С точки зрения размыкания кругов замкнутых, хотя бы на короткий период, любой обзор полезен, так как современный читатель, как правило, не знаком с творениями грандов, мэтров, метров (допустим, и сантиметров). Одно дело, поток. Я имею в виду, размах нечеловеческого фантастического бала – словно бы прорвало канализационную трубу в сторону книжных полок. А другое – игры от эксплуатантов (вернее – доителей) слова русского, или того, что от него осталось. Мы можем представить себе айсберг, который попал в теплые воды. Лед тает, но не быстро, и потому кажется, что на наш век хватит. Но в какой-то момент становится понятно, что уже нет ничего. Остается дырка от бублика. С этой точки зрения, нет ничего удивительного, что за последние годы в России не появилось ни одного писателя мирового уровня. Зато как грибы плодятся медалисты, лауреаты, русские сэлинджеры, и прочие персонажи.
Поэтому, начнем. Расскажу читателям о романе Ксении Букши, в этом году определенной лит.премией «Нацбест» в великие.
Идея тут проста, да и не так плоха. «Завод Свобода» как отдельное отражение мира в целом. При этом, жизнь этого мира во времени – словно бы мы взяли киноленты, растянули и можем теперь фиксировать прохождение реальности через одну из единиц мироздания. Но. Но вот как читать, если не читается?
Я здесь отступлю – вообще, вся литература, что вне фантастики, но вблизи какого-то единого русского корня, читается примерно одинаково. Чаще всего, автор крепко прилаживается к началу. На расстоянии в 1/3 от общего объема все это дело жутко надоедает. Хочется автора пригласить и стукнуть, например, книжкой по голове и спросить: почто писал? Касается это ровным счетом всех «великих». Впервые я наметил эту тенденцию на Прилепине, где все это выглядело очевидно – словно бы взяли пустырь, но оградили очень красивым забором. Но внутрь лучше не ходить. Там попросту ничего нет. Таковы и Быков, и Сорокин, даже Мамлеев.
Так что девочка-лауреат шла по накатанному. Но вообще, поначалу, текст напоминает выступление Елены Воробей. Правда, юмор немного обрезан, и вместо него – некоторый лексический навал, переходящий в конвульсии. К половине романа вчитываешься. Иногда пропадает и Елена Воробей и даже просыпается что-то смысловое – вроде как в рассказе про прибор навигации для моря и океана. Да и вообще, я думаю, середина произведения как-то даже удалась, пока авторша вновь не перешла в свое словесное импульсирование. Но если о говорить по теме – то все тут, вроде бы, на месте. Должно быть, отдаленные мотивы могли проникать из далеких фильмов, аниме или прочие вопросы смысловых проекций.
Но для читателя главное – все же книга. Не фига же, в конце концов. Но если, говоря по-русски, не вариант дочитать. Не хватает сил. Нужно находить в душе своей какие-то дополнительные ресурсы, чтобы не сломаться, не подавиться и не быть задушенным слабостью чужого разума. Здесь несколько вопросов. А) Зачем писать? Ответ прост – автор хочет, почему и нет. Б) Зачем печатать? Гм, не знаю. Видимо, автор пользуется авторитетом у группы эксплуатантов славянского языка. С) Зачем премия? См. Пункт Б.
Здесь надо добавить вот что: нет большого значения, что сказали по этому поводу мэтры группки доителей, которые сами себе эти премии и создали. На какие деньги – кто же его знает. На народные, наверное. Здесь важно даже не то, каково значение данного продукта. Мы здесь подходим к совершенно логическому примитиву: можно ли читать? Если произведение нельзя прочесть без труда даже искушенному потребителю литературы, то что говорить об остальном.
Что это? Не знаю. Игры. Примерка чужой одежды. Перекрашивание кожи. Изменение генов. И все – один и тоже итог. Новый виток, очередной, намотка бесполезности на общую ось деградации – из года в год. Потом будут и другие нацбесты – 2015, 2016, 2017, 2018, и т.д, пока этот Титаник наконец не утонет.
Ну и пора прочесть отзывы «мэтров».
Дмитрий Быков:
Ксения Букша кажется мне лучшим из поэтов своего поколения, но знают её больше как прозаика: в семнадцать лет, опубликовав первую повесть «Эрнст и Анна» и удостоившись одобрения Александра Житинского, она написала с тех пор около десятка романов и повестей плюс отличный сборник рассказов «Мы живём неправильно». Самой большой её прозаической удачей мне представлялась повесть «Тридцать лет и три года» — наверное, если бы Хлебников писал фантастику, у него получилось бы что-то похожее. «Алёнка-партизанка» и «Жизнь господина Хашим Мансурова» подтвердили её способность сочинять настоящую социальную, а пожалуй, даже и политическую прозу — что не мешает её романам быть свободными, гротескными, а то и просто сюрреалистическими. Но ведь и жизнь такая. Букша удивительно самостоятельна, отважна и умна. Экономическое образование помогает ей видеть мир трезво и внятно, а врождённый поэтический дар преобразует все эти догадки о механизмах постсоветского мироустройства в цветущую и радостную прозу, органичную, как у счастливых русских утопистов двадцатых годов.
Быков здесь – наверное — выступает в роли человека-модели, показательного типа для вообще всех писателей-борцов. С одной стороны, боремся, а с другой – сами и порождаем ту доктрину, с которой вроде бы надо бороться. Это никогда не победить.