Давно не стало того Вавилона
и синих его стрекоз,
гимн его истончился до звона,
и ветер обрывки донёс.
Звон колокольный в ушах — комариный
вился в звёздной ночи.
И вот уже комья нездешней глины
как камни в его печи.

Зачем ты лепила конька из праха,
из мёртвой земли — кота,
на остове том истлела рубаха
и стала частью холста,
того, что, ежели после грунтовки
брызнуть живой воды —
на заднем плане завоют волки
и зацветут сады.

Давно не стало того Вавилона,
остались топи болот,
а в них свирель комариного звона
да гибкий тростник растёт.
Вавилонянин, уставший мыслить
и разучившийся петь,
он стал мелодией, но над жизнью
ему уже не взлететь.

Рамакришна не вынес его и забился в экстазе,
рыба-тело дробилась о хрустальные воды покоя,
разве жил Рамакришна в одном городке на Кавказе,
с позабытым названьем, в эпоху зимы и застоя?

Или он не любил его небо и звонкие крынки,
и как сеял февраль по земле свое колкое семя,
он и книги читал, он и песни слагал по старинке,
Разве Индия? — нет, и она затаилась на время.

Рамакришна не вынес его усыпляющей мути,
бесполезного солнца и гулкого мрака задворок,
за окошком окно загоралось в притихшей Калькутте,
и скрипела сосна, и дымился метелью пригорок.

http://chatnoir2006.livejournal.com/