Алекс Громов, Ольга Шатохина

БИТВА ИМПЕРАТОРОВ

Хроника первой технодуэли

 

1. Май 1936. Русские в Берлине

— Судьба Испании решена! — звонко выкрикивал мальчишка-газетчик на бульваре Унтер-ден-Линден.
— Удивительная находка в Северном море! — вторил ему другой, размахивая пачкой свежеотпечатанных номеров «Русского Берлина». — Разгадана тайна исчезновения кайзера Вильгельма!

«Ну, какая там тайна! Хотя тело так и не смогли найти…»

Напротив кафе «У Крылова», расположенного на Академической стороне бульвара, седеющий господин сурового вида, одетый в императорский морской мундир, протянул мальчугану монету в три российские оккупационные марки и лишь махнул рукой при слове «сдача».
— Спасибо, профессор! — воскликнул мальчишка и побежал дальше, оглашая бульвар криками:
— Удивительная находка на рифе Кайзера Вильгельма!

Александр Николаевич Бахтин, в прошлом — один из знаменитых героев-подводников времен Великой войны, после отставки читал в Берлинском университете курс лекций по истории морских сражений Великой войны. Он уже привык, что на Унтер-ден-Линден, которую он для себя называл «Под липами», его узнают. Впрочем, на этом бульваре, все держатся чинно, но при этом по неписаным правилам — как добрые знакомые.
Сейчас Бахтин поджидал своего внука, восьмилетнего Алешу, прильнувшего к витрине соседнего магазинчика, где продавались модели кораблей — от старинных парусников до грозных, закованных в броню дредноутов. Наконец мальчик нехотя оторвался от их созерцания и подбежал к деду.
— А ты на таком тоже плавал? — спросил Алеша, указывая на большую модель линкора.
— Нет, я плавал только на подводной лодке, — Александр Николаевич присмотрелся к модели: да, это «Байерн», тот самый «Байерн»… — Но я видел, как он тонул.
— Ух ты! А правда, что его наш государь лично потопил?
— Именно так.
— Из пушки?
— Нет, двумя торпедами. На подводных лодках тогда не было пушек, способных пробить броню такого большого корабля.
— Дедушка, расскажи! А то нам в гимназии на лето задали сочинение написать.
— О битве при Скагене?
— О наших победах и о тех, кто в роду воевал за державу. Я хотел написать, как я к тебе на каникулы ездил. Но про войну интереснее!
— Ладно, идем в чайную — расскажу. А то ты, небось, проголодался уже.

В первой половине дня Александр Николаевич показывал Алеше огромный Берлинский зоопарк, а потом — достопримечательности Унтер-ден-Линден: Новую Караульню, Арсенал, статую «старого Фрица» — Фридриха II, короля Пруссии, при котором войска Российской империи первый раз вошли в Берлин…

«Эх, следовало Вильгельму остеречься сразу, еще когда он инспектировал Нарвский полк, награжденный за взятие Берлина Георгиевским штандартом…»[1]

— Ты вишневый торт мне купишь? — воскликнул Алеша.

— Сам выберешь, что нравится.

Дед и внук расположились в чайной на уютных диванчиках, и мальчик, стараясь держаться солидно, будто взрослый, заказал учтивому «оберу»[2] кусок вишневого торта, булочку со сливовым вареньем и целую корзинку лебкухен[3].

— Герр профессор желает чай по-русски? — обратился «обер» к Бахтину. — Мы регулярно получаем из Пскова настоящий копорский чай.

— Копорский, пожалуй, не надо…

— А что такое копорский чай? — немедленно спросил Алеша.

— Наш старинный русский напиток из травы иван-чай. Но раз мы будем говорить с тобой о битве при Скагене, то… Вот что, любезный, принесите-ка нам тминного чаю.

