Рецензия Сергея Сурина на книгу Сергея Жадана “Anarchy in the UKR”
СЛОВО
Слова Жадана: они удивительны. В лексикон обыкновенного взрослого человека (почта, вокзалы, мосты, телеграф), крайне редко и необязательно врываются чужеродные квамперфекты и причудливые валгаллы, но при этом в каждом абзаце совершается стилистическое чудо — идет восхитительное фигурно-литературное катание! Как и повести Анатолия Бузулукского, словообразования Сергея Жадана являются литературным напалмом, сжигающим жалкие и основательные потуги собратьев (если они Жадану братья) по перу (впрочем, Жадан пишет не пером, а солнечным сплетением). После Жадана читать кого-либо, даже читабельного и интересного – просто невозможно, точнее — мучительно больно. Должно пройти время для того, чтобы упростился вкус, притупилось расширившееся зрение и заглушился распоясавшийся слух, — иначе вы незаслуженно возненавидите неплохого, возможно, писателя, неудачно оказавшегося следующим… Опять же работает формула поэта–убийцы, выведенная Секацким в бирюзовом ларце: «И вот, когда приходит поэт, сразу признанный на небесах, он ведет себя как искусный и безжалостный убийца. Его безупречная поэзия предстает как коготь тигра, разящий направо и налево, и от этого когтя, являющего собой отточенную строку великого поэта, гибнут целые выводки самозваных стихотворцев…»
Текст Жадана: скольжение по идеальной поверхности. Бывает, так называемый быстрый лед. На нем ставятся рекорды. Помню в советское время, чуть ранее описываемого Жаданом, для будущих советских рекордов где-то в Казахстане строился каток «Медео». На такой поверхности нет шероховатостей, здесь даже ненормативная лексика незаметна: проскальзывает и ускользает…
Кино Жадана: текст абсолютно кинематографичен, то есть это и есть собственно кино. Все видно, все осязаемо. Как будто пересняли «Амаркорд» — по-украински, по-анархистски. Да, в общем-то – по-нашему.
Радио Жадана: автор выдает в мировой эфир свою волну, создавая воздействие и получая отклик – подобное познается подобным. И мы узнаем свое Время, — его нельзя не узнать, Время, которое безвозвратно ушло, которое однажды остановилось на нашей молодости, сделало небольшую передышку — «стояло или шло назад» — чтобы перестроиться и броситься наверстывать упущенное, — наше Время, наше радио…
ДЕЛО
Вся власть свободным художникам – померещилось мне в последних страницах книги, ну не власть – анархисты ее не терпят (любая власть — говорил булгаковский анархист Га-Ноцри — есть насилие над людьми), а просто некоторое право имеют свободные художники — захватывать совместно с проститутками и наркоманами помещения банков, музеев, фабрик и супермаркетов, словом — разнообразных частных и государственных зданий. Лично я был бы против, если бы свободные художники, даже вместе с проститутками, захватили мою квартиру с целью устройства многодневной веселой оргии, переходящей в коллективную ослепительно белую горячку. «А может, старина, ты просто стал немного старым», — наверное, про таких заплесневелых, как я, пел и тогда не слишком, а ныне уж совсем не анархичный, Макаревич. Но я и раньше не слишком любил, когда лезут в мою душу и в мое пространство («Это мой огород, в нем пасется моя коза!» — Даниил Хармс). Может, я так и не был молодым. Старым и уродился. Ну да ладно.
Возникает много вопросов – что именно делает из простого человека (твари дрожащей) свободного, и каковы критерии отбора в художники, где можно занять очередь, кто последний, сурова ли приемная комиссия и есть ли медосмотр? Достаточно ли будет продемонстрировать свою идеологическую раскованность и активное участие в общественной оргии? Ну и вообще – что же это такое – свободный художник? Бывают ли, вообще говоря, такие, или бытует только легенда о них?
Если человек свободен от комплексов, от условностей, от рамок приличия, от законов, от правил дорожного движения, от древнеримского права и статей действующей Конституции, то есть, если он на все это отчетливо плюет — значит ли это, что он свободен? Не слишком ли просто, перефразируя анархиста Хармса, «тут пройти на небо»? Разве захват помещений и участие в блистательных оргиях со свободными художниками, наркоманами, ягуарами, проститутками, обезьянами, бывшими рокерами, трупами, собаками, журналистами и канарейками – превращает инертных, скучных, схематичных в ярких, творческих, талантливых, оригинальных? Впрочем, каждый борется со скукой как может, и считать себя свободным художником никому не запрещено – моя считалка, как скажу, так и посчитает. Но мне лично милей не массовый героический оргийный анархизм, а другой, индивидуальный, точечный – Генри Дэвида Торо, Сергея Курехина, Пола Фейерабенда («В то время как политический или религиозный анархист стремится устранить определенную форму жизни, эпистемологический анархист может испытывать желание защитить ее, так как он не питает ни вечной любви, ни вечной ненависти ни к одному учреждению и ни к одной идеологии» – Пол Фейерабанд). Анархист из Назарета (это потом уже Церковь обила его слова железобетонными блоками догм) говорил: познайте истину, и истина сделает вас свободными. Только вот как познавать? Что значит – познавать? Кто и как поставит зачет по познанию истины в конкретном микрорайоне?..
