Антон Санченко: «Стараюсь быть ближе к жанру судовых журналов»
Коллективное сознательное украинской литературы имеет достаточно неравномерное региональное распространение: сейчас громче всех представлены Западная Украина и Слобожанщина. Несправедливо мало на сегодня присутствуют Центральная и Восточная Украина. Но морской юг – благодаря Антону Санченко – все громче звучит в коллективном сознательном. Украинский читатель, который, наверное, устал от прозы о тараканах в голове богемных выпускников филфаков, получил возможность почитать легкую и текучую маринистику. «ЛитАкценту» удалось пообщаться с «главным радистом» украинской маринистики вскоре после вихода его книги «Нариси бурси» (рус. – “Очерки бурсы”) («Темпора»).
— Думаю, для начала читателям «ЛитАкцента» будет интересно узнать о Вашей мореходной карьере. Поскольку автор – не выпускник филфака – это редкость для украинской литературы…
— Вообще-то я – как раз выпускник филфака КНУ им. Т.Г. Шевченка, или — на момент выпуска – уже Института филологии. Все жду, когда у меня наконец про филфак хоть что-нибудь спросят, но, наверное, тщетно. Так что, не дождавшись вопроса, намекну, что прототипов некоторых преподавателей из моей новой книжки «Нариси бурси» можно искать и в желтом корпусе КНУ.
Что касается карьеры, то у начальника радиостанции она обычно стремительна: рейс практикантом, рейс стажером, рейс вторым радистом, и вот ты уже начальник, и расти тебе дальше некуда. Правда, начальник без единого подчиненного, как правило, — но это такое. В море я ходил что-то около 13 с половиной лет. Мне интересно было наблюдать в предыдущих интервью, как каждый журналист добавлял мне плавценза, превращая эти годы сначала в полтора, а потом почти в два десятка лет. На самом деле, некоторый «запас для маневра» у меня есть, так как свой первый пароход я отдраил от ржавчины и покрасил лет в четырнадцать, но это было еще на речке, а не на море. То есть, все подсчеты зависят от точки отсчета.
То же самое, например, и с количеством посещенных стран, портов и так далее. Вот в Латвии, в Риге и Лиепае, я бывал, когда она еще была в составе СССР. Засчитано или нет? А в Гвинее был, не разобравшись даже, в какой именно из Гвиней (их несколько), и не сходя на берег, потому что у меня как раз что-то из аппаратуры сгорело, и я всю стоянку это ремонтировал, не до того было. Поэтому я обычно формулирую это так: мой последний чемодан побывал не меньше чем в 19 странах. И этого достаточно.
— Банальный вопрос, но в контексте вашей карьеры он имеет определенный смысл: как Вы пришли к идее заниматься литературой?
— Я не приходил к такой идее. Я писал и все. Безыдейно. Потому, см.. выше о стремительности карьеры радиста, — расти куда-то, каких-то новых достижений, человеку все же хочется. И времени свободного у человека на пароходе достаточно, не всегда же козла забивать. За десять лет этой писанины и отсылки рассказов и повестей в тогдашние литературные журналы, ответ, который касался не входящего номера в редакции, а иных качеств рукописи, я получил лишь однажды. Нетрудно догадаться, что писал я по-русски и отсылал в Москву и Ленинград, потому что в советское время все известные «толстяки» были сосредоточены почему-то именно в этих городах. О существовании же, скажем, киевской русскоязычной «Радуги», в редакцию которой я мог бы занести рукопись собственноручно, я даже не догадывался, так мало места она занимала в информационном пространстве того времени, и такими малыми тиражами выходила. Это важно. Просто с глазу на глаз пообщаться с редактором и выслушать, что именно в твоей писанине ему не подходит. В случае с «Радугой» их не устраивала морская тематика — не в духе времени, мол. Как раз начинались бандитские девяностые, и «Радуга» едва ли не первой в СНГ, публиковала то ли «Москву бандитскую», то ли «Бандитский Петербург». Я согласился, что, в самом деле, море — это вечная ценность, может и подождать, но так и не понял, какое отношение та бандитская проза имела к Киеву. Отнюдь не большее, чем моя «херсонская», или «одесская» или еще какая-то морская. В этом отличие между украинской и русской литературами. Когда перешел на украинский, неожиданно оказалось, что украинским читателям керченские рыбаки почему-то интереснее московских бандитов. И что еще важнее — редакторы журналов и издательств в этом со своими читателями солидарны. (Впрочем, перешел на украинский — не достаточно точно, я от него никогда не убегал, писал и на украинском, хотя даже не пытался публиковать, и это были преимущественно далекие от маринистики тексты).