Аромат тмина неизменно и ярко воскрешал в памяти Бахтина тот майский день двадцать лет назад, когда новейший супердредноут, корабль Его Величества «Байерн» исчез в ослепительной даже при солнечном свете вспышке: от одной из выпущенных с подводной лодки «Дракон» торпед на линкоре сдетонировали бомбовые погреба. Именно этому знаменательному для всего мира событию посвящена известная картина Айвазовского-Латри «Битва при Скагене», репродукция которой красовалась в чайной рядом с портретом знаменитого ученого и кораблестроителя Алексея Крылова, в честь которого заведение и было названо.

Алексей Николаевич, помнится, тоже был в Скагене 30 мая 1916 года. Именно он на берегу под крики «Война окончена!» сунул в руки Бахтину большую кружку, благоухающую тмином. Конечно, не чай в ней был, а обжигающе крепкий датский аквавит, что много забористей родной смирновки…

«Я же говорил, что надо ставить гироскопы новой конструкции! — прокричал тогда Крылов. — Ведь не подвел сегодня мой гироскоп, никакие глубинные бомбы ему не страшны! Я же говорил! И идея затопления отсеков для устранения дифферента — прав был адмирал Макаров! А наши дубовые лбы из министерства только и знают три «от» — отписаться, отмолчаться, отказать…»

— Дедушка, а почему наш государь решил драться сам?

— Война к тому времени продолжалась уже полтора года. Погибло множество людей, но ни одна держава не имела сил для того, чтобы нанести решающий удар, чтобы победа положила конец кровопролитию. И тогда наш государь Николай Второй решил прибегнуть к средству, которое было подсказано его мужеством и несокрушимой верностью долгу…

— Как во времена рыцарей?

— Да, времена рыцарей прошли, а вот проблемы остались…

 

2. В чем сила, брат Вилли?

15 марта 1916 года был освобожден от должности военного министра генерал от инфантерии Андрей Поливанов. На смену ему пришел другой пехотный генерал — Дмитрий Шуваев, который при первом же своем докладе императору обратил внимание, что государь рассеян и угнетен.

Однако новый министр отнес это на счет военных неудач и постарался вселить надежду на скорые перемены к лучшему:

—… По сравнению с январем прошлого года число сорокавосьмилинейных гаубиц, это орудие сложное, государь, и трудно приготовляемое, так вот в январе этого года их число удвоилось. Количество винтовок в январе 1916 года увеличилось в три раза, шестидюймовых снарядов — в два раза, трехдюймовых снарядов — в двенадцать с половиной раз, удушающих средств — в тридцать три раза…

— Дмитрий Савельич!

— Слушаю, ваше величество!

— Война идет уже полтора года, и ей не видно конца… Скольких человеческих жизней мы еще недосчитаемся, прежде чем количество гаубиц и снарядов окажет свое решающее воздействие?

— Враг сломлен и надломлен, он не справится. Готов уверенно повторить —  каждый день приближает нас к победе, и каждый день приближает его, напротив, к поражению.

Министр знал, что император с самого начала не хотел этой войны. Николай II прилагал усилия для ее предотвращения, даже когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии и начала бомбардировки Белграда. Российский император тогда отправил Вильгельму II телеграмму с предложением поручить решение австро-сербского вопроса Международному третейскому суду в Гааге.

Кайзер Вильгельм II, «кузен Вилли», тогда на эту телеграмму даже не ответил. Канцлеру Теобальду фон Бетман-Гольвегу, доложившему о полученном послании, германский властитель бросил:

— Я предлагал ему союз. Тео, вы же помните договор, который мы с Николаем подписали летом пятого года? И что? Он едва успел вернуться в Петербург, как сразу расторг наше соглашение.

Старый сановник промолчал, лишь тяжко вздохнул. Он помнил еще канцлера Бисмарка, который твердил, что воевать можно с кем угодно, только не с Россией, — ничего хорошего не выйдет.

А теперь, когда полтора года спустя после отправки той самой телеграммы надежд на заключение мирного договора не оставалось, русский император повелел своему военному министру продолжать доклад, но слушал его рассеянно. Генерал Шуваев терялся в догадках и отчаянно пытался понять, о чем так задумался государь. В результате министр даже обмолвился, сказав про наращивание поставок фуража для цеппелинов, но царь будто ничего не расслышал.

