Жанр драма
Режиссёр Питер Гринуэй
В главных ролях: Вивиан Ву, Эван Макгрегор
Длительность 126 мин.
Страна
Великобритания, Франция,Нидерланды
Год 1996

Фильм Питера Гринуэя «Записки у изголовья» нельзя назвать экранизацией знаменитого романа японской поэтессы Сей Сёнагон, но он неразрывно с ним связан.

Питер Гринуэй

Девочка по имени Нагико Сей Сёнагон, дочь писателя-каллиграфа, на каждый день рождения получает от отца особенный подарок – роспись лица иероглифами, обозначающими ее глаза, губы, пол, имя; и на спине, у основания шеи – подпись мастера, признающего по примеру бога глиняную модель человека достойной быть живой.

Мать читает дочери на ночь отрывки из знаменитой книги и говорит ей о том, что когда ей исполнится 28 лет, книге «Записки у изголовья» исполнится тысяча лет. Помни об этом, говорит она дочери и та кивает, обещая помнить. Эта память оказывается сильнее обычного течения жизни, в которой появляется молодой муж (и исчезает в прошлом, потому что он не умеет и не хочет отметить очередной день рождения юной жены иероглифами на ее лице), а дальше этот завет завладевает Нагико полностью, диктуя тысячелетний сюжет канвой ее нынешней жизни.

Сэй Сёнагон «Записки у изголовья»

Нет возврата в детство, но остается надежда изменить будущее, равняя его по короткой памяти собственного прошлого и длинной памяти прошлого великого литературного произведения. И Нагико меняет свою жизнь. Или пытается это сделать.

По словам знаменитой тезки, двумя величайшими наслаждениями в жизни являются любовные переживания и возможность писать о них. И то и другое, пишет Сэй Сёнагон, ей дозволено было пережить в полной мере.

Гринуэй не говорит зрителям о мере таланта последовательницы Сёнагон. Возможно и скорее всего, он невелик, ее талант, потому что наряду с составлением собственной книги подушки она занята тем, что ищет и находит для себя любовников, чье главное достоинство – умение в совершенстве владеть традиционной каллиграфией и не просто выписывать изящные формы деревянной кистью, а писать их на ее коже.

Кадр из фильма «Интимный дневник» («Записки у изголовья»)

Дневники Сэй Сенагон начинаются с того, что она получает в подарок стопку прекрасной бумаги, которую можно исписать. Дневники Нагико начинаются с того, что ее собственную кожу отец использует в качестве бумаги.

Кадр из фильма «Интимный дневник»

Это очень важная параллель, которая прослеживается в фильме Гринуэя и по мере развития сюжета становится все яснее, будто одну за другой автор фильма снимает обертки со спрятанного в свертке подарка или послания. И что же там, за несколькими слоями драгоценной бумаги? У Сенагон там слова, обретшие бессмертие. У Нагико – прекрасное тело с шелковистой кожей, требующее надписей на нем.

Сенагон вспоминает, что ей повезло с обоими наслаждениями в полной мере: любовь и литература. Нагико преследуют неудачи: ее дневники возвращают из издательств с отказом («они не стоят бумаги, на которой написаны»), а талантливые каллиграфы, которых она выбирает себе в любовники – оказываются не сильны в любви.

Но все же Нагико находит любовь. Он не каллиграф и даже не писатель, он и не японец. Молодой англичанин Джером, отвергнутый ею в первый раз, привлекает затем ее внимание тем, что он – любовник того самого издателя, который когда-то унижал ее отца в уплату за издание его книг. Что же, если нет каллиграфии, то есть возможность взять реванш, решает Нагико и соблазняет юношу, планируя через него издать свои дневники в том самом издательстве, а другого ей и не надо.

Им хорошо вместе и вот уже чужеземец расписывает прекрасное тело, оставляя на нем не только классические японские послания, но и христианскую молитву на трех европейских языках. Любовь как молитва и молитва любви. Но герои фильма молоды, они совсем еще дети, что режиссер подчеркивает, вводя в сюжет явные отсылки к шекспировским Ромео и Джульетте и потому поступки их нелогичны и своенравны. Вступив в соприкосновение с жесткими реалиями, они ломают все вокруг, начиная с собственной любви.

Джером умирает. Нелепо и нелогично, очень кинематографически. И так же кинематографически безутешная Нагико, виновная в смерти любимого, выстраивает возмездие издателю, в своем изощренном сладострастии оскорбившем тело умершего.

