о цикле стихов Ольги Хвостовой «Забери меч» («Знамя», 2007, №8)

… С этого многоточия, пожалуй, я смогу начать изложение своих впечатлений о стихах Ольги Хвостовой, вошедших в цикл «забери меч». Прошу прощения, но по-другому никак не получается, притом, что мыслей целый ворох. Все они непрестанно разбегаются и мне стоит большого труда собрать их вместе.
Кое-что бегло записал карандашом на полях в процессе прочтения. Думаю, что это существенно облегчит мою задачу.
Итак, с чего же начать?
Трудно выделить в собственных оценках стихов данного автора что-то наиболее важное, ибо неважного среди  множества своих рассуждений об этих стихах сейчас просто не нахожу. Редкий для меня случай.
Начну с наиболее общего, постепенно переходя к частным моментам.
Являются ли эти стихи проявлением творчества, в частности литературного? Да, являются.
Являются ли эти стихи поэзией? Тут меня охватывают серьезные сомнения и противоречия, затрудняющие поиск однозначного ответа. И дело здесь, конечно же, не в орфографии. Автор сознательно свёл эту сторону своего творчества к нулю. При этом даже за полным отсутствием знаков препинания, кавычек и заглавных букв, за несвойственным стихам использованием в них словарных сокращений («м.б.» – вместо «может быть»; «и лежала на разделочной как рыба»; «облака как дамоклов над головою» и т.д.) и уж совсем немыслимым для них обрыванием слов (родина – «ро»), угадывается рука профессионального филолога. Угадывается она и в сознательном пренебрежении рифмой и в ломании, а зачастую, полном игнорировании стихотворного размера. Более того, стихотворение «появилось время пишу» отчасти выполнено в манере раёшного стиха, овладеть которой неподготовленному человеку очень сложно. Так что, признаем, что крушение правил орфографии и стихосложения автором сделано вполне профессионально. Остаётся вопрос «зачем?», на который я попробую ответить несколько позже.
Пытаясь определить для себя главную отличительную черту настоящей поэзии, прихожу к выводу, что такой главной чертой непременно должен являться лиризм стихотворения, который и несёт в себе всю поэтику и без которого стихи перестают быть поэзией. Что касается до проявлений лиризма в поэтическом творчестве, то они могут быть самыми разнообразными: любовная лирика, гражданская, военная, тюремная, фольклорная, бытописательная, философская, куртуазная, деревенская, городская, морская и т.д.
Даже Маяковский, этот неудобоваримый и непонимаемый для многих поэт, совсем не чужд лирики:
Вошел к парикмахеру, сказал — спокойный:

«Будьте добры, причешите мне уши».

Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,

лицо вытянулось, как у груши.

«Сумасшедший!

Рыжий!»-

запрыгали слова.