И вдруг император на мгновение просветлел лицом, взглянув в дальний угол кабинета.

Генерал, опасавшийся еще раз перепутать в своем докладе дирижабли с лошадьми, тем не менее осторожно скосил глаза, но ничего особенного не заметил. Разве что на кресле среди официальных донесений и прочей корреспонденции, не помещавшейся уже на столе, лежала книжка — кажется, роман Вальтера Скотта. Завершив доклад, Шуваев сумел даже заглавие прочитать. Да, Вальтер Скотт, «Талисман», русское иллюстрированное издание со знаменитыми рисунками де Ришмона и де Пэри. Наверное, кто-то из августейших детей забыл книжку в отцовском кабинете…

Явившийся через полчаса на аудиенцию председатель совета министров Штюрмер застал государя задумчиво листающим роман Вальтера Скотта. И первый вопрос был отнюдь не о современном состоянии дел в Российской империи:

— А доводилось ли вам слышать предание, что когда к Новгороду подступил вражеский флот, то князь Рюрик облачился в доспехи и погрузился в воду? А вскоре поднялась буря с молниями, корабли врагов вспыхнули и потонули, а Рюрик вышел из воды невредимым?

Штюрмер с давних пор интересовался историей и когда-то даже участвовал в археологических съездах. Он кивнул утвердительно и произнес:

— Древние легенды, ваше величество, иногда бывают очень поучительны. Когда я был губернатором в Новгороде Великом, то слышал и предание о чародее Волхове, который время от времени превращался в крокодила. Обитал он в устье одноименной реки и пожирал всех, кто не покорялся. Сказка? Но, спустя столетия, в Псковской летописи читаем описание событий практически цивилизованного 1582 года: «Того же лета изыдоша крокодили лютии звери из реки и путь затворша; людей многих поедоша…» И сейчас, когда весь мир находится на грани своего существования, люди очень чувствительны к легендам и древним традициям. И как раз в духе будет то, что ныне возможно объявить России и Европе о состоявшемся договоре с нашими союзниками, Францией и Англией, об уступке России Константинополя, проливов и береговых полос. Впечатление, которое произведет в России осуществление исторических заветов, будет огромное.

Чуть помолчав, Штюрмер добавил:

— Известие это может быть изложено в виде правительственного сообщения. Я имел случай обменяться мнением с послами Великобритании и Франции, которые не встречают к сему препятствий…

— Если бы мы могли обойтись без дипломатических ужимок, человечество давно сделало бы огромный шаг вперед…

— Нет никаких причин сомневаться в грядущей победе русского оружия, — заверил премьер-министр. — Прошлым летом нам выпали тяжелые испытания, была потеряна Польша и часть Прибалтики. Но с тех пор как вы, Ваше величество, приняли на себя звание Верховного главнокомандующего, войска воодушевились, отступление прекратилось…

— Но конца войне всё равно не видно! Вся гвардия, отборные части полегли. Как мне докладывали, еще в первые полгода войны кадровые войска потеряли две трети солдатского состава и треть офицеров. Из семидесяти шести офицеров лейб-гвардии Финляндского полка уже к началу октября позапрошлого года восемнадцать погибли, а более пятидесяти были ранены. Если чернь взбунтуется, кто ее усмирит?.. Войска могут оказаться ненадежными…

— Наполеон сказал: «Я не могу рисковать своей гвардией, своим последним резервом за три тысячи километров от Парижа», однако он всё равно проиграл и войну, и корону.

— Гвардейцами не становятся за несколько месяцев! О проливах мы подумаем после, — решительно изрек государь. — А сейчас вам придется сделать другое правительственное сообщение. Когда будет получен ответ от кайзера.

— Ответ на что, ваше величество?

— На послание, которое я сейчас составлю!

