ЖЕСТОКОСТЬ

Когда в меня твои проникнут губы,
Когда я поневоле задохнусь
Огнем желания. Когда угаснут трубы
И все пройдет. И овладеет грусть

Моей душой. Наивной и невинной,
Так ожидающей простого колдовства.
Когда туман блудливой пелериной
Укутает остатки естества,

Я все равно твоею пребываю.
И у чужого жгучего огня,
Взлетая с Ним, я снова вспоминаю
Неловкость губ, ворующих меня!

ГУЛЯЩАЯ ЖЕНЩИНА.

«На площадке танцевальной музыка с утра»,
Дома муж принципиальный. У него — хандра.
Дома кошка ждёт обеда. Дома — домострой.
На площадке танцевальной круг совсем пустой.

Кружит ветер стаи листьев поперёк аллей.
Дома муж готовит клистир для любви своей.
Кошка ужинать желает, тают вечера.
Снова музыка играет — танцевать пора.

Я девчонка заводная, у меня загул.
В парке музыка играет, ночь на берегу.
Сникла кошка, заболела, воли не видать!
Муж, отстань — не ваше дело, я хочу гулять!

ЖЕНСКОЕ ЗАБУБЕННОЕ.

Что-то любят меня мало,
Да и качество — не то.
Я стояла у вокзала
В кашемировом пальто.

Электрический вагончик
Убегает резво вдаль.
У него сверкает кончик
Как ночная киноварь.

Стрептоцидовой присыпкой
Тополиный пух лежит.
На меня араб негибкой
Смотрит прямо. — Инвалид!

У него усы и баки,
Нос здоровый у него.
Он отрыжку с кулебяки
Извергает горловО.

Рядом шлюха с пекинесом
На развратном поводке.
Грудь ее в полпуда весом
Разгулялась налегке.

У вечернего вокзала
Посетит меня слеза:
Мало любят меня! Мало!
Одинока я…- Коза!

О ДОБЫТЧИКАХ И ЗАЩИТНИКАХ

У дождя режим ужасный:
Ни отбоя, ни подъёма,
Ни объявленных каникул
Не бывает у осадков,
И на небе беспредел.
Мочат всех, кто не в сортире,
Дачном домике зелёном
Прячет губчатое тело,
Всю еду переварив.
Или, пребывая дома,
С чёрствой корочкой расставшись.
Эту корочку собака
Съела всю, презрев мораль.
То есть, попросту украла —
И дальнейшей пищи нету!
Надо вдруг покинуть крышу,
Надо, напружинив кожу
Из нейлонового крепа,
Выйти на расстрел дождю.
И брести за новым хлебом,
И другим предметом нужным,
Продаваемым в аптеках.
Без которого попытки
Обрести любовь так тщетны…
Дождик зонтик орошает,
Ждут любовник и собака,
Ждёт страна, когда вернётся
Изнурённый пешеход.
Принесёт припас. Снаряды.
И ему все будут рады,
И готовятся награды:
Будет секс и бутерброд!

НАБЛЮДЕНИЯ ПРАЗДНОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА РЕЧНЫМ ТРАНСПОРТОМ

Ку-ка-ре, ко-ко-ко, ку-каре-ку:
Развлекается каждый как может.
Я смотрела сегодня на реку,
И мурашки бежали по коже.

По реке проплывал пароходик,
А на нём — были клетки, в которых
Петухи-женихи колобродят
Горячи и опасны, как порох.

Вот сломается что-то в машине,
Или дырка пробьётся у днища.
Все утонут. Погибнут в пучине —
То-то будет пескарикам пищи!

ЮНЫЙ САНТЕХНИК СЕМЁН, РАНЕЕ — ОПЫТНЫЙ ДАНТИСТ

Семён любовницу покинул
После полуночи. Когда
Гудели в поле провода
И дождь швырял помои в спину.
Едва дошёл Семён домой,
Усталый очень трудоголик,
Кричат с порога: Сенька-кролик,
Опять ты, сволочь, не такой,
Как должен быть на самом деле
В начале трудовой недели!
Скажи семье, откуда ты?
Где гроздья прежней красоты
Моей, которую попрал ты,
Противный гад?! Жена в азарте
Семёну грубо изрекла.
Он был без сил. Совсем дотла
Его любовь испепелила.
И белокожая Далила,
Которую Галиной звать.
Семёну чудилась кровать,
Обои, мебель, занавески,
На шее — рубчик от подвески,
И огнедышащий живот,
Вино с закускою из шпрот,
Что распивала с ним Галина.
Жена, другая половина,
Семёна поносила вдрызг.
Достал его досужий визг,
И истомлённый организм,
Из нервов, почек, жил и клизм,
Взорвался страшно и сказал:
Тебя, подруга, я узнал
С такого, понимаешь, боку,
Что не видать мне больше проку,
В совместном житии с тобой!
Я ухожу в простор иной,
Оставив деньги и дипломы,
Автомобиль, бутылку рому,
Всё, вплоть до нижнего белья.
Свободен буду снова я
И пропитание для тела
Найду в дерьме. Заря взлетела,
Распух рассвет. И птичий звон
Встречаю я, дантист Семён,
Который больше не дантист!
Отныне стал я — г..чист.
…………………….
Жена рыдает. Быт распался.
Дантист Семён другой достался!

ЗАКОН БОЙЛЯ-МАРИОТТА В ВЕСЕННЕЙ МОДИФИКАЦИИ

Мужья, объевшиеся груш,
Любят задерживаться у луж,
И смотреть на отраженье
Женского нижнего телосложенья,
Плотного, упругого, хрупкого,
Находящегося под юбкою.
И от этой красоты, непременно чужой,
Мужья растягиваются длинной ужой.
И у них расширяются зрачки в глазницах,
И топорщатся перья, будто на курицах-птицах.
Но этот мужчинский зловредный экстаз
Испаряется от женско-супружеского: «А в глаз?»