной долей успеха.
Защита против безумия толпы (crowd-delirium) и его катастрофических последствий, во многих случаях, гораздо менее адекватна. Профессиональные моралисты, поносящие пьянство, странным образом смолкают, когда речь идет о в равной степени омерзительном пороке опьянения толпы (herd-intoxication) — о нисхождении самотрансцеденции в недо-человечность (sub-humanity) в процессе превращения в толпу, сборище черни.
* от автора блога: определения понятия самотрансцеденции:
— «наиболее важной характеристикой человеческой экзистенции является «самотрансцеденция». Под этим я понимаю основополагающий антропологический факт, заключающийся в том, что человек всегда обращен на нечто, находящееся вне его самого, не являющееся им самим, на что-то или кого-то — на некий смысл, который нужно реализовать, или на бытие близкого человека, которому нужно соответствовать.» (источник)
— «Самотрансцеденция отмечает тот фундаментальный антропологический факт, что человеческое бытие всегда обращено на что-то, чем оно само не является — на что-то или на кого-то: либо на некий смысл, который необходимо осуществить, либо на бытие близкого человека, с которым оно соотносится.» (источник)
— «Сущность жизни обнаруживается в том, что есть «больше-жизнь», под которой понимается неорганическая и органическая природа (человек, семья, нация, государство, общество), и «более-чем-жизнь», т.е. переход в высшее состояние, осуществляющееся на уровне духа, где жизнь как «самотрансцеденция имманентно порождает смысловое содержание» (источник)
— «самотрансцеденция — смешивание внутреннего и внешнего пространства (единство Ахам Брахмасми)» (источник)
Продолжение следует…
Перевод – Е. Кузьмина (с)