Сергей Сурин
Возвращение за сердцем
(дайджест номера)
Тема шестого номера: «управление прошлым».
Как мы влияем на прошлое? Как прошлое влияет на нас?
Известно, что Время «на месте не стоит» (Валерий Роньшин). Значит и прошлое – неотъемлемая, наиболее осязаемая часть Времени – постоянством поведения отличаться не будет.
То затаится, лишь изредка поддакивая точечными приятными прикосновениями, когда мы в тесном кругу ставим «время словно кинопленку на обратную перемотку» (Дмитрий Григорьев).
А то ворвется в реальность, перекроит все входы и выходы и заставит «перетряхивать» себя (Вера Кобец). Спецназ прошлого работает профессионально: обременит, повяжет сознание… Специальное назначение прошлого очевидно: включить «чувство вины» (Вадим Левенталь), продемонстрировать человеку его следы во Времени. А нам конечно же есть, что скрывать, «каждый из нас старается по возможности замести, стереть следы, которые оставил на земле» (Владимир Шаров). Сопротивляясь чувству вины, мы управляем прошлым, раскрашивая историю в требуемые приятные цвета…
В свою очередь, история тоже не сильно церемонится, «пользуется нами, как паровоз углем» (Вадим Левенталь). Нет человека – нет проблемы, а история продолжится: Время на месте не стоит…
Мы стираем историю, история стирает нас – такая вот большая, основательная стирка. Вообще, чья она, история? Кому принадлежит? Обществу? Человечеству? Да есть ли она, история, если все заметают следы — человек, общество, человечество…
Мы оставляем себя во Времени. Мы основательно разбросаны по годам и событиям. Оборачиваясь в прошлое, вспоминая, мы восстанавливаем себя, собираем по крупицам. Если, конечно, останавливаем бесконечный безоглядный дьявольский бег.
«Надо бы остановиться и подумать, но мир крутится, как карусель, все быстрее и быстрее, никто не даст остановиться» (Вадим Левенталь). И все-таки останавливаться необходимо. Иначе от себя уже ничего не останется — собой оставшееся можно будет назвать весьма условно.
Восстанавливая себя (вглядываясь в прошлое), можно открыть удивительные вещи. Например, то, что мы давно уже мертвы. Что наше сердце затерялось во Времени, но есть шанс к нему вернуться: ведь даже «мертвая щука всегда возвращается за своим сердцем»… (Юрий Бригадир)
— Сеня, береги руку! – просил герой народного фильма: с его точки зрения, в наложенном на предназначенной для сбережения руке гипсе находились бриллианты. «Я берегу память», — говорит герой рассказа Анны Соловей. И правильно делает. Память, память о прошлом (со своими бриллиантами) – частная собственность любого человека, даже противника института частной собственности, неотъемлемая часть человеческой личности. Нет воспоминания, нет чувства вины, нет попытки извлечения урока – нет личности. «Не пытайся забыть. Сделай себе из этого всего музей, свой личный музей» (Дуня Смирнова).
Точно также «Мы» — потерянное, разбросанное, нуждается в воссоединении, в возвращении за своим сердцем. И если у общества нет практики воспоминания, нет чувства вины, нет попытки извлечения урока — общество скорее умирает, чем живет, личность общества не устанавливается…
Не простое это дело — быть живым. Само собой (по инерции) быть собой не всегда выходит.
Вспоминая, мы уточняем (или находим) себя, а при особенно удачном уточнении — рождаемся заново, по-настоящему, правильно.
Ведь «прав всегда тот, у кого бьется сердце…» (Юрий Бригадир)
Читайте, вспоминайте, размышляйте с нами.
Владимир Рекшан: «Человечество не меняется. Возможно, оно и не может измениться. Но хотя бы посмеяться над своими слабостями оно просто обязано. Может быть, именно смеха, самоиронии людям не хватает, чтобы жить без избыточного драматизма.»
Маруся Климова: «За эпохой революционных перемен практически всегда наступает период реставрации. Смысл этого процесса понятен уже из названия: сметенное революцией «здание прошлого» самые сознательные и ответственные личности пытаются по возможности восстановить, ну, или хотя бы вытащить из-под завалов наиболее ценные предметы его интерьера.»
