Кадр из фильма "Хвала любви".

Кино, если брать в классическом варианте «билетерша – зал – коленка любимой – вечерняя улица», неповторимо, то есть за повторный просмотр придется платить снова, как за музыкальный ящик. Собственная копия будет, почти всегда, незаконной, так и на законное повторение некоторых моментов жизни просто не хватит денег, да и нужно ли стремиться к воспроизведению таких моментов законно? «У памяти нет обязательств», – говорит Жан-Люк Годар и, на первый взгляд, тоже не делает никаких остановок для передышки. Фразы в его фильмах, вроде такой…

– Если Бог есть, ничего не дозволено.

…проносятся так быстро, что их почти не замечаешь. Хотя ради красивых годаровских фраз и женщин на «паузу» хочется жать снова и снова. Возможность остановиться, перечитать, подумать над фразой дает книга; с этой точки зрения Годар не снимает по мотивам литературы, он – сама литература.

Пройдем мимо случайно возникшего вопроса: «если  жизнь – это путь, то почему сознание истинно и видит истину лишь тогда, когда оно стоит?..» Кажется, на него ответил Годар, но передать это прямо трудно. Каждое слово в начале его фильмов будет обыграно впоследствии, что тоже больше относится к литературе – философским трактатам – но перед Годаром лежит сценарий, т.е. текст, а перед нами его нет. И героев, как таковых, нет тоже, персонажи вводятся лишь для того, чтобы озвучить ту или другую годаровскую мысль, пришедшую ему в голову на прогулке или в кафе. Он имеет право на подобные «недоработки» – герой (и сюжет) могут оставаться за кадром, что даже придает произведению некоторую таинственность. Книги в фильмах Годара – из них читают, их листают, они просто лежат, как часть натюрморта – и есть то, на чем останавливаются фильм и время; они – краеугольные камни, какими и должны быть для образованного европейца докомпьютерной эры. Те люди питались литературой, классической музыкой, живописью; благодаря Годару – человеку их круга – мы, помимо этого, можем питаться еще и кино. В конце концов, эти фильмы – роскошь смотреть на нормальные отношения красивых белых людей. Если крайняя жадность или апатия присущи тем, кто чует (пусть по-звериному), что их дни сочтены, то даром присевшего на обочину с книгой человека будет, наверное, ностальгия. В том числе, по Европе; от этих фильмов веет хрустящими булочками с маслом, чахлым леском на окраине чуть припорошенного снегом поля (на заднем плане – ветряк и шоссе), бодрящим аскетизмом и пустотой католического храма, всем тем, что раньше в нашей стране полагалось праведно ругать или безоглядно любить, а теперь нужно беречь, словно вымирающие марийские рощи или берестяных кетских идолов, с которыми, завернув их в пеленки, словно младенцев, стоит посредине чужого дома старушка-погорелица в одном документальном кино. Тогда эти идолы спасут и нас. Нужно просто неторопливо вчитаться в Годара. Пусть эти фразы и покажутся пустыми в тот момент, когда пленка побежит дальше.

***

– Я пишу кантату о Симоне Вейль. Знаете, что она сказала о Библии? Это теория не о Боге, это – теория о человеке.

– Американцы уже повсюду. А кто теперь вспомнит вьетнамское сопротивление?

– С молодыми все ясно. Вы проходите мимо них на улице, и первая мысль, что приходит вам в голову: «молодежь». То же самое со стариками. Первое, что вы думаете: «вот старик». Но со взрослыми никогда нельзя быть уверенным. Так сказать, они никогда не бывают полностью обнажены. Им нужна история, даже в порнофильмах.

– Большинству хватает смелости жить своей жизнью, но не воображать ее. Как мне это сделать за них?..

– Самое странное в живых мертвецах – то, что они скроены по образу и подобию прошлого мира. Но то, как они думают и чувствуют, основано на будущем.

– Государство не способно влюбиться. […] Антитезис влюбленного – государство, чья роль отрицает суверенную ценность любви. Государство не может, или разучилось, обнимать мир в его целостности.

– Немудрено, что технология подменила собой историю. Но почему политика сменилась проповедью?
– Церковь идет в ногу со временем.

– Пустоты нет. Где-то всегда звучит голос.
– А тишина?
– Даже в тишине.
– А смерть?
– Смерти нет. Когда они приходит, всегда остается чувство своего «я».

– У американцев нет настоящего прошлого.
– У тех, кто на севере. Не мексиканцев, и не бразильцев.
– Да. У северных американцев. У них нет собственной памяти. У их машин – есть, но машины безличны. Поэтому они покупают прошлое других. Особенно у тех, кто сопротивляется. Или продают говорящие картинки. Но картинка не умеет говорить. Именно это они и хотят.

– Каждая мысль должна быть похожа на капризную улыбку.

– С трагедией удобно. Она развивается сама по себе.

– Политика сегодня – голос ужаса […] о котором ничего нельзя сказать.

– Смотри: я ни с кем не спала, но я беременна. Веришь?
– Ребенок будет лишь твоей тенью.
– Тенью Божества. Как и любой мужчина – для женщины, влюбленной в него.

– Так давно не удавалось ни с кем поговорить нормально. Но природа берет свое. Я хочу говорить, как и другие. Потому что я, хотя и скрываю это, чувствую ту же боль, что и другие.

– И Он сказал мне: Я задыхаюсь, чтобы увидеть, как задыхаешься ты.

– Земля и секс – внутри нас. Вне нас только звезды.

– Я – Дева. И я не хотела давать жизнь этому существу. Просто оставила свой отпечаток на душе, которая мне помогла.