А. Иличевский «Математик»; М., «АСТ», «Астрель», 2011
Главного героя книги зовут так же, как лидера группы «Ногу свело» – Макс Покровский. Однако от тусклых его похождений и еще более тусклых рефлексий сводит вовсе не ногу. В основном скулы.
С арифметической точки зрения «Математик» – как, впрочем, и любой другой роман Иличевского – неправильная дробь с количеством слов в числителе и объемом материала в знаменателе. Фактуры всякий раз хватает на средних размеров рассказ, никак не больше. Однако рецепт создания интеллектуальной прозы открыт Дружининым еще полтора века назад: «Я сказал вам двадцать слов, и вы из них не в силах сделать двадцати страниц печатных?.. Слушайте же и трепещите… Говоря о сапогах, вы можете припомнить трогательные эпизоды своей юности, первую любовь, битву Горациев с Куриациями, наконец, Тезея, убивающего Минотавра, и кольтовы револьверы, продающиеся в магазине Юнкера…» Классик считал такую манеру письма откровенным моветоном, но что нам преданья старины глубокой? Современник эксплуатирует методу в усиленном режиме, упрямо превращая свои опусы в лоскутное одеяло: «Мистер Нефть, друг», затем «Перс», а нынче вот «Математик».
Фабулу повествования можно без труда уложить в десяток слов: Покровский, лауреат премии Филдса, забросил науку, пьет и мечтает отыскать в геноме код воскрешения мертвых, потом безуспешно пытается покорить гору Хан-Тенгри на Тянь-Шане. Вот, собственно, и все. Но в тексте, вполне по Дружинину, присутствуют теология и нумерология, запорожцы и караимы, серфинг и кинематограф… А вот вам еще, чтоб служба медом не казалась: Шамбала и Сан-Франциско, Пенроуз и Алистер Кроули, утопленники и калифорнийская мафия… продолжать можете по собственному усмотрению, ошибиться здесь трудно. Завершает реестр излишеств громадный, в 7 000 слов, имплант: отчет альпиниста Абалакова об экспедиции 1936 года. Точно так же Иличевский обходится с героями. Бывшая жена Покровского Нина, любовница Вика, отставной летчик Роджер, курдская барышня Амина, – всякий раз читателя ждет долгое и нудное, как придворный церемониал, знакомство: вручение верительных грамот, справок из поликлиники, паспортного стола, ЖЭКа и налоговой инспекции… и все лишь затем, чтобы очередной эпизодический персонаж бесследно сгинул в нетях. «Неисцелимый хаос интеллигентского сознания», – сказал бы Д. Быков. Догадаться, кому и зачем нужны эти сверх меры затянутые ретардации, сложнее, чем решить гипотезу Пуанкаре. Впрочем, тут скорее уместны медицинские термины: где тот имодиум, где тот энтерол, который исцеляет от словесной диареи?
Волей-неволей возникает вопрос, что г-н сочинитель имел в виду. Семь с половиной а.л. налицо, – так об чем базар, граждане? Год назад милосердная Алла Латынина убеждала: Иличевский пишет прозу «с неокончательным смыслом». Вона как! Оказывается, вопреки расхожему мнению, можно быть немного беременной… Я, за неимением другой трактовки, отнес к разряду немного беременных и «Математика», да тут вмешался автор.
Это уже вошло в привычку: после выхода очередной книжки А.И. дает пространное интервью, где подробно изъясняет мораль своей новой басни и прилежно раскладывает полином на одночлены. И слава Богу, а то без авторского комментария докопаться до сути практически невозможно. Так вот: перед нами, изволите видеть, роман из сильных и ясных векторов смысла (??!!), роман о вершинах, главная из которых – воскрешение мертвых. Покровский пока для мертв для окружающих, но будьте благонадежны: вскорости воскреснет сам, лихо расшифрует геном и непременно всех воскресит.
Опасаюсь, однако, что код воскрешения мертворожденного «Математика» так и не будет найден. Сказать, что текст читается тяжко, – ничего не сказать. Попробуйте без ущерба для психики переварить такой абзац:
«В принципе, глобальная сеть как раз и обеспечивает такую многопроцессорную систему, которая в качестве вычислительных звеньев естественным образом может использовать разум людей. Но для полноценной эффективности такой системы необходимо разработать корректный интерфейс взаимодействия – если не сразу на клеточном уровне, то пока что на макроуровне зонной карты мозговой активности».
Время от времени автор вспоминает, что роман хоть чем-то должен отличаться от автореферата кандидатской диссертации. Но не спешите с благодарностями, ибо изящная словесность у Иличевского на сей раз не задалась. Титулованный стилист отчего-то принялся изъясняться корявыми, немытыми речами. Обилие однокоренных слов в соседних фразах («Наконец, в облачных разрывах проплыл Сиэтл. В конце концов Максим измучился») – не самый большой грех. Глаза то и дело мозолят на редкость неуклюжие конструкции: «эфемерно нагнать оглядкой», «мечтать в иррациональном ключе». Пуще прочих мне в душу запал вот этот пассаж:
«Среди хлыщеватых или бородатых мужиков с гитарами и тромбонами в чехлах, которые лишь полдня бывали трезвыми…»
Пьяные чехлы для гитар – это, воля ваша, что-то непостижное уму, сродни квадратному корню из нуля. А с точки зрения гуманитария, – сказано сильно и емко, на зависть другому букеровскому лауреату, мадам Колядиной.
Тем не менее, рецензенты к Иличевскому отнеслись с привычной благосклонностью. Ну, это не бином Ньютона: ведь все познается в сравнении. На фоне Садулаева или – тьфу-тьфу, чур меня! – Самсонова «Математик» и впрямь выглядит более-менее сносно. Стало быть, окрыленный автор вскорости преподнесет нам очередной путаный и невнятный опус. То ли неправильную дробь, то ли квадратный корень из нуля…