Наталья Осс : «Склад исторических ужасов должен быть разобран до основания, мифы извлечены на свет божий, разобраны на детали, описаны, исследованы, затем заархивированы и каталогизированы. Германия проводила денацификацию, мы должны провести демистификацию. Только так можно освободиться от прошлого, которое, кусает за ноги, пытаясь на самом деле откусить голову, и не дает двигаться дальше.»
Александр Горянин: «Люди Святой Руси воспринимали православие как образ жизни и норму поведения. “Служба Правде Божьей”, пусть и не вполне воплотимая в реальности, жила в народном сознании как идеал, помогая обращать в свою веру народы русской периферии. Святая Русь была страной людей, счастливых своей верой. Конечно, тяга к святости соприроднее тем, у кого во дворе, пусть самом бедном, есть колодец и банька. Отсутствие перенаселения и гармония с “вмещающим ландшафтом” способствуют другим видам гармонии. В этом отношении не знавшей бане Западной Европе было совершенно безнадежно тягаться с Россией.»
Сергей Кравченко: «Вообще, «православность» в те годы, как и ныне, имела какой-то номенклатурный характер. «Славу Богу», как и «Славу КПСС» возглашали все, но внутренние диалоги произносили и повседневные деяния совершали вполне человеческие. Массовые казни накатывали волнами, клятвопреступление, усобицы, продажа единоверцев в рабство, призвание татар на соседние города и княжества стали повседневными политическими инструментами «Святой Руси». На этом фоне совсем уж детскими шалостями выглядят сохранившиеся у нас в ту пору первородные суеверия и обычаи. Люди верили в волхвов, заклинания, зелья и проч. Многие считали, что это ведьмы-соседки навлекают чуму, голод, татар, пожары.»
Вячеслав Рыбаков: «История занимает в душе общности место религии и начинает функционировать, как религия. И, следовательно, относиться к ней подобает примерно так же.»
Дмитрий Травин: «…можно сказать, что нация, как объединяющее людей сообщество, не противоречит индивидуальности (если, конечно, это не тоталитарное государство), но она и не поощряет развитие личности. Человек развивает свою индивидуальность не столько благодаря нации, сколько вопреки ей, вопреки ее давящему, коллективистскому началу.»
Алексей Руткевич: «Научный взгляд на прошлое начинается с понимания той пропасти, которая нас отделяет от прошлого – люди далеких эпох действовали в иных обстоятельствах, были сформированы иными верованиями и решали иные проблемы. История не повторяется – все мы занимаем определенное место во времени, и даже часто повторяющееся действие входит в неповторимый контекст. Ссылки на прецеденты небесполезны: нам нужны ориентиры, у нас имеются предшественники, мы следуем некой традиции. Но если мы видим в людях прошлого лишь тех, кто готовил настоящее, то они выступают как средства для наших целей, как пешки в нашей шахматной партии.»
Александр Секацкий: «В действительности национальный мазохизм встречается столь же часто, как и возвеличивание, или, скажем так, бахвальство. Если даже оставить в стороне Россию, где национальное самоосквернение является прямо-таки любимым видом спорта интеллигенции, можно вспомнить габровцев и шотландцев, охотно рассказывающих анекдоты (то есть истории) о своей скупости…»
Евгений Анисимов: «…я живу хотя и внутри шара, но не на облаке, отлично осознаю свои несовершенства, подверженность различным влияниям, отлично понимаю, что без некоей системы писать невозможно. В споре Ломоносова и Миллера о том, каким быть историку, мне, конечно, ближе точка зрения Миллера. Ломоносов писал, что историк должен быть «человек надежный и верный и для того нарочно присягнувший, чтобы никогда и никому не объявлять и не сообщать известий, надлежащих до политических дел критического состояния…, природный россиянин, чтоб не склонен был в своих исторических сочинениях ко шпыньству и посмеянию». Миллер же утверждал, что «историк должен казаться без отечества, без веры, без государя, все, что историк говорит, должно быть строго истинно, никогда не должен он давать повод к возбуждению к себе подозрения в лести»…»
Прим. редакции портала «Книгозавр»:
Подробнее о выходе альманаха «Литературные кубики» читайте на сайте журнала
ЛИТЕРАТУРНЫЕ КУБИКИ