Однаждый Многомудрый Лё Ше — кстати, отчётливый китаец: узкоглазый, с седой, просвечивающей, как душ бородой, в шёлковом (и зелёном) халате, расписанном оранжевыми драконами, и жил он на горе, которую часто показывают по телевизору, когда он работает, а когда не работает — одни слова по-китайски и остаются, хотя телевизор и совецкий, но где ж взять столько сил, чтобы старче в ремонт его тащил? А?..
Итак:
Однажды Многомудрый Лё Ше — как был, в шёлковом (и зелёном) с оранжевыми драконами сидел на мостках с бамбуковой удочкой и ловил рыбу.
Рыба ловиться не хотела, но ей было любопытно, как Лё Ше выйдет из затруднения, поэтому она нарезала круги вокруг мостков, этак вот, подпершись, а порою и подбоченясь, при том же и сардонически ухмыляясь, золотым зубом покусывая травинку (тоже зелёную).
Между тем, вечерело, по воде в блестящих калошах шагала прохлада, неся мешком крупного, рассыпчатого комара, и солнце садилось, просвечивая, как у них там полагается в Китае, красным сквозь густую, мелко накрошенную зелень.
Многомудрый давно хотел немудрящего своего настоя из оцинкованного ведра, препонесённого ему Дже, волшебного ведра, на котором что-то было написано по русски. Но язык сей, увы, в список Знания Бодхидхарма не вносил. Но тайна укрепляет силы, поэтому только в этом ведре Лё Ше и хранил главный секретный напиток своего долголетия и мудрости, прихлёбывая его каждый день, когда солнце цеплялось воротником за сучок сосны возле дупла, где снимала аппартмент караульная Белка.
Тем временем наступал момент, когда у дверей его хижины полагалось быть послушнице Дже. А при Дже Многомудрый, несмотря на шестьсот лет жизни, стремался, и поэтому бормотал всяческую чепуху, поскорее захлопывая дверь.
— Родственница она мне, что ли? — этой теме Многомудрый даже посвятил одну из регулярных динамических медитаций, но когда из клубка пришёл к нему Синий Голожопый Раджа — ответ постеснялся спросить.
— Ну его на фиг.
И без того стрёмно: что ни скажи, всё при Дже выходит шиворот навыворот.
И вот именно сегодня он решил поставить точку в их слишщком сложных отношениях. По традициям мудрости полагалось выдать что-нибудь этакое, чтобы раз-навсегда поразить даму и более уже не косорезить в её присутствии нипочём.
Надо сказать — мно-ого мулек придумал — на то ведь был он Многомудрый.
Скажем: вот придёт Дже с очередным своим вопросцем, а он приветливо вынесет ей жареную речную рыбу. Угощайся.
Тут она и сядет, а он, прохаживаясь вокруг, наконец станет учить её уму разуму, и косорезить — ни-ни.
Или, скажем, вариант тот же, но вместо жареной — он ей сырую, в авоське, но уже чищенную, как на симферопольском базаре (откуда-то ведь и про симферопольский базар знал Многомудрый!) то бишь освобождённую от нечистот земных и от чешуи, как символ вскрытой мудрецом для профанов умности.
И тут Дже и сядет, а он — опять же: ходит вокруг, похаживает — строго на задних лапах! — и учит, учит, учит…
Или вот еще: стучится, скажем, она, — стучится, стучится, стучится…
И вот в этот момент, не метаться, как старый дурак по хижине, распихивая по углам вековой грязи носки, а смело отворить дверь и — — — Ав!!!
И тут она и сядет, а он снова похаживать, поучивать, для достоверности силлогизимов помахивая увесистой рыбой, похлопывая ею по ладошке этак вот Шллёп — шлёп, шллёп — шлёп…
А потом, ей рыбу эту и отдать.
О! — заметил в душе Многомудрый. — Сильный ход. Этак ведь можно и в анналы попасть. Дескать, сперва, как даос этот, забыл, ну… как же его, подлеца,… ну… — забыл, — ладно, биограф вспомнит: сперва напугал, дескать «Знает мастер-то…»
А мастер зна-ает, зачем пуга-ает,
зачем ляга-ает, чиво жала-ает,
чиво жала-ает, куда гуля-ает,
о чём мечтает, она мечтает…
(раскрылись 7 Небес и поток гениальных рифм излился на Многомудрого, и добыв откуда-то припасённый синий платочек, он, напевая, пустился впляс, кружась, тяжело припрыгивая на манер вставшей на задни лапки квакши ординарус — возраст чай, пока не устал и, утираясь платоком, не сел чаёвничать с припасённым со вчера сахарком там же на мостках, и — мысль думать)
…о чём бишь?… Ах, да: значит, сперва напугал, а потом взял тёпленьку да и … Нет, то бишь, не … а научил. Вот. Это вам не спичку чиркнул. Да. Ли Чи с соседней горы, тот только…. — а научить — фигу. ОДнако, (с досадою отметил Многомудрый) — к этому самозванцу толпа так и норовит, так и накатывает волнами, а у меня — одна Дже. Эх…
Хотя, конечно и я бы мог .., и даже очень бы непрочь, но в этом рождении нельзя. Дхарма сука, дхарма…
Во-от.
