О рассказе «Мусорщик» Олеси Брютовой
Так бывает: усаживаешься в кресло, принимаешься за чтение сборника мистики, но вместо поводов для игр воображения и дозы адреналина получаешь только повод для грусти. Сидишь наедине с компьютером да настольной лампой и грустишь, прочитывая одну страницу за другой. И вместо леденящих кровь образов в голову снова лезут только скорбные мысли о сетевой литературе, о ее необязательности, о том, что писано-переписано, читано-перечитано… За некоторым исключением места для мистики, увы, просто не остается. И вот последний рассказ. Приступаешь к нему без эмоций и без надежд, размышляя только о том, что этот – последний, и может быть, другая попытка, другой сборник, другие рассказы окажутся… Но постойте! Расслабившийся взгляд вдруг начинает крепче цепляться за строки, успевшее задремать сознание, встрепенувшись, вновь принимается усиленно работать, и… происходит маленькое чудо для читателя.
Примерно так обстояло дело и со мной, когда в электронном сборнике мистических рассказов «Городские легенды» (http://www.ikeep.ws/index.php?newsid=682) я познакомилась с «Мусорщиком» Олеси Брютовой. Впрочем, и автор, и рассказ были мне уже знакомы. На некоторые работы Олеси я уже писала рецензии, а этот текст встречала ранее в других электронных изданиях. Однако заведомого трепета и готовности восхититься, внушенных именем автора, я не испытывала, да и рассказ так и не прочла прежде. Поэтому наши отношения с «Мусорщиком» начинались, что называется, с чистого листа.
Язык ровный, без явных отличительных черт. Впрочем, язык ровный, без огрехов и нестройности. Экспозиция (что-то вроде дани жанровым первоосновам) – и сразу же смена сюжетной линии. Уже известное, но все же не слишком клишированное сравнение произведений искусства с маленькими детьми и несколько удачных эпитетов, вроде «свежевыстиранного неба». Цепочка небольших бытовых сцен, написанных всё также ровно, без особенной яркости, но с радующим чувством меры. И неожиданно – пик повествования, неожиданно – интрига, которая, вот уж действительно, длится до последней строки, до последнего слова. Развязка лаконична, практически мгновенна – чувство меры снова не подводит автора, от этого и сохраняется накал. Неожиданность и мера – пожалуй, два основных достоинства рассказа; особенно, кстати, в жанре мистики. Такова форма работы.
Что касается содержания, то о неожиданности нужно сказать и здесь.
Есть на свете, а точнее в одной из многочисленных городских многоэтажек выживший из ума старик, который целыми днями занят сбором разного мелкого мусора. В этой же многоэтажке живет молодая художница, которая после очередного необоснованного отказа выставлять ее работы в сердцах бросает проклятие в адрес своего таланта, как бросает на обочину и скомканную оберточную бумагу от картины. Ненужный комок подбирает вечно что-то бормочущий Мусорщик. А из жизни художницы вдруг уходит что-то важное: необходимость писать, а вместе с ней и смысл – не только творчества, но и всей жизни. Тот самый, брошенный ею и подобранный Мусорщиком Талант. В отчаянной попытке вернуть его девушка идет на сделку «вслепую»: Мусорщик заберет у нее то, чего хочет больше всего, но что ни один человек не отдаст по доброй воле. Талант возвращается к героине, а Мусорщик получает долгожданное сокровище – Покой.
Вот так в этом, пожалуй, наименее мистическом (ведь «Мусорщик» оказывается скорее аллегорией) из прочитанных рассказов неожиданно проявляется наибольшая мистика. Вот так в нем, напрочь лишенном ужасов, вдруг оживает самый страшный кошмар. Идея рассказа, такая простая, такая доступная, вдруг становится не просто актуальной, но единственно значимой. То ли особенно в контексте сборника, то ли особенно в разговоре о сетевой литературе, то ли просто – особенно. Выброшенное, заброшенное, по неразумению, в поспешности, под давлением быта отвергнутое чувство, ощущение, потребность, способ восприятия – талант ли, любовь или что-то иное; и вот он, великий ужас – жизнь по инерции, жизнь «идет как идет». Это ли покой? Нет, как не может быть покоем отсутствие смысла. Поэтому, примеряя на себя выбор героини, я тоже мысленно ударяю по рукам со стариком. Я меняю «блаженный, мудрый, великий Покой», который, наверное, каждый читатель поймет по-своему, на скомканную бумажку, на простой мусор, без которого, однако, не вижу своего существования.
Переживая маленькое чудо для читателя, я закрываю сборник. Всё не зря.