Ругань металась от писка до писка,

и до-о-о-о-лго
хихикала чья-то голова,

выдергиваясь из толпы, как старая редиска.
Коротенькое и незамысловатое, вроде бы, стихотворение, а сколько в нём лиризма! Сколько замечательных метафор.
Размышления над наличием в стихах О.Хвостовой поэтики вполне закономерно привели меня от стихов Маяковского к прочитанным мною во множестве воспоминаниям о Серебряном веке русской поэзии.
Нашим современникам очень легко рассуждать о невежестве и отсутствии хорошего литературного вкуса у «закоснелых ретроградов» начала-середины девяностых годов девятнадцатого столетия, которые не разглядели, не увидели в новых авторах и их новых стихах зарождающегося великого литературного явления.
Не подвергая критике стихи Брюсова и Бальмонта, которые явились зачинателями русского литературного символизма, и, не принижая их значения в русской литературе, следует признать, что современники нарекли ранних символистов декадентами вполне справедливо – несмотря на предшествовавшее символистам десятилетие поэтического затишья, в котором навскидку можно вспомнить разве что С.Надсона, да Я.Полонского с К.Случевским., русские любители поэзии не разучились разбираться в ней. Их не обманула расчетливо-эпатажная поэзия В.Брюсова или талантливо-восторженные, брызжущие потоками ярких символов-образов стихи К.Бальмонта, в которых, тем не менее, было два равноуживающихся центра – Солнце, и сам поэт. Но, несмотря на это, стихи декадентов были поэзией! И это бессмысленно отрицать.
Обращаясь к стихам Ольги Хвостовой, так и хочется воскликнуть: «это же декадентство в чистом виде!» Как ни горестно признавать очевидное, но от  стихов обозреваемого цикла так и разит упадком духа. Причём упадком настолько тяжёлым и нескрываемым, что он окончательно убивает желание называть эти стихи поэзией.
Можно сколько угодно говорить о неравнодушном отношении автора к окружающей его жизни, о его наполненном болью видении безрадостных перемен в обществе, даже об уникальности и особой остроте этого видения – от этого в стихах, даже самых хороших в смысле формы, лексического ряда, образности и т.д. поэзии никак не прибавится. А надо признать, что стихи О.Хвостовой не являются бездарными. И это только добавляет сожаления.
Поэзия знает массу примеров сугубо минорного, глубоко-меланхоличного и даже депрессивного творчества. То есть такого стихотворчества, в котором поэт, несмотря на все трудности его взаимоотношений с окружающим миром, несмотря на все свои разочарования и утраты, до самой последней минуты остается поэтом и продолжает вести диалог с читателем. А в этом диалоге – последняя надежда донести что-то важное и волнующее до собеседника и, главное – надежда получить ответный отклик и сопереживание.
Даже расшатавший до предела свою психику С.Есенин в свой предсмертный час до конца остался поэтом, родив замечательные строки стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья».
Стихи цикла «забери меч» видятся мне монологом, причем, монологом, без надежды на понимание, а, может быть, и без желания автора быть понятым. Автор не пытается раскрыть читателю причин своего душевного кризиса, не ведёт с ним диалога в поисках ответов на мучающие его вопросы, не пытается вызвать своими стихами сопереживание, да и, пожалуй, не ищет никаких ответов.
Такая отстраненность сперва настораживает читателя, а потом и просто отпугивает. Хотя эти слова вовсе не означают, что стихи О.Хвостовой не могут иметь своей читательской аудитории и даже почитателей ее творчества.
Отмечая темы, которые волнуют автора стихов, мы видим и борьбу с режимом (но каким?), и борющихся с ним (как и зачем?) неустроенных прокуренных женщин в черных платках, «может быть психопаток», и тему личной бытовой, семейной и социальной неустроенности автора, которая, как мне кажется, и является на сегодняшний день, главным движителем творчества Ольги Хвостовой.
Читая стихи Ольги Хвостовой, нельзя не заметить, что ее скрытый конфликт с окружающим миром и обществом, носит довольно затяжной и все усиливающийся характер. Автор не ищет гармонии с окружающим миром, не ищет выхода из сложившегося конфликта. Меня, как читателя, постоянно преследует мысль о том, что саморазрушение – это и есть сегодня некая самоцель для Ольги Хвостовой и для всего того, что она делает в литературе. При этом, совсем не хочется утверждать, что это – некая поза. Скорее всего, сейчас это вполне естественная для данного поэта и искренняя потребность.
