Один из рецензентов моего пересказа «Дэвида Копперфильда» написал:
«Особенно порадовал момент в пересказе для детей, когда официанты „безропотно“ приносили маленькому Дэвиду заказанное пиво».
Ну, т.е. его напрягло пиво это: непедагогичное, неэтичное и алкогольное. Ниженаписанное кто-то может счесть за грубиянство — и, возможно, так оно и есть, но важно заметить, что к данному конкретному рецензенту, мною уважаемому, оно, на самом деле, никакого отношения не имеет. Я просто за мысль схватилась — ну и разогналась.
А я думаю по этому поводу вот что.
Есть такой тренд в современном обществе, который пришел к нам из-за границы — про то, что нужно оберегать детскую психику от разного рода травмирующих воздействий. Тренд сам по себе очень даже разумный и правильный. Но не кажется ли вам, что в своем стремлении ему следовать, психологи и родители всего мира (а вместе с ними наши отечественные психологи и родители) снова сильно перегибают палку. Снова — потому что это очень свойственно нам — людям, молясь лоб разбивать. Здравый хороший подход так быстро доводится до абсурда бездумным следованием ему, что обязательно превращается в фарс и глупость. То нам везде мерещится тайный заговор — и слово Adidas в блоге, который читает полтора землекопа — непременно реклама. Слово «феминизм» приобрело глубокий комический колер из-за рвения излишне активных, но уж больно тупых последователей (тельниц). Курящих положительных персонажей у нас в кино больше не бывает — потому что это неполиткорректно. Не говоря уже о трогательной традиции защиты от дурака, благодаря которой в коровьи лепешки пора уже втыкать таблички «несъедобно», чтобы нажравшиеся говна идиоты, которым в детстве не объяснили, что говно несъедобно, не подали в суд на корову.
Вот и упоминание пива в одной строке с маленьким ребенком — сразу что у нас? Беспардонность автора, который не понимает своим хиленьким умишкой, что невольно (а, может быть он, негодяй, делает это умышленно?!) призывает ребенка попробовать алкогольный напиток, который вообще-то даже запрещен к рекламе по телевидению в прайм-тайм. Ай-ай-ай.
Вчера — вот как по заказу — читала ребенку «Чиполлино» из книжки 1965 года, в переводе З. Потаповой, под редакцией Маршака (!).
«— Дяденька, — спросил Чиполлино, — что это вам взбрело в голову забраться в этот ящик? Хотел бы я знать, как вы из него вылезете!
— О, это довольно легко! — ответил старичок. — Вот войти гораздо труднее. Я бы с удовольствием пригласил вас к себе, мальчик, и даже угостил бы стаканчиком холодного пива, но здесь вдвоем не поместишься. Да, правду сказать, у меня и пива-то нет.
— Ничего, — сказал Чиполлино, — я пить не хочу… Так, значит, это ваш дом».
Может быть переводчик З. Потапова должна была закрыть грудью педагогичного перевода бездумную выходку писателя Дж. Родари и «пиво» перевести как «газировку»? Но нет. Она, слабая женщина, пошла на поводу у оригинала. Ну и чего? Кто из нас захотел купить себе холодного пивка после прочтения этого абзаца? Кто-то из нас не знал тогда, что дети теперь пиво не пьют? Лично у меня этот абзац даже в голове не отложился. Дотошный спорщик сейчас скажет: раз это так незначительно, раз все равно — пиво или газировка, пусть будет газировка — актуальней и педагогичней. Ан-нет, отвечу я. Извольте уважать авторские детали. Или пишите сами.
А вот, что, в противоположность пивасику кума Тыквы, я помню до сих пор, хотя лет прошло немало. Я училась в каком-то из начальных классов, и в учебнике для чтения было напечатано стихотворение «Зимний вечер» Александра Сергеевича Пушкина. И в этом стихотворении начисто отсутствовали оба раза, когда он говорит «выпьем с горя, где же кружка». И никакого указания на пропуск тоже не было — напечатали так, будто Пушкин ничего такого доброй подружке своей бедной юности вовсе и не предлагал. А я тогда это стихотворение знала наизусть. Естественно, без купюр. И я тогда даже к бабушке не пошла спрашивать, почему в учебнике нет этих четверостиший. Про то, что такое «хуя (ударения на последний слог)» — я спросила. А зачем про кружку убрали — не стала. Потому мне, ребенку примерно восьми лет, и так было понятно: взрослые решили, что в школьном учебнике не должно быть написано, как люди выпивают. «Вот глупость-то», — подумала я уже тогда. Как сейчас помню.
Ну что за ханжество? Дети же не идиоты.
У нас сейчас не очень прикольно все обстоит с литературой для детей. По пальцам можно пересчитать сильных авторов, которые своими текстами на детей воздействуют, заставляют их сопереживать, думать, анализировать, включать и перенастраивать голову, дают работу детской душе. Завал сладостно-сюсюсечной литературы угнетает, особенно среди литературы для самых маленьких. Такое ощущение, что мы откатываемся назад — в дочуковскую эпоху, когда «Крокодила» еще не написали, не ткнули пальцем в очевидное: с ребенком можно и нужно разговаривать на равных, нормальным языком; показывать ему сильные, пусть, провокационные, образы.
«Лилипутская поэзия с однообразными прогулками героев… немощная и неподвижная сказка леденцов-сосулек, ватного снега, цветов на слабых ножках»…
Юрий Тынянов отозвался вот так о «докрокодильной» литературе для детей. Я этот его пассаж вспоминаю, порой, когда смотрю на магазинные полки с детскими книгами. И еще пассаж самого Чуковского, о том, что для детей пишут ханжи и прохвосты.
Не все! Нет, есть хорошие! И даже очень. Но часто — все равно боятся сказать лишнее слово, докрутить до состояния провокации, или рассмешить по-настоящему. Царапать ребенку внутри очень боятся. А их ведь надо царапать, толкать, тормошить. Не ломать, не калечить, а царапать. А если без этого, то даже у хороших, даже когда очень красиво, правильно, но все равно получается так ровненько-ровненько — ватный снег и цветы на слабых ножках. Потому что мы боимся.
А боимся мы ханжества, которое зудит вокруг нас, а оно — точка абсурда того самого тренда про педагогичность и оберегание детской психики. Когда жопа есть, а слова нет. Дотошный спорщик скажет сейчас: «Ага, давайте теперь матом детские стихи писать?» Нет, отвечу я, не давайте. Я не об этом. И вы ж меня поняли. Я не призываю перейти в детской литературе на арго. И про секс не призываю писать им, про алкоголизм не призываю. И еще я много про что не призываю им писать. Но я призываю (ого! теперь я уже призываю! и скоро я полезу на броневик) разумно и уважительно относиться к детям как к мыслящим представителям нашего, мать его, общества. Я призываю не растить ханжей.