Штюрмер покинул царский кабинет, тщетно стараясь предположить, с каким посланием Николай II намерен обратиться к своему кузену. Сепаратный мир? Разрыв прежних союзнических соглашений и заключение договора с Германией? На фоне военных потерь всё это выглядело совсем некстати. А если учитывать общественное мнение, настроенное против Германии… И против монархии, если быть честным… Премьер был ярым монархистом, но был еще и министром внутренних дел, а потому полицейские донесения читал регулярно.

Оставшись в одиночестве, государь раскрыл «Талисман» и полушепотом прочел: «Что скажешь ты, благородный султан, если ты и я сейчас, перед лицом этого избранного общества, разрешим давний спор по поводу палестинской земли и сразу покончим с этими докучливыми войнами?.. Я брошу свою перчатку, и со всей любовью и уважением мы сразимся не на жизнь, а на смерть за обладание Иерусалимом…»

Император несколько минут взволнованно мерил шагами кабинет, а потом решительно смахнул со стола большую часть депеш и на чистом листе набросал следующий текст:

«Дорогой брат! В прошлом нам не удалось избежать несчастья этой войны, и сейчас, когда жертвы уже неисчислимы, будущее сулит всем нам только новые потери. Взываю к нашей старой дружбе и предлагаю, пока не стало слишком поздно, решить судьбу Европы и мира в честном поединке, как то было принято во времена наших великих предков…»

 

3. Если вы не против, останется только один…

Получив телеграмму, кайзер, как рассказывали впоследствии приближенные, поначалу высказал предположение, что царственный кузен потерял рассудок. Но потом к ужасу сановников ударил кулаком по столу и вскричал:

— Гром и молния! Это отличная идея!

И продиктовал ответ, начинавшийся словами: «Учитывая сердечную дружбу, узы которой нас связывают с давних времен…»

— Ваше величество! Это же немыслимо! — забыв о субординации, воскликнул начальник Полевого генерального штаба Эрих фон Фалькенхайн.

— Что тут немыслимого? Император Карл Пятый вызывал на поединок короля Франциска. А король Густав Четвертый — Наполеона.

Напомнить кайзеру о том, что Наполеон презрительно ответил шведскому королю, мол, если тому непременно хочется подраться на дуэли, то французский император готов послать к нему любого из полковых учителей фехтования, — никто уже не осмелился. Только главнокомандующий войсками Восточного фронта фон Гинденбург осторожно предположил: быть может, монарху разумнее выставить вместо себя бойца-«защитника», что отнюдь не противоречит ни старинным рыцарским обычаям, ни дуэльным кодексам Европы…

Вильгельм II ненадолго задумался, а потом решительно отверг такую возможность:

— Фридрих Вильгельм, король Пруссии, так и поступил в свое время, но это, увы, не прибавило уважения к нему. И недаром Фридрих Великий говорил, что правитель — первый слуга государства. Настал час и мне доказать это на деле.

— Вот слова, продиктованные истинным благородством! — воскликнул фон Гинденбург.

— Моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю, — изрек кайзер, — но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения…

Известие о возможном личном поединке двух властителей всколыхнуло все умы Германии. Споры были столь горячими, что даже почтенные профессора Берлинского университета готовы были снова перевоплотиться в отчаянных студентов-дуэлянтов, которыми они были когда-то.

— Что вы хотите, господа, тут в действие вступают иные судьбоносные правила, а не те повседневные, к которым мы привыкли! — горячился на собрании преподавательского состава декан исторического факультета. — Ведь не зря недавно почивший профессор Лампрехт, создатель всем нам известной «Истории германского народа» в двенадцати томах, написал такие замечательные слова: «Кайзер Вильгельм — глубокая и самобытная индивидуальность с могучей волей и решающим влиянием».

— Кайзер никогда не ошибается! — воскликнул профессор Слаби, один из основоположников радиотелеграфной связи.

Раздался многоголосый гул одобрительных выкриков.

— А ведь и покойный канцлер Бисмарк был изрядным дуэлянтом! Почти три десятка поединков и только одна рана!