Кадр из фильма «Интимный дневник»

И начинается вторая, детективно-страшная часть фильма. О том, как написанные на обнаженных мужчинах иероглифы, посылаемые Нагико врагу, приводят его к смерти.

Фильм прозрачен, как дымчато-прозрачны некоторые сорта японской бумаги. Пересказанный мною сюжет ложится на древние и нестареющие строки бессмертной книги Сэй Сёнагон. Просвечивают через них снятые оператором кадры: сцены из жизни императрицы, самой поэтессы при дворе, размеренные чтения отрывков из ее книги, сменяющие друг друга классические японские гравюры с изображением счастливых любовников. Третьим слоем прозрачной бумаги, завернутым столь же прихотливо, как заворачивала записки своим поклонникам Сёнагон, — черно-белые кадры детства Нагико, молодости ее родителей, песенка на старой грампластинке, под которую они познакомились.

Изготовление японской бумаги «васи»

Фильм изысканно красив. Потому что изысканно красивы не только иероглифы придворной поэтессы Сэй Сенагон, но и каждое ее послание, завернутое в определенные сорта бумаги. И потому что Гринуэй увлечен, как молодой Джером, внешней стороной японской культуры, столь отличной от европейской. Интеллектуал Гринуэй прекрасно понимает свою увлеченность и акцентирует это понимание всем построением фильма. Если бы во времена Сэй Сёнагон снимали кино, то, возможно, некоторые фильмы были бы именно такими. Или могли быть такими с точки зрения европейца, увлеченного прошлым Японии.

Японская эротическая миниатюра

Так какое же послание зрителям завернул режиссер в бумагу цвета индиго, в белую простую бумагу митиноко, в прозрачно-дымчатую бумагу васи для украшений?

Книга фрейлины юной императрицы, немолодой и не слишком красивой, живет тысячу лет и рассказывает среди прочего о том, как ей дарили любовь мужчины, плененные острым умом и талантом. Написанная на подаренной Сэй Сёнагон стопке чистой бумаги, она нематериальна и потому вечна.

Стопка бумаги Этидзэн Васи (современная ручная работа)

Нагико пишет свою книгу на собственной коже и режиссеру неважно, что именно написано на ней, хотя фильм насыщен цитатами из книги ее предшественницы. И когда в фильме появляется книга, созданная из кожи умершего Джерома, которую, разворачивая, прижимает к своей коже издатель, вспоминающий их свидания, это не просто извращенный любовный эпизод.

Литературы нет, говорит Гринуэй. Вместо нее – приключения тех, кто подхватил кисть у вечности. Вместо живых и бессмертных строк женщины, умеющей восхищаться вселенной, в красивых обертках – мертвая кожа, которая не переживет современников. Они заняты собой, своими проблемами и амбициями и ни разу тезка фрейлины-поэтессы не оторвала взгляда от себя, чтобы оглянуться и составить список того, что восхищает.

Но тут нет точки. Потому что режиссер завернул в послание о безнадежности – надежду. Помните, говорит он зрителям, так уже любили друг друга, мальчик и девочка, совсем в другой стране, в другой культуре. Любили и умерли. И остались бессмертными в трагедии Шекспира. Так и сам Гринуэй, рассказав зрителям историю Нагико и Джерома, продлил ее, не дав закончиться.

И это самое важное. Так продолжается литература, которая и есть главный герой фильма.

Гринуэй снял фильм о словах, хотя сам режиссер в своих работах стремится уйти от слов все дальше. О буквах множества языков. Джером, глядя влюбленными глазами на свою Нагико, кричит, что готов изучить сколько угодно языков, чтобы ее дневники прочитали все люди, умеющие читать. И о том, что книга, которой исполнилась тысяча лет, продолжает свое цветение, подобное цветению сливы – непреходяще, из года в год, бесконечно, пока есть те, кто умеет волноваться, читая.

И разве удивительно, что читая биографию английского режиссера-интеллектуала, я узнала — он пишет книги и не просто литературные сценарии, а хорошую полновесную прозу.  Так и должно быть.

И пусть время рассудит, чему оставаться, а чему сгорать в пожарах, которых в жизни Нагико, например, было два. Рукописи не сгорят, если они настоящие.

Иероглиф «Бесконечность»