Антон Санченко. Очерки бурсы. — Киев: Темпора, 2011
На самом деле флот очень зависим как раз от литературы. Если бы не книги, в море ходили бы только уроженцы каких-нибудь прибрежных городов, которые имеют перед собой живой пример родителей-дядьев-сватов и т.п. А этого для простого воспроизводства «водоплавающих» мало, потому что еще ведь и девушки рождаются, и у моряков, кстати, значительно чаще, чем у сухопутных мужчин. Этому даже есть некое научное объяснение, но не буду перевирать, оставлю это дипломированным медикам. А еще ведь такой живой пример бывает и не всегда положительным, то есть дети моряков своим собственным детям таких вечно отсутствующих родителей как раз не пожелают, и в море принципиально не идут. И здесь берутся за дело писатели-маринисты…
Поэтому если бы не было литературы, я, киевлянин, просто не стал бы моряком, для меня это вещи неразделимые. Я и сейчас считаю, что книги должна бы читать именно молодежь, которая только выбирает свой жизненный путь и формирует определенные модели поведения. Путь и вероятные попутчики, описанные, например, Виктором Конецким, или Леонидом Тендюком, мне когда-то понравились. Вот в отношении последнего, помню, что когда выбирал себе распределение в керченскую «Югрыбпромразведку», а не в промышленные объединения в Севастополе или Одессе, я точно знал, что хочу работать на научных судах, благодаря прозе Тендюка, а именно его замечательным путеводным заметкам из сборника «Под крыльями альбатроса». Все сбылось, мечты сбылись, Тендюк не обманул. Только океан был не Тихий, а Индийский, но это такое.
Поэтому когда я пишу о море, я просто отдаю старые долги предшественникам-маринистам. Так как хочу, чтобы ребята и дальше «выбирали море среди всех чудес». А девушки и дальше любили «простых романтиков, отважных летчиков и моряков».
— Как воспринимают ваше творчество друзья-моряки?
— Кто как. Больше с юмором и пониманием особенностей художественной литературы. Но были и обиды. Причем совершенно для меня неожиданные. Вроде симпатичный персонаж, так им гордился, так ему все читатели сопереживают и за него волнуются, а прототип себя узнал и сказал тебе в трубку: «Такое написал, что на голову не налезает». Утешаюсь примером Экзюпери, с которым тоже кто-то из друзей-летчиков из-за такого поссорился, и извиняюсь. И вынужден объяснять особенности художественной прозы матросам. Если вы узнали себя и вам понравилось, это о вас, а если не понравилось, это о другом. Потому герои обычно — сборные, типовые, автор понадергал с миру по нитке и так далее.
— На презентации «Очерков бурсы» господин Капранов говорил о «моряцкой правде», то есть о склонности к преувеличениям. Согласны ли Вы с тем, что это одна из ключевых признаков Вашего творчества. И вообще — где проходит ватерлиния художественного домысла и реальности в Ваших произведениях?
