Взыграется, бывает, гаденькое честолюбье в душах наших, «Мы всех лучше, мы всех краше» до какого-то бессовестного внутреннего предела доходит. Особенно после разных поэтических вечеров, когда, например, всего-то два-три хороших поэта, а всяких театральностей, восхищения, славословия хватит на вагон литераторов. И грызет, и грызет — «я то лучше, мол, я то — это да»
Банально, разумеется. С одной стороны, мир пройдет, а ты, лучший, так и будешь у обочины — но это все от лукавого — какой мир, куда пройдет, у какой обочины? — все чепуха. Писатель должен быть ракушкой. Мы сейчас свободны от всяческой требухи и никакие вечера лучше нас не сделают, разве что собьют и рассеют, это тоже банальное, известное дело. от лукавого — именно этот вот зуд чего-то делания, какой-то общности — когда все тебя понимают, помнят и т.д.. так вот — понимать и помнить будут когда-нибудь потом, а сейчас у нас масса времени и возможностей писать много и лучше, что называется душой «в неведомые дали»..
И совершенно не понимаем умных разговоров. Литературные разговоры, филологический бубнеж, остроумные, ловкие шутки с изящной, например, матерцой, чему, разумеется, следует аплодировать.. Следовало бы этот недостаток превратить в достоинство, но тоже не получается — сноровка нужна. не понимаем окололитературностей, отчетливо возвышенных физиономий, или же нарочито невозвышенных, этаких небрежно снисходительных. Тут  — тут мы, как Наташа Ростова в театре. Вот — сначала лукавым угнетаемы — мол, не с ними, не среди них и так далее — а потом смотришь, ну и зачем же, и что же будет? Чтобы перенять такие же ужимки, или, может быть, заняться «поэтической фотографией» (это, как заметил Степанst_brand_89 , стало каким-то болезненным движением, на последнем вечере было уже три характерных теточки с фотоаппаратами), чтобы рассуждать о материях абстрактных с видом медленного, задумчивого барбоса? Литература от этого мало выиграет, так что и дело пустое. мы не умеем писать, но мы еще можем писать, вот, что хотелось бы пояснить, может быть, что и получится когда-нибудь. А подражать никому не будем. Сейчас многие чему-то эфемерному подражают, становятся загадочны и пошлы.
А все очень просто — надо работать и любить эту работу, мы это для себя говорим, как памятка, чтоб не забываться, не отвлекаться на мишуру. в нас много патетики, детскости, но так, по-крайней мере, честнее. Простите, так много слов — чисто из удивления, просто никак от вечера отойти не можем. Из удивления — как все эти люди серьезно могут так писать и так читать себя, при этом считается, что все идет как надо, может быть, даже новый рассвет и т.д.

Надо бы примеров в таком случае, но какие там примеры. Ну, вот, дамы с формой нарочито «актуальной» со всякими идиотскими словечками, намекающими на их якобы начитанность и даже на всепонимающее, почти ироническое отношение к миру, или восторженные кретины, разумеется, с поэтическими локонами, читающие с ухваткой, нажимом, раскатисто блякающие, церемонно декадентствующие, с темами откровенно газетно-пародийными, но все равно вызывающими одобрение, ибо так надо, ибо сказано, что поэт, значит поэт, ну и так далее.

Так вот писатель должен быть ракушкой. И пускай бы. И это счастье, что нам не дано трясти локонами, спорить о верлибрах, а свыше, о, конечно же, свыше позволено еще писать и как-то создавать себя. Понемногу, конечно.

Рассмотрители в ЖЖ