Книгу Галины Щербаковой я взялась читать без всяких опасений. Слишком сильно то давнее впечатление от пронзительной истории любви, что разворачивалась под нежную мелодию и стихи Рабиндраната Тагора «я уплываю и время несет меня с края на край…»
В этом плане Галине Щербаковой повезло. Повесть и фильм «Вам и не снилось» — ее визитная карточка, знак качества, ностальгия во всем — от возраста героев до времени, памятного читателям и зрителям старого фильма.
Разумеется, в аннотации к новой книге Г.Щербаковой читателям посулили продолжение истории юношеской любви через полвека. Обещание двусмысленно, как и многие аннотации и новую повесть «Нескверные цветы» приходится на ходу вырывать из заданных установок, вытягивая ее, как сапоги из вязкой лужи — «не то и не те» и зря нас так заманивали. Пусть это на совести аннотатора с издателем и останется.

… Есть цветы, что никогда не сажают в скверах. Потому они «нескверные» — игра слов и смысла. На ней выращена идея повести о том, что вся жизнь двух немолодых людей прошла (обратите внимание на прошедшее время) «в сквере» положенного, в правилах. А главным, оказывается, для обоих, осталось то, что в правила не укладывается.
Идея не из хитрых, все америки открыты и важно лишь КАК они открываются. «Нескверные цветы» написаны хорошо, очень хорошо и так приятно читать автора, писать умеющего. Тем более на фоне «открытых черновиков», которыми полны сеть и бумажная литература. И потому, то, что раньше само собой разумелось, воспринимается как достоинство огромное. Да так и надо. Пусть будет контраст и, возможно, больше читателей поймут, — мало держать в голове склад сюжетов, а в сердце горячее желание ими поделиться. Надо еще и уметь, хорошо или отлично.
Но от восхищения меня что-то удержало… «Нет, я прочитаю еще, пусть оно пока укладывается внутри» — решила и взялась за вторую повесть.
Сердцевина книги. «Год Алены». Очень хорошая повесть. Прекрасно читается. Все в ней есть. И рефлексии героев и действие, прекрасные диалоги и чудесные описания, авторский стиль. Но все время чтения хотела схватить, удержать бегущего впереди автора за край плащика — ну, подожди, куда мы торопимся, к концу, что ли? Зачем у героини, танцующей свою жизнь, уже не в середине зала, а все ближе к боковому занавесу, на одной странице появляются родственники толпой и приходится выпадать из ритма повествования, останавливаться и вдумываться — а кто тут кем кому приходится? Дайте листок бумаги, я их всех выпишу и постараюсь запомнить. Потому что в своем танце, шаг в сторону, поворот, шаг вперед и два в прошлое, героиня к ним возвращается, вспоминает их детьми, ладит или не ладит с ними в настоящем, думает об их будущем. А они, эти роем налетевшие, вкусно жужжащие о своих жизнях, тоже тащат за собой шлейф своих семей и знакомых, соседей и просто запомненных, что когда-то повлияли. Вам нравится? Мне-женщине — очень. До поры. Потому что это зачин для большого, вкусного, неторопливого романа. Семейная сага. И почти каждый абзац текста хочется развернуть в большее, не торопиться и читать о том, что в нем заложено — на протяжении страницы. А так — немного «галопом по европам» повествование. Тем более, что идея опять-таки расхожая. Приезжает из провинции молодая женщина Алена и своей энергией, оптимизмом, свежей молодой беспринципностью и горячим здоровым телом встряхивает и переворачивает устоявшееся болото жизни всех, кто с ней сталкивается. Не знаю, что двигало автором, который выдал материала на роман и спеленал его в тесный кокон повести. Может быть изначально нужен был просто текст, а следом за ним надежда на сериал. Потому что все очень кинематографично вкусно. Может быть дело сложнее и грустнее. Но, прежде чем назвать второе, я ушла читать третью повесть «Ах, Маня».
Опять одни женщины, опять мужчины им лишь для контраста, фоном женских переживаний. И снова куча-мала. Но зато, останавливаясь иногда отдышаться, хватаюсь за какой-нибудь мимолетный образ, два эдак сцепленных меж собой слова, как за столбик на краю шоссе, и вслушиваюсь, откуда пришел ветерок на потный от бега лоб? И, по мокрому, хлопаю ладонью. Тут, кажется, есть Анчаров. Любимый мой сталкер, разведчик душ человеческих, который мог краем глаза увидеть вселенную, им, кажется, тоже писано здесь… И за то Щербаковой — спасибо. И только за этим стоит купить. Чтоб потом перечитывать.

Прочитав всю книгу, слушаю мысли пришедшие. Претензии адресую к торопливости и к излишней «женскости». Автор как бы и говорит, да, я женщина и пусть меня читают «однополчанки» ( от слова «пол»). Возможно, это верный подход, но по мне — остановка. Человеки всегда больше и выше половой принадлежности и узконаправленные тексты напоминают шушукание в женской раздевалке, куда мальчикам — нельзя. Но в раздевалку мальчикам хочется! А вот в такую типичную женскую прозу их и калачом не заманишь.
…А что же это у вас, автор, так четко и беспощадно высказано, что «жизнь идет к концу»? Героине первой повести всего пятьдесят. Говорят, художник всю жизнь рисует сам себя, писатель пишет себя же. Но писать три повести, зрелые героини которых думают о возрасте, как о бетонной плите, придавившей ВСЕ радости жизни — неразумно по крайней мере, потому что в это просто не верится.
Женщины Щербаковой за внешней разностью своей почти всегда — бабы. Подчеркнуто связаны они с маленькими городками или селами, с землей и старыми домами. Но ни одна из сонма мелькнувших или главных не живет просто, зная, что конец земной жизни — далеко не конец всему. А ведь именно бабам это известно лучше всего. Если поговорить с женщинами зрелого возраста, ой и ой, куда девается атеизм их? На его место пришло понимание мира. А в книге таких просто нет. Нет в деревне и нет в городе, а неправда это. Хоти автор настоящей правды, то рядом с неумолимо приближающимся «концом жизни» описала бы радости, данные всем живущим; той же мерой, что и молодым, с горячими телами, не помещающимися в тесный чужой халатик аленам.

И, напоследок, вопрос самой себе: если я, прочитав, думаю и спорю с автором книги, это хороший знак? По мне — знак качества.

Пусть самое главное автору и читателям скажут те самые строки, с которых когда-то все началось:

…В полночь забвенья
На поздней окраине жизни моей.
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон —
Это любовь моя.
Это любовь моя.
Это любовь моя….

(Рабиндранат Тагор)