Реплика прозвучала некстати, ибо все знали, что кайзер в юности тяготился опекой Бисмарка и не любил его за это.

— Наши дуэли проходят по строгому регламенту, поэтому каждый может защитить свою честь, не рискуя потерять жизнь по воле слепого случая. Вы думаете, славянские варвары умеют соблюдать правила? Достаточно вспомнить печальную судьбу графа фон Берген…

Дуэль графа фон Берген и русского князя Щербатова состоялась более чем за сто лет до описываемых событий, но наделала немало шума и, как выяснилось, не была забыта до сих пор.

Началась эта история еще в царствование Екатерины Великой. Князь и граф поссорились в московском театре — фон Берген на вопрос Щербатова о том, как ему понравилась игра актеров, не только не нашел добрых слов, но высокомерно отказался отвечать вообще. Щербатов пришел в ярость и ударил немца тростью. Императрица, не желая дальнейшего развития конфликта, повелела выслать графа за пределы России, а Щербатова уволить со службы, удалив из столицы. Однако император Павел Петрович князя не только принял обратно, но и повысил в звании. А когда узнал, что противник передал тому вызов, — разрешил князю отправиться в Германию, вдобавок приказав щедро снабдить деньгами для этого путешествия. По возвращении князя император поинтересовался: «Надеюсь, ты убил немецкую свинью?» — и был весьма доволен, получив утвердительный ответ.

Сейчас же профессура Берлинского университета составила приветственный адрес, в котором выражалась глубочайшая уверенность, что мощь немецкого оружия и личная доблесть его величества кайзера Вильгельма II станут залогом победы.

 

4. Кто в нашу Балтику с линкором придет…

В качестве оружия Вильгельм II выбрал не пистолет или саблю, а только что прошедший ходовые испытания новенький линкор «Байерн» — тридцать с лишним тысяч тонн водоизмещения, восемь доселе невиданных 380-миллиметровых орудий, шестнадцать казематных 150-миллиметровых орудий раздельно-гильзового заряжания, пять подводных 600-миллиметровых торпедных аппаратов, 14 водотрубных котлов Шульце-Торникроф и три турбины Парсонса, приводящие в действие три винта. И броня в тридцать пять сантиметров толщиной, уходящая намного ниже ватерлинии. В штатном режиме линкору требовался экипаж в тысячу человек, но спешно проведенная на верфи в Киле реконструкция с установкой автоматических устройств подачи топлива в двигатели, а также зарядов к орудиям позволяла управлять этим воплощением смертоносной мощи одному человеку. Или двоим, чтобы исключить даже минимальную заминку в условиях сражения…

При этом Вильгельм великодушно предложил «дорогому кузену» выбрать не обязательно аналогичную боевую единицу, а любую другую.

Всем было известно, что линкоров аналогичного класса в российском флоте нет. Первый лорд британского Адмиралтейства Уинстон Черчилль выступил на закрытом заседании верхней палаты парламента с предложением передать Российской империи один из линейных кораблей Гранд Флита, например, недавно построенный «Ройял Оук», не уступавший «Байерну» в скорости…

— Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна, — сказал в своей речи Черчилль. — Зачем отказывать Николаю Второму в этом суровом испытании?..

— Кажется, это единственный шанс для британского линкора сразиться с немецким, — съязвил военный министр лорд Китченер, давний оппонент Черчилля. — В последнее время ваши адмиралы так старательно избегают встречи с Флотом открытого моря…

— Тем более, — парировал сэр Уинстон. — Если это единственный шанс, его надо использовать!

Для переговоров в Санкт-Петербург был командирован адмирал Дэвид Битти. Отважный ирландец, успевший потрепать немцев в начале войны, в сражениях при Гельголандской бухте и Доггер-банке, был самым молодым британским адмиралом со времен Нельсона. Идея поединка двух кораблей чрезвычайно пришлась ему по сердцу. Не зря у Битти была репутация флотоводца, который никогда не покидает мостик, несмотря на огонь противника, сохраняя при этом способность мыслить быстро и хладнокровно. Адмирал даже выразил готовность лично участвовать в великом поединке со всеобщим врагом.

