Рецензия на роман Эльвиры Барякиной «Белый Шанхай»

Старая истина: беллетристику читают для удовольствия. И только меньшая часть открывает её, чтобы узнать что-то новое. Некоторые, немногие – для того, чтобы стать лучше. И уж почти никто — с целью помучить себя. Извращения не берем.
К чему это я?
А вот: книга – продукт синтетический, в блюде духовной пищи должна быть соблюдена определенная рецептура. Хороший сюжет, толика психологии, интересные факты, живые герои, которых полюбишь или возненавидишь.
Вот что надо знать автору, чтобы писать, пусть не для вечности, но, дабы читатель время не потерял.

Рецептик прост, как видим.
Начав книгу Эльвиры Барякиной «Белый Шанхай», я постаралась отрешиться от шумихи рекламной кампании, под которую покупателям книги раздают крем, меня интересовало то, что под обложкой.
Первые страницы не разочаровали. Ни кровищи, ни психологических вывертов. Начало «Белого Шанхая» как раз и говорило: «съешь меня».
История белой эмиграции в Китай. Русские, выкинутые революцией не просто за границу, а практически в космос — в страну совершенно чуждую им по духу, укладу и религии. Интересно!..
Но — к пятой главе я уже начала подглядывать, сколько там ещё осталось прочитать. Первая ласточка уныния. Текст не держит.
А ведь все, вроде бы, есть! Вот персонажи – типажи из каждого социального слоя тогдашней шанхайской жизни. Но их так много, что в толпе можно потеряться.
Вот сюжетные линии: история сплетается с любовью. Но их так много, что распутать нет надежды.
Есть даты, названия, хронология… Но и этого добра так много в кучу свалено, что уже мстится над спиной неумелый учитель истории с указкой и тяжелым взглядом: «опять не выучил…»
И к середине романа хочется, наконец, задать вопрос: «Автор, а почто так всего много?». Глобальность – хорошее качество, отличное, но она по плечу немногим. Попытка впихнуть в один роман ВСЮ эмиграцию, ВЕСЬ Китай и ВСЕ происходящие там в то время события оказалась бессмысленна. Такое впечатление, что чем больше становился охват этого романа, тем меньше места оставалось живым деталям. Чем больше героев в повествовании, тем тяжелее читателю их увидеть и полюбить. Или возненавидеть – соотнестись можно с личностью, с двумя, но не с Китаем.
…О природе в романе:
«Все-таки Китай в ноябре — дело хорошее, хотя, конечно, не как август в Москве. Выглянешь в окно — небо пронзительное, в лужах облака отражаются, а поверх листок красный — то ли каштана, то ли платана. В общем, смотреть на ликование природы везде неплохо.»
Скажите, это – Китай? А если поменять местами названия русского города и восточной страны, что изменится в цитате? Сходство можно найти даже у ананаса с редиской, но отличия куда важнее в художественном тексте.
А если вы спросите, почему прицепилась к одной фразе и вокруг нее хороводы вожу – а почти и нету больше. Не вокруг чего водить. Это типичный пример описания пространства в этом романе. Нету там его, как и атмосферы нет, запахов, влажности и того, как говорит китаянка-горничная, чем пахнет именно на этой лестнице, и как выглядит еда.
Открыв книгу, читатель, пусть даже великий домосед, должен попасть с автором именно в Китай. Ходить по улицам и быть там. Мои попытки попасть в Китай книги были безуспешны.
Правда, есть авторы, кому внутренний мир героев важней природы и окрестностей. Но проникновению вглубь в «Белом Шанхае» мешает калейдоскопическое мелькание этих самых героев. Только углубишься в переживания одного, автор приводит за руку еще десяток, рассказывает биографии, последовательно выдавая, как анамнез, каждому, однорядную характеристику. Переводишь взгляд на новенького, но со следующих страниц нам грозят дюжины еще и еще.
Да, роман как литературная форма, предполагает большое количество персонажей. Но автор забыл, какую ответственность он взваливает на свои плечи. Информация о герое, как много ее ни есть – не делает героя живым. Стократно проговоря: «сахар», не сделаешь сладким чай. Поняв это, вдруг поймёшь книгу в целом. Здесь, вместо пространства и атмосферы, вставлены информационные блоки. Долгий и кропотливый сбор информации – по теме. Вместо личностей – досье. Вместо предметов – каталожные описания. И так, в книге, везде, на каждом уровне. Даже поступки герои совершают для того, чтобы дать автор возможность приклеить к тексту очередной информационный модуль, расширяя и увеличивая текст. Так собирают сборно-сварной дом, из модулей. Издержка — ни поступка в простоте, по человеческой глупости, все – обусловлено. В жизни так не бывает, ну так и ладно. Зато есть объём слов, подходящий под форму «роман».
Тайн автор «Белого Шанхая» в роман не приглашает, а без них не существует настоящей беллетристики. Все поступки здесь иллюстрируют что-то, все герои являются представителями чего-то, вслед за фокусом непременно разоблачение, хотя публика вовсе не требует. Иначе – как склеить пустые коробки блоков?
И в результате текст становится подобием справочника «Желтые страницы», в котором сведений много, а жизнь только та, что сам себе надумает читатель. Да и смерть тоже. Некоторые герои романа умирают. Но происходит это ровно с той же скоростью, с какой движется текст, который движется – без остановок. Нет в нем полян для читательских посиделок, где можно поглазеть по сторонам, покрутить в голове пришедшие мысли, ахнуть, замерев, от поступка или открытия… Лавина исторических подробностей погребает под собой героев романа и смерть их кажется менее значительной, чем то, что величаво называют «ветром эпохи», «ареной исторических событий» и так далее. Да умерли и умерли, чего там замирать и столбенеть.

Вопрос:
Чего же не хватило в рецепте, использованном для создания текста? Какого таинственного ингредиента, который позволит любому тексту стать живым, независимо даже от соблюдения формальных правил? Может быть – таланта?