Тут ему стало жарко и он расстегнул свой шёлковый (зелёный) халат и стал обмахиваться полою.
— Уф-ф, в пот ажно бросило… В Китае того не положено. Не с чего здесь. С трёх рисинок понимаешь, много не напотеешь. Это в следующем рождении, в Крыму, наемшись бычков, потей — не хочу. А счас нельзя.
Счас думать надо.
Так вот: научу, а потом рыбу с собой дам. На де, вкуси мудрости.
Не-е, не зря я МНОГОМУДРАЙ, обо мне еще легенды станут слагать, не только про этого… — с горы.
И он утвердил эту мульку в качестве главной своей, и всё был хорошо, но рыба — рыба-сука, рыба-коза ловиться не желала совершенно.
Времени запалить мало-мальски приличный жертвенный костерок уже не оставалось и Лё Ше только бессильно шевелил губами, очевидно произнося заклятия, но на подлое пресноводное жаберное из семейства карповых эта слова не действовали.
— Динамиту бы! — как-то неожиданно подумал мудрый, но откуда в древнем Китае динамит, когда они порох только дымный изобрели, а до пироксилина следовало еще штук пять Многомудрых последовательно хоронить…
И тут он услышал позади себя шорох, и увидал: к реке спускается прекрасная Дже, скромно закутанная в тёмные покрывала, перебирая по тёплой натоптанной земле босыми розовыми ножками.
В руке она несла свёрнутый и перевязанный бечёвкой очередной вопрос.
Рыба хихикнула и ушла вглубину — толпу звать: не каждый день видишь, как Многомудрые попадают конкретно. Не каждый.
…И вот тут Лё Ше, и показал, что не зря прожил свои шестьсот лет, не зря давил комаров, и переводил рис.
Он встал, потом лёг на живот, и, перегнувшись и вытянувшись, достал из воды цветок речной кувшинки. И — протянул Дже.
— Смотри, послушница! Здесь, в лотосе (соврал, хитрец) — все таины мира, и его суть, религии все и мировая мудрость — всё здесь.
Видишь, как он прекрасен? Совсем как ты, когда молчишь.
— Правда, Многомудрый? — зарделась Дже.
— Правда, — грянул Многомудрый, и она подняла глаза и увидела, что солнце уже село, и только малая горбушка его пускала красные стрелы — лучи из-за темной листвы, нанизывая стеклянных комаров и заставляя светиться их, как маленкие летающие светодиоды. Комары и стрекоза отражались в гладкой воде, откуда высоко выпрыгивали рыбы, которые просто не могли упустить возможность полететь за салютами.
Салюты, петарды — орали рыбы, — воздушные змеи, нарушая строй и запреты и тогда приведшая их, самая главная, сардонически усмехавшаяся рыба от отчаяния за свой позор, выкинулась и поползла по мосткам, прямо к ногам Многомудрого.
— Будет у нас сегодня жареная рыбка! — вскричал Лё Ше.
Но Дже, котороя в этот самый момент, глядя в речную кувшинку (А ведь говорили, что лотос!) обрела просветление, — промолвила:
— Отпусти её, о, Лё Ше. В следующем рождении она будет преподавать тебе английский язык.
— С предвиденным результатом, — сказал Лё Ше, но рыбу бросил в воду.
И в тот же момент солнце за горой спустилось на ступеньку вниз по стремянке, и стало рассматривать книжки, которые, как вы знаете, всегда стоят на полках в обратной стороны любой мало-мальски приличной горы. И комары потухли, но включили маленькие сирены, и с воем пикирующих бомбардировщиков устремились к Лё Ше.
Пойдём домой! — сказал он, ежась и вздрагивая.
— Пойдём — ответила Дже, которую комары не кусали, ибо просветлённых комары не едят. — Пойдём. Я принесла тебе не вопрос, а рыбу.
— Как ты догадалась? — выпучил глаза Лё Ше,
— Не знаю, сказала она (хотя знала, но говорить нельзя, потому как мудрая). В России, откуда твоё ведро и чьего языка ты не ведаешь, мудрые женщины делают именно так.
— Желая ответа на вопрос?
— Желая всего. — ответила она. И была права. И он потом узнал об этом.
Вскоре. В России. Всего через 600 лет.
УМРН.