— Я, наоборот, всегда страдаю от того, что если записывать, как оно было на самом деле, тебе никто не поверит, потому что такого не могло быть. Или придется очень долго объяснять, как именно твой герой до такой жизни дошел. А я пишу рассказы. Поэтому, наоборот, в невероятную, но правдивую ситуацию приходится вводить придуманный элемент правдоподобия. Предсказуемости, типичности, прочитываемости читателем с первого раза и без примечаний. Хотя, как называют это, скажем, в Португалии, «сказки трех моряков» — невероятные рассказы моряков в портовых кабаках о далеких странах — тоже очень важный жанр, но с развитием туризма и свободы передвижения Земным шаром вообще, он уже не такой актуальный. Специально для господина Капранова отмечу — когда я пишу, скорость ветра была 32 метра в секунду, она была именно такой, я не приврал ни на метр, лишь попытался еще и объяснить сухопутному читателю, что такое ураган, и как он выглядит в море и у берега, это не для красного словца было записано. Потому что есть еще жанр судовых журналов, в которые и заносится та «моряцкая правда», и заповедью для этих записей является «пиши, что видишь». Стараюсь быть ближе именно к этому жанру, а не к флотской «травле», жанру, как известно, устному.
— «Очерки бурсы», как и «Депеш мод» Сергея Жадана, писались с русскоязычной действительности, т.е. Вы прибегали к внутреннему переводу воспоминаний. Результат вышел весьма органичным. Что было труднее всего?
— Межъязыковая омонимия. Или, скажем, персонажи, и в то время говорили по-украински. Так как я не преувеличивал бы русскоязычность моего родного города Херсона, Украинский в нем родной для 74% жителей, так же, как в Киеве. Другое дело, что почему-то считается, что на нем следует общаться только на базаре или в селах, иначе ты не «городской» и «село неасфальтированное». Вот едет прочь «канонический» автобус из Херсона в Белозерку, проезжает черту города, и все сразу переходят на украинский. Просто феномен какой-то. Ну, теперь, после КНУ им. ТГШ, я уже знаю, что это называется неустойчивое двуязычие. Во времена учебы в ХГУ РП я, конечно же, этого не знал, но замечал неоднократно.
Ну, и осталось еще что-то за кадром в связи с этим вот «одноязычием» сборника, к чему я не знал, как подступиться. То есть русскую поэзию Ахматовой и Гумилева легче представить на украинском в переводах украинских поэтов и еще и устроить из этого определенные языковые игры, чем отразить того «внутреннего буратино», какими были тогда все украиноязычные. С появлением мобильных телефонов это стало заметно всем — с родственниками каждый из нас не придуривается и говорит именно на том языке, которым ему роднее, и украинский неожиданно вернулся на улицы даже таких придавленных имперским мифом городов, как Херсон. А в молодости я то же самое слышал на переговорном пункте на проспекте Ушакова, когда ездил с земляками-киевлянами звонить домой каждые выходные. До сих пор иногда смакую невольно подслушанную фразу земляка, который сейчас живет в Петропавловске-Камчатском — капитана, потом уже даже владельца какой-то рыболовецкой фирмы, дай Бог ему всяческих деловых успехов и больших уловов сайры.
Телефонная фраза была очень буднична и проста: «Чуєш, батьку?». И я лишь не так давно понял, что она-то — гоголевская. Настоящая фраза Остапа, как она звучала до того, как Гоголь перевел ее на русский: «Отец! где ты! Слышишь ли ты? «Сравнивайте экспрессивность, пафос и фонетику этих фраз сами.
То есть, в украинской литературе (кроме «Ворошиловграда» Жадана я бы упомянул еще «Там, где Юг» Ульяненко, «Клясу» Вольвача, и, наверное, еще каких-то непрочитанных мною авторов), происходит процесс обратный гоголевскому, я для себя называю его строкой из пинкфлойдов «bring the boys back home».
— Что Вы взяли бы из мировой маринистики в украинскую? Чего ей не хватает?
— Ну, прежде всего — сами переводы той мировой маринистики. Если не брать античность, их просто нет, хотя украинская переводческая школа и во времена СССР была одной из лучших.
