Необходимое предисловие к составляемой мной Антологии Лучших Поэтов XXI века

Юрий Александрович Беликов — поэт, родился 15 июня 1958 в г. Чусовой Пермской области в семье служащих. Окончил Пермский университет (1980). Работал в газетах «Чусовской рабочий» (1980-81), «Молодая гвардия» (1981-92), членом редколлегии журнала «Юность» (1992-95), собкором газеты «Комсомольская правда» по Пермской обл. (1995-98). Собкор газеты «Трибуна» (с 1998). В редколлегии журнала «Дети Ра» с 2007 года

Выбор литературного сообщества
ЮБ в Журнальном зале

Дискотека для комнатных цветов в глиняном горшке

Сердце! Неизданный атлас мира
с лопнувшими сосудиками границ.

…а у дверей моих
сгрудились дни-кредиторы,
свои и чужие, оставшиеся от других стихотворцев.
Стучат, векселя предъявляют, грозятся.
А я не могу оплатить.

Прошу обреченно у нового дня на коленях
ссудить мне полтинничек воздуха, гривенник веры,
копеечку сна.
Медленно всплывают на поверхность
слова-топляки.

Дно моей речи — хранилище слов затонувших.

Судорожно цепляюсь
дрожащим багром авторучки
за первое намокшее слово:
«Россия».
Его древесина,
источенная оспой короедов,
разбухшая, в три раза превышает
саму себя. И из колоды этой
таймень крапленой картою хлестнул!

Плыви, таймень, весь в блеснах и крючках,
раскручивай речной магнитофон,
у спиннингов катушки, сети рви.
Пусть будет рыболов тебя достоин!
А рядом неповоротливо,
как будто западающие клавиши,
всплывают и тонут,
всплывают и тонут
осины, араукарии, секвойи, пальмы.

Лес под водой! Лес под водой!
Забредите в него
водолазы с корзинами.

Отыщется ли музыкант у этого рояля?

А я не музыкант — я сплавщик леса,
с багром работающий в одиночку.
Что могу я? Вытащить на сушу
осину, упустив при этом пальму?

Взять бы вас, слова,
плывущие и всплывающие,
сбить друг с другом
злыми скобами разных словечек,
сколотить плот,
усадить на него всех людей.
Дно очистится — речь углубится!

Сердце!
Ты стучишь так оглушительно,
что твои сердцебелы
сотрясают письменный стол.
Сквозь крышку стола,
сквозь глину горшка
сердцебиенье передается цветам.
Они вздрагивают, вздрагивают, вздрагивают
в такт ударам, как в танце.

Что ж, сердце,
вот и нашлось тебе утешение —
быть дискотекой
для комнатных цветов
в глиняном горшке.

Я слишком захвачен слоистою читкой пространства —
бессонную грамоту эту готов позабыть я.
Где щука спасенья, чтоб в рыбий пузырь перебраться
и больше не зреть, как зобы раздувают событья?!

Возьмите на зуб пузырек, в янтаре затвердевший —
он юркнул в смолу с приближеньем чужой атмосферы.
О, ящеры! О, бронтозавры парящие! Где ж вы?!
Они — в пузырьке. А вокруг — мизгири да мегеры.

Я тоже вдохнул твоих снадобий и благовоний,
царица, что маслом оливковым мне натирала
стопы перед тем как возвысить в разбуженном лоне
мой фаллос. Отныне мне ебли обыденной мало!

Как ящер, влетевший в гусиное время с размаху,
взыскую, корежась в разреженном воздухе тяжко,
ятарного схрона, какого не высосет Бахус,
но встретит в лодчонке у Вишеры Бахарев Пашка.

Здесь лунные ловят плескучих тайменей прабабки.
«Да кто вы такие?» — «Да мы, — говорят, — нищеебы!»
И, как балалаечки, вставшие в смехе на лапки,
Прыг-скок трясогузки по камушкам. Веришь? Еще бы!

Вот здесь остановимся. Здесь и сокроемся. Здесь и
засветимся. Вроде бы — как на ладони.
Да вот не возьмете своей атмосферой. А если
возьмете (возьмите!), то — в перстне, серьге иль в кулоне.