Мой пример свободного человека – это герой старого фильма с участием Акиры Куросавы «Гений дзю-до». Похоже, что этот персонаж действительно познал истину, и истина сделала его свободным: он стоит среди гор в финале фильма, сам себе гора, потому что превозмог, преобразовал и сформировал себя. И, выбросив в ручей дощечку со своим прежним именем, стал другим, стал непоколебимым, как эти мощные горные вершины, сам стал вершиной. При этом фантастическом ощущении свободы надо иметь в виду, что цена преображения для героя – многие лета жесточайшей дисциплины и самоограничения, подчинения учителю и бесконечного тренинга, то есть проявление воли и усилий.
Ощущение свободы – это, безусловно, ощущение жизни. Что больше в “Anarchy in the UKR” – жизни или смерти? Как бы не отрекался анархист Сергея Жадана от смерти на жизненном взлете, а все-таки на его судьбе четко проставлена печать «Жить быстро, умереть молодым» (трепетное отношение к поминкам роднит кстати Жадана с Бузулукским). Это именно не memento mori, а плановое самоубийство анархиста, идущее от рождения, — и в этом мне видится не столько бесстрашие перед смертью, сколько боязнь старости и одиночества. Да, старый уставший анархист, рок-идол, рок-тусовщик, вышедшие на революционную пенсию (об этом в определенной степени пишет Алексей Рыбин), это нонсенс, назвался анархистом – будь добр, ощущай пожизненно горящие угли под ногами, не можешь – в расход, в скомканную Богом страницу Его записной книжки.
Жизнь прекрасна и удивительна, когда вам никто ничего не навязывает, в этом смысле у улицы действительно не должно быть «неположенных мест для перехода».
При попытке перенести это мировоззренческое правило на реальную улицу, кишащую автомобилями, могут возникнуть проблемы. Наверное, настоящий анархист никогда не сядет за руль: он бы запарился тормозить перед повсеместно перебегающими дорогу братьями, презирающими положенную зебру. Помните гениальный фильм Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд»? Главный герой, потрясающий, настоящий анархист (ничего не захватывающий, кроме зрительского внимания) именно так и заканчивает свою молодую удивительную жизнь – перейдя улицу по своему усмотрению. Его жизнь была быстрой и легкой песней, — не тягостной, надрывной и предсмертной, а красивой, хоть и, конечно, печальной (но ведь и Гурджиев говорил о необходимости настраивания на правильную Вселенскую печаль). Такая жизнь не требует ни музыки на поминках, ни самих поминок, она просто продолжается в виде солнца и ветра.
По поводу детей, которые, по Жадану, должны проникнуться ароматом анархической свободы. Во-первых, все это в детях уже есть. Во-вторых – что хочется получить на выходе (вообще с детьми надо осторожнее, как говорил Василий Алибабаевич – «то бензин, а то дети»…)? Лично мне хочется увидеть в судьбе ребенка — преодоление инертности, становление, преобразование и расцвет личности, свободу и непоколебимость, как у горных вершин, которые, кстати, ничего в природе не захватывают, а спокойно и уверенно занимают свое, строго отведенное им место.
Не сомневаясь, что среди захватывающих фабрики и разрушающих буржуазные материальные ценности попадаются остроумные и искренние люди, смею предположить, что немало среди них и тех, кто просто отрабатывают Трагическую Формулу Никчемности гласящую, как известно: «Кильки плавают в томате, им в томате хорошо, только я, ипона матерь, место в жизни не нашел…».
В свое время крокодил Гена, прямо как герой «Над пропастью во ржи», уберегал карапузов-анархистов, слоняющихся по пустой детской площадке, от преждевременного суицида — один пытался прыгнуть в открытый люк, другой – захватить трансформаторную будку. Вам что, делать нечего? – грозно, гневно кричал Гена. Нечего! – честно отвечали карапузы. Не было на площадке ни качелей, ни песочницы, ни домиков…
Кстати, может быть в книге Сергея Жадана задан слишком серьезный, отчаянно-серьезный тон? Может, все не так уж трагично, особенно, если бы анархисты почаще улыбались и совершенствовали такое мощное тонизирующее средство, как самоирония…»Быть истинным дадаистом – значит быть также антидадаистом» – Пол Фейерабанд.
Книга читается с удовольствием, постоянно вызывая бушующий вихрь враждебных и дружественных ассоциаций. Книга ЧИТАЕТСЯ. Удивляет, раздражает, восхищает… я искренне желаю автору сил и энергии на следующую книгу – она ведь обязана быть лучше предыдущей…
Воще, воще.