Почему у нас есть премия Джозефа Конрада для молодых авторов, и нет переводов «В зеркале морей» или «Лорда Джима» (украинский перевод «Лорда Джима» существует. — Ред.)? Он же наш земляк, хотя и писал на английском, должны были бы издать уже хотя бы по этой причине. Хуже всего в этой ситуации то, что я предполагаю, что и переводы эти существуют, но я ничего о них не знаю, хотя — ну, очень заинтересованное лицо.
Самое интересное же то, что в русскую литературу те же переводы мировой маринистики тоже попадали в основном от нас, через одесское издательство «Маяк». Что с тем издательством сейчас, не знаю, их книги нахожу теперь только в разделах «Букинистика», и новые переводы мировой классики на русский тоже что-то на глаза не попадают. Или, опять же, их просто до нас не довозят, поскольку все места на полках книжных магазинов заняли альтернативной историей и детективами.
— Кроме оригинального творчества, Вы также занимаетесь переводом. К печати готовится книга Слокама, которую Вы перевели вместе с друзьями. Каких еще достижений мировой маринистики не хватает в украинском переводе?
— Джозефа Конрада я уже назвал, добавлю Германа Мелвилла и Джека Лондона. Такие вот три кита. Подозреваю, что Лондона как раз активно переводили и в советское время, он был из разрешенных авторов, не знаю только, замахнулся ли кто из украинских переводчиков именно на его морские произведения — «Морского волка» или «Повести Южных морей». А вот его «Мятежа на» Эльсиноре «» — точно в советское время не печатали, так это непохоже на Лондона-социалиста, которым нам пытались его представить. Одного же Мелвиллового «Моби Дика» любому переводчику хватит на то, чтобы его имя золотыми буквами вписали туда, куда имена переводчиков обычно вписывают. Вечная книга о вечном море.
Конечно, хотелось бы и кого-то более камерного и помоложе этих атлантов, Алистера Маклина какого-нибудь, или даже Переса-Реверте по-украински почитать, а также легион современных англоязычных авторов, которых никогда не переводили на русский. Но я реалист. Перевести хотя бы классику.
Вот наговорил с три короба и наконец вспомнил замечательный украинский перевод М. Дмитренко «Хроники капитана Блада» Рафаэля Сабатини, сделанный в советское время, и невероятный перевод «Острова сокровищ» Стивенсона, который сделал кто-то из довоенных львовян, чуть ли не на львовском наречии. Ну и собственно, «Соленый лед» Конецкого А. Шевченко в 80-е так шикарно перевел, что я с тех пор не мог читать ее в оригинале, как ни стыдно мне в этом признаваться в отношении Виктора Викторовича. То есть, некоторые достижения были, не надо обобщать.
Русскую же маринистику, того же одессита Бориса Житкова или феодосийца Александра Грина, переводить не надо, надо просто переиздать. Тем более, что у одесситов раньше это неплохо получалось. Куда оно делось?
— Сейчас вы уже плаваете не так морем, как интернетом …
— Я, собственно, и морями не столько плавал, сколько ходил. А Интернетом — бродил, а не серфил. Что-то около одиннадцати или двенадцати лет. Здесь тоже все от точки отсчета зависит. Скажу лишь, что когда я стал заниматься Интернетом профессионально, т.е. получать деньги за любимое дело, украинских пользователей еще было меньше, чем жителей Троещины. Я с тех пор так их и считал — Троещинами. Две Троещины, три Троещины, когда количество перевалило за количество жителей Киева — прекратил за этим следить. Наконец-то.
В начале же интернетов все было как-то человечнее и интеллигентнее, компьютеры еще были забавой всевозможных гуманитарных ботанов и технически грамотных сисадминов, а не юлеботов и литакцентовских троллей, и неожиданные скопления стольких культурных людей в одном месте в одно время взрывались феерическими проектами. Мы снова возвращаемся к литературе, кстати. Если бы не интернет, я бы наверное лет в 27 обломался со своими литературными упражнениями, сколько на самом деле можно безрезультатно биться лбом о стену? А тут появилась куча литературных сайтов, мы все стали как-то друг другу заметны, несмотря на расстояния, и главное — у каждого появились наконец читатели, помимо затурканных нашими просьбами почитать и оценить родных и знакомых. Первое российское интернетное поколение авторов уже где-то вблизи тамошнего литературного Олимпа, а может Шипки, или Казбека, не знаю как у них это называется. Достаточно назвать хотя бы Горчева, Быкова и Горалик, известных мне еще с тех времен. Меня утешает то, что украинское поколение не промедлило, и нынешнюю «Коронацию слова» выигрывали тоже преимущественно интернетные авторы, причем восемь из них, по крайней мере, — с сайта ГАК, на котором и я публикуюсь доныне.
