Мне показалось, было бы неверным определять Ханжина в рамки моей антологии, тем более, что Безрыбье там дефинировано, расставлено столбцами – ему дано имя. Это объект, который получил свое определение, а потому он есть вещь.
Между тем, Ханжин – поэт. И надо сказать очень важную вещь – поэтов очень мало. И на Руси их почти нет.
Их можно пересчитать по пальцам. И это – деление четкое, но жесткое. Потому что нынешний поэт не может быть мотыльком, летающим над пыльцой воображения. Но чем страшнее реальность, тем сильнее поэт.
И тем выше заглавная буква в слове Поэт. Хотя, конечно же, всякому человеку не долго ждать, когда за него начнем рассуждать время – и чаще всего оно сурово и непререкаемо.
Да, попробуйте упросить время. Скажите ему – я так хочу. Давайте. Будет интересно посмотреть, что у вас получится.
Здесь будет вопрос такого плана – почему вся наша Родина заполнена стихоплетцами, словно вшами. А я тут утверждаю – что вот есть Ханжин, а больше почти никого нет.
Это потому, что вы, ребята, немного потерялись.
А вы знаете, что футбольных лиг в России больше, чем в Бразилии? Никто об этом не задумывался?
Давайте считать. Давайте возьмем один только регион какой-нибудь. У нас тут будет высшая по региону, первая по региону, вторая (!). Зимний чемпионат региона. Три детских лиги. Лига среди корпоративных команд (штуки две, первая и вторая). Итого – мы наберем команд 200. И при этом – вся эта невероятная биомасса, которая во много раз массивнее бразильской, нам не поможет выиграть у бразильцев.
Точно так же и с поэзией.
Масса стихоплетцев такова – что если взять весь мир, взять всех поэтов за все эпохи, то поэтов будет меньше, чем сейчас, например, у Мошкина.
И вы спросите – а как же так?
Это что?
Это – невероятное извращение земли? Не знаю. Я не знаю. Видимо, наша русская реальность вступила теперь в абсолютную реальность лжи и подделки вещей таким образом, что это происходит на генетическом уровне – человек лжет, едва родившись.
Может быть, сюда бы можно было отписать и какой-нибудь метод опыления (Хайфа, святая земля, Ханука – вроде как мы уже и не совсем люди русские). Но что же делать?
А где же Гоголь?
А где же Пушкин?
Но Ханжин у нас все-таки есть – поэт неласковый и непростой, может быть – поэт даже и ползущий, словно дедушка в клипе “Unforgiving”, который хочет вылезти из земли и снова быть живым – хотя все это и невозможно.
Но нужно помнить – если поэт врёт, он не поэт. Пусть бы у него и были подвязки (все нынешние гранды только и потому гранды – что так устроено на Руси).
Что же будет с Ханжиным по отношению со временем – я не знаю. Примет ли оно его? Скажет ли оно ему – здравствуй – я большое и черное, а вот – мои полки, а кладу тебя на свои склады…
Но, может быть, и мы этого не узнаем. Мы лишь немного понадеемся.
***
Лишь будь собой и не о чём не думай,
всё будет так, как сбыться суждено.
Люби себя, изнашивай костюмы,
кури и пей креплёное вино.
Врачей уйми, не слушай убеждённых
в какой-нибудь теории одной.
Смотри, как за окном сгорают клёны,
как зверь грусти, пока ещё живой.
Накапливай, суши взрывчатку сердца,
взрывайся, не жалей своих потерь.
Собою будь и даже после смерти,
на бога не надейся, просто верь
***
Уснуть, проснуться, утро, ночь – и всё,
здесь скоро станут резать за идеи,
тянуть пивко с протухшим карасём
и стать святым – всего лишь стать злодеем,
вон той урлой из нашего двора,
что ходит на футбол мочить чучмеков,
фашизм – такая детская игра,
которая до гроба человеку
покоя не даёт, да, гитлер хайль!
кричит китаец в красно-белой розе,
по-пьяни мать споёт тебе про шаль
пуховую, забьёт за немцев Озил,
который турок, девушки, майн кампф
случается обычно после водки,
все тёлки на районе – Лоры Крафт,
так… отсосут за модные колготки.
Я в храме ставлю свечи, я хочу
с казацкой шашкой въехать на Тверскую
на бэхе, и орать: “Я замочу
за родину!” и радоваться хую,
который на страну ещё встаёт,
вот, собственно, проблема половая,
как поприличней выебать народ,
из рясы хуй при том не вынимая
***
От-ды-хай.
Нашёптываю всеслышащему,
подмигиваю всевидящему.
Оба в моей печени.
Внушаю себе, что мёртв я – иначе не выжить.
Вторгаюсь под свитер, ощупываю кожу,
вкладываю окурки в раны…
Тише там!
Не каждая кожа дышит,
не каждому Hitler на левом плече положен,
не всякому созвездие Давида – на правом.
Сигарета… Пусть будет «Ява».
Я никому не должен.
Быть пьяным – низвергнуться в прошлое.
Во мне человек бесчувственный,
существо аутсайда.
Индия за океаном – Тушино,
расшатанные брахманы
сдувают с бокалов истины.
Их много – брахманов, истин…
И я говорю всеслышащему:
Заткни свои уши песнями!
И подмигиваю всевидящему:
Смотри, ты остался один!
Но видеть, это не то же, что чувствовать
Видеть – это участвовать
в пожирании цвета памяти,
иначе не выжить.
Отдыхай! – кричу своему пастырю.
Геральдический путь не ведает
морали и прочих фривольностей:
картиночек с нимбами,
свечечек,
в «аляски» застёгнутых бабочек,
дрожащих пред храмом на Соколе.
Геральдика – дело отверженных,
безумных, нечистых, осужденных.
Потом декорируют нимбами
их зверства,
прикроют легендами ножи в человеческом месиве.
Дурная привычка – из будущего
кровавые зубы вчерашнему
бархоткой ума подчищать.
От-ды-хай.
Уставшему не поздоровится,
споткнувшийся не догадается,
чьё мёртвое тело на лестнице.
Бессонница – состояние естественное
для выжившего в бессмертии,
для вошедшего в райх.
***
Зелёные глаза земных колодцев,
где удавилось утро на ведре,
осоловело пялятся на солнце
в малиновой вечерней кожуре.
Калёная жарой, звенит прямая
дорога из Осташкова в Торжок.
Такая тишь, что слепни засыпают,
ромашек насосавшись до изжог.
Такая глушь, что в кузове «Урала»,
запутавшись а грузилах и сетях,
рожает перепуганная баба
ещё одно несчастное дитя.
Ленивые пузатые вороны,
икая, смотрят бусинами глаз
на роженицу. Лес. Болота. Стоны.
Причмокивает топь – болотный газ.
Такая тишь…какие тут советы
от повитухи, вечером, в пути…
Водила наколол засохших веток,
сложил костёр и воду кипятит.
Такая глушь, что слился крик младенца
с воронами и с чавканьем болот.
А баба, подоткнувшись полотенцем,
счастливая сидит, разинув рот