Подтверждение этому можно без труда найти в бесконечно чередующих друг друга надрывных интонациях, в гиперболах («столикий янус»), в жаргонизмах, в издевательски коверкающих язык элементах сетевой литературы («аффтар», «жжот», «крофф»), в обрывочности и упрощенности слов и выражений, о которых уже говорилось выше, в общей деструктивности лексики.
Иногда кажется, что душевное состояние автора настолько взвинчено, что он не замечает очевидных вещей, например, употребляя в одном синонимическом ряду несопоставимые понятия «последний дурак» и «шелудивый босяк».
Бросаются в глаза и религиозные метания – поиск божественного идеала, отчаяние, отрицание всего вездесущего, и снова – новое религиозное устремление («и дзен говорит стоп тишина»; «не дожить ни до вербного ни до пасхи / не стоять перед господом со свечою»; «на убийственный мир совершает набег тюрьма либо церковь вцепляется боженьке в бороду»).
В стихотворении же «где корёжат сердце и зренье грузят» я уловил признаки глубокого невротизма автора, вылившиеся в невероятные по степени накала апелляции к живописи Босха.
Теперь необходимо сказать о том, что бросается в глаза при первом же знакомстве со стихами этого цикла – их песенность. Не музыкальность, а именно – песенность.
Всем известно то, что многие замечательные стихи зачастую невозможно положить на музыку. И так же известно, что многие тексты песен, всколыхнувших не одну сотню тысяч поклонников и сформировавших взгляды целых поколений, ложась на бумагу, тускнеют и теряют свою выразительность. Так происходит, например, со стихами В.Цоя, писавшего в такой же «беззнаковой» и «беззаглавнобуквенной» манере.
В связи с этим, я склонен думать о том, что стихи Ольги Хвостовой очень близки бардовской песне и песне протестного рока. И, поэтому, я совсем не исключаю того, что писались они, возможно, для живого музыкального исполнения и восприятия и что, в связи с этим, при определенной интонационной, риттмической и мелодийной подаче и музыкальном сопровождении, в них могут открыться неожиданные яркие стороны, совсем не видимые на бумаге. Так, стихотворение «зеркало брала вдребезги разбила» очень созвучно творчеству трагически и рано ушедшей из жизни рок-певицы Янки Дягилевой (в последние годы жизни находилась в длительном глубоко-депрессивном состоянии); стихотворение «будет так вздымает свет погребает тьма» очень напоминает творчество так же трагически погибшего барда Александра Башлачёва. Из этой же категории стихотворение «как последний дурак шелудивый босяк» и другие.
Теперь попробуем вернуться к поиску причин такого «упаднического» подхода к поэтическому творчеству, к которому прибегает О.Хвостова. О них, в общем-то, уже было сказано. Её стихи это – протест, крик отрицания, вызванный личной неустроенностью автора во всех отношениях, внутренним надломом и отсутствием гармонии в его душе.
Но не менее важно, на мой взгляд, и то, что большая вина, именно вина в этом, лежит на тех людях, которые давали личную и публичную оценку творчеству этого, безусловно, одарённого поэта, неуёмно восхваляя и превознося те элементы поэзии Ольги Хвостовой, в которых бы необходима была определённая мера, и, как бы склоняя её тем самым, к развитию симптоматичных тенденций в её творчестве, которые в настоящее время в некоторых ее стихах доведены до уродства, преподносимого теперь читателю в качестве «элитарной» поэзии.
В доказательство своих слов в качестве примера приведу цитату из статьи неизвестного мне автора, посвященной стихам О.Хвостовой («Знамя», № 2, 2003г.):  «…её сочные, смелые и свободные, точно выпущенные на волю птицы, стихотворения способны открыть новый век русской поэзии.».
По-моему, явный перебор!
У меня создалось впечатление, что для определённого окололитературного круга товарищей одарённая поэтесса Ольга Хвостова ценна не в качестве самобытного поэта, а в качестве некоего фетиша, знамени, которым можно размахивать, привлекая всё новую и новую аудиторию читающей публики. В такой ситуации игра на понижение вполне оправданна и уместна – чем грязнее, тем лучше. Вопрос лишь в том – для кого?
Чтобы отмести все обвинения в свой адрес в необъективности и патологической злобности, я лишь скажу с огорчением – загляните во второй номер журнала «Знамя» за 2002 год и прочитайте цикл стихов этого же автора под названием «Беженские элегии», и тогда сами всё поймёте.
Вот одно стихотворение Ольги из этого сборника.