В начале же 2000-х я публиковался на одесской “Литературной палубе» Дмитрия Скафиди, хотя уже вернулся в Киев. Это был такой совершенно пантагрюэлевский персонаж одесских литературных кругов, царство ему небесное. Второй помощник капитана, который мог модерировать свой сайт из какого-нибудь Ливерпуля, а в следующий раз уже с Панамского канала, а морской прозы принципиально не писал, как я его ни уговаривал, все время писал какую бесконечную космооперу, ему ее все время редактировали в каком-то донецком издательстве фантастики, но тут он снова шел в рейс, редакторский экземпляр терялся при переезде издательства, и все начиналось сначала. Это не мешало ему все время добросовестно посещать все фантастические конвенты и другие сборища, выпивать со всеми фантастическими гуру, о чем-то договариваться, приглашать на сайт интересных одесских авторов нефантастической ориентации, и снова идти в рейс на 9 месяцев.
И вот с его подачи я совершенно для себя неожиданно выиграл первый и последний литературный конкурс в своей жизни — Делицынские «Тенета» 2002 года — за повесть «30 градусов за Меркатором» в категории «Сентиментальный и любовный роман». И даже получил приз 200 долларов из самой Америки, — Леонид Делицын еще жил там. (Если вы не знаете, кто это — Гугль вам в помощь) В 2002 году это была половина суммы, необходимой на издание книги самиздатовским способом, а тут еще случилось второе чудо интернета, и пришлось идти с шапкой по друзьям-морякам, собирать остальные и книгу «Вызывной канал» все-таки издавать.
Второе чудо состояло в том, что на сайте «Литературная палуба» появился сам … Виктор Конецкий. Вот не верьте людям, что возраст является помехой компьютеризации, Виктору Викторовичу в то время уже было за шестьдесят. Мы со Скафиди и другими авторами-моряками почему-то принялись обсуждать какую-то давнюю его книгу, кажется «Среди мифов и рифов», и тут — такое чудо. Поздоровалось, отрекомендовалось, вежливо кашлянуло и сказало, что ему очень приятно, что его до сих пор кто-то читает и обсуждает. Мы были уже стреляные воробьи, съели уже не одну интернетную мистификацию, но в гестбуке Скафиди обязательным полем был почтовый адрес, поэтому я не удержался и написал на него некий вопрос, ответ на который мог знать только настоящий Конецкий. Я просто уже некогда отсылал ему свою рукопись, получил ответ от его жены и одновременно литературного секретаря Татьяны Валентиновны, из которого понял, что Виктору Викторовичу тогда было не до рукописей, причем подозреваю, что рукописями его заваливали все моряки бывшего Советского Союза, и вряд ли он их читал, ибо сколько же можно, честное слово?
Но переписка завязалась, чем-то Виктора Викторовича все же мое нескромное лицо заинтересовало, рукопись он мою если до того не читал, то попросил найти в тех кипах читательских писем и прочитал. И сказал, что мне надо писать, что это надо издавать как угодно, хоть тушкой, хоть чучелом, и что он держит за меня кулаки. Мы еще некоторое время переписывались, имею как следствие его последнюю книгу с автографом, которая положила начало моей коллекции книг с автографами писателей, которую собираю с того времени.
Антон Санченко. Баркаролы. — Киев: Факт, 2008
— Расскажите об идее Вашего сайта «Автура». Какими достижениями можете похвастаться на сегодняшний день?