Русский император колебался…

 

5. Тайный вечер

На малом вечернем приеме у государя присутствовали Григорий Распутин, академик Российской Академии художеств Николай Рерих, только что преподнесший императору свою картину «Березы Гималаев», и французский посол Морис Палеолог, который доставил Николаю II послание президента Пуанкаре, гласившее: «Дорогой и высокий друг! Да будет мне дозволено Вашим величеством высказать ему, сколь опасным и одновременно благородным мне представляется задуманное предприятие. Ваше величество со свойственным ему столь высоким и просвещенным пониманием интересов союзных стран не поколеблется перед тем, чтобы поставить на карту собственную жизнь ради завершения этого тягостного для всех противостояния…»

— До нас дошел слух, что король Георг готов предоставить вашему величеству один из лучших своих линкоров, — проговорил посол Франции. — Англия, конечно, заслуженно именуется владычицей морей, но давняя и тесная дружба обязывает Францию предложить Вашему величеству линкор «Лангедок»…

— А завтра американцы свою «Неваду» новехонькую предложат, — перебил его Распутин. — Мы, конечно, не откажемся ни от Лангедока, ни от Невады, ни от прочих земель, — тут Григорий Ефимович раскатисто захохотал, показывая слегка озадаченному послу, что территориальные претензии высказаны им в шутку. — Но за русскую землю чужим мечом биться не должно! Война — Вторая Отечественная, а корабль иноземный? Не пойдет!

— Может быть, аэроплан, — предположил Рерих. — Опять же символично — поразить врага с небес…

— Чтобы потопить линкор, нужна такая бомба, которую ни один современный аэроплан не поднимет, — возразил император.

— Тогда обычную пушку побольше!

— И ее корабельные орудия накроют если не первым же залпом, то вторым!

— А если танк, ваше величество? К примеру, «Куршавель». Очень удобное, как выяснилось, средство для прорыва обороны…

— На земле, господин посол, на земле. Против огневых точек, оснащенных пулеметами, и при поддержке пехоты.

— А что же тогда, государь, остается?

— Я вам открою тайну. Секретное оружие — новая подводная лодка серии «Дракон». За основу был взят американский проект «Кайман», полагаю, вы, господа, помните эту историю?.. Так вот, «Кайман» наши инженеры коренным образом переработали. Получилась лодка, которой сейчас равных в мире, пожалуй, и нет. По живучести превосходит даже серию «Барс», которая разрабатывалась позже изначального «Каймана». Имена же оставили прежние, те, что были предусмотрены для первой американской серии, чтобы не привлекать лишнего и ненужного внимания. «Кайман», «Аллигатор», «Крокодил» — недаром, выходит, Штюрмер вспоминал легенду о волховских крокодилах! Ну и конечно, «Дракон», который недавно отличился…

— Это, несомненно, был настоящий подвиг! — воскликнул Палеолог.

За несколько дней до этого разговора русская подводная лодка «Дракон» на подступах к острову Сааремаа атаковала и потопила торпедным залпом немецкий крейсер и миноносец, а после этого, несмотря на взрывы глубинных бомб, которыми уцелевшие корабли пытались ее поразить, осталась в том же районе и дождалась появления линкора «Остфрисланд». Зайдя со стороны берега, где не было кораблей охранения (немецкая военно-морская доктрина гласила, что подводным лодкам надлежит нападать только со стороны открытого моря), «Дракон» выпустил по «Остфрисланду» три торпеды, из которых одна повредила носовую часть, а другая попала в машинное отделение. Потерявший ход, полузатопленный линкор экипажу удалось удержать на плаву, но только для того, чтобы его отбуксировали в ближайшую гавань. «Дракон» же снова благополучно ускользнул, отправив на прощание последнюю торпеду в сторону еще одного эскадренного миноносца. О точном попадании экипаж погрузившейся лодки смог судить по мощному взрыву.