— Сайт «Автура» создан с единственной целью — чтобы я знал, у кого из украинских авторов мне следует просить автограф в связи с выходом новой книги и вовремя мог их с этим поздравить. И чтобы со мной об этом узнавали все читатели украинских книг, которые это ищут в интернете. Сейчас на сайте зарегистрировано 134 современных украинских автора, которые выложили библиографию и отрывки из 471-й своей книги, прикрепили к ним 625 рецензий в прессе, это все считается по специальному алгоритму и подается в виде рейтинга популярности с классификацией на 155 жанров, так как меня замучила ситуация, когда все украинские книжки в любом книжном магазине пытаются втиснуть в один шкаф, и считают что украинская литература — это и есть такой жанр. Между тем, я точно знаю, что я — маринист.
Кроме того, сайт неожиданно стал связующим звеном между книгами бумажными и электронными, поскольку рейтинг смог вычислить популярность и тех, и других. После опыта с пиксельной книгой Елены Захарченко «Семь ворот», которую можно скачать с нашего сайта, и это уже сделало 3481 человек за три недели, говорю об этом уже с уверенностью, как о проверенном факте. Поэтому найти среди них что-то стоящее было задачей не из простых. Надеюсь, сейчас эту тяжелую работу будет делать «Автура» и его хитрые алгоритмы «коллаборативной фильтрации», как обозвал это московский профессор Долгин.
И кроме всего этого, «Автура» — это интернет-ретро, в знак ностальгии за тими первыми годами интернетов без штабистов и продавцов виагры в Гестбук. Очень хотелось бы ту атмосферу возродить хотя бы локально.
— Достаточно активно украинская литература использует социальные медиа?
— Иногда мне кажется, что даже слишком активно, и лучше бы Отар Довженко уже писал новую книгу вместо нового сообщения в «мордокнижке», а Александр Ворошило снова вернулся к книгоизданию.
— В книге «Роман как государство» Милорад Павич пророчествовал недалекую смерть бумажной книги. Что скажете по этому поводу, имея опыт пиксельного распространения творчества?
— Скажу, что Павич поспешил с эпитафиями. По крайней мере, его собственные книги, даже гипертекстовые, я читал только на бумаге. А половина из тех, кто уже приобрел мои «Очерки бурсы» после первой презентации книги, уже их читали то ли на сайте в виде рукописи, то ли уже в виде пиксельной книги, скачав с «Автуры». То есть почему-то людям хотелось иметь именно бумажный экземпляр, несмотря ни на что.
«Кругосветное путешествие парусником в одиночку» Слокама мы уже планируем выпускать одновременно и в электронном, и в бумажном виде, чтобы исследовать еще и такое взаимодействие между «агрегатными состояниями книги», как я это предлагаю называть.
Тема вообще интересная, ответов не знает никто, даже американцы с «Амазона», ибо на их материке нет ни наших родных онлайновых пиратотек, ни рынка Петровка под боком. Время покажет.
С «Очерками бурсы» в их пиксельной ипостаси выяснилось, что, даже при таких неблагоприятных обстоятельствах всенашаровости, украинцы в целом готовы за электрокнижку платить автору определенную сумму, размер этой суммы тоже установлен. У западных маркетологов это называется «справедливая цена» — понятие, полностью отсутствующее у наших издателей. Поэтому такой путь перспективен. Но это отнюдь не означает, что бумажное книгоиздание кончится. Видоизменится. Дешевые, неряшливо изданные книги точно исчезнут, а какие-то — те останутся. Кто сориентируется вовремя, какие именно, — тот и будет на коне.
— Ну, и традиционный вопрос: какие планы в маринистике и не только?
— Наполеоновские. Только не воспринимайте это как желание эмигрировать на остров Св. Елены.
— Этого Наполеон и не планировал. Спасибо, за беседу и желаю успехов.
Разговор поддерживал Лесь Белей Литакцент
Замечательнейший материал!