Николай II повелел представить командира, капитана первого ранга Александра Бахтина и весь экипаж к государственным наградам. И выбрал счастливую подлодку для того, чтобы выйти на единоборство с «Байерном».

Возможно, император увидел еще и знак судьбы в названии подлодки — ровно двадцать пять лет назад в Японии он украсил собственную руку татуировкой в виде разноцветного дракона, а через день после того уцелел во время покушения на него в Оцу, отделавшись легким ранением.

 

6. Думай, Дума, думай!

После того как было объявлено о намерении двух императоров решить исход войны на дуэли, на первом же заседании российской Государственной думы разразился скандал. Депутаты кричали о возрождении варварства — и о том, что это единственный способ предотвратить гибель державы. И еще о том, что дуэль для коронованной особы — немыслимый поступок, нарушающий все традиции.

Лидер кадетов Милюков обвинил Штюрмера в том, что тот подсказал государю мысль о поединке, руководствуясь интересами Германии. И потребовал призвать премьер-министра к ответу.

Штюрмер, который с 1879 по 1892 год руководил церемониальной частью Министерства Императорского Двора, приехал в Думу, но вместо того, чтобы оправдываться, с глубоким знанием дела сказал:

— Господа, я бы на вашем месте не был так категоричен, говоря о нарушении традиций. Еще в 1526 году вполне могла состояться дуэль между самыми могущественными монархами тогдашней Европы. Карл Пятый, владыка Священной Римской империи назвал короля Франции Франциска Первого бесчестным человеком. Тот прислал императору вызов…

— Вы еще рыцарские турниры вспомните! — крикнул кто-то из зала.

— Да, можно вспомнить и о том, что король Ричард Львиное Сердце готов был сразиться за Святую Землю с султаном Саладином…

— Это выдумка писателей-романтиков! — не унимался голос.

В зале послышалась приглушенная перебранка — соседи утихомиривали разгоряченного крикуна. Штюрмер был достаточно опытным оратором, чтобы невозмутимо переждать суматоху и дождаться тишины.

— Если император Павел считал возможным бросить вызов сразу всем европейским государям ради установления вечного мира на континенте, то почему бы сейчас не принять такой выход из войны, которая может погубить или до неузнаваемости искалечить европейскую цивилизацию?

— Павел и Разумовского готов был вызвать, всего лишь из-за подозрений, что тот мог быть любовником его первой жены… — пробормотал один из депутатов.

— Да он с детства дуэлями интересовался, — отозвался другой. — Будучи совсем ребенком, спрашивал, как себя вести, если придется выйти на поединок. Семен Андреевич Порошин, воспитатель великого князя, ответил, что такой необходимости никогда не будет, поскольку встретить равного и поссориться с ним он вряд ли сможет, выше себя не встретит точно, а нижестоящих надо прощать…

— Или вы предпочтете, подобно безответственным болтунам-революционерам, ожидать превращения войны народов в войну народа против самого себя? — возвысил голос Штюрмер.

— С вами только того и дождемся! — снова донеслось из зала.

— Что ж, если кому-то из господ конституционных демократов хватит храбрости повторить подобные слова, не прячась за чужие спины, я готов обсудить этот вопрос. На пятнадцати шагах.

— Ну, вот, — обреченно покачал головой депутат Львов-второй. — Родичева со Столыпиным тогда, помнится, еле помирить успели… И опять!

После короткого перерыва председатель IV Государственной думы Родзянко произнес речь, которая завершалась словами:

— Без различия мнений, взглядов и убеждений Государственная дума от лица Русской Земли спокойно и твердо говорит своему царю: «Дерзайте, государь, русский народ с вами…»

В Сенате тоже не сидели без дела — спорили почти до смертоубийства. И лишь когда жизненные силы иссякли, прославленный юрист Анатолий Кони изрек:

— Понятие о чести станет бесцветным и заглохнет, если в защиту его человек, хотя бы изредка, не будет рисковать своим лучшим достоянием — жизнью.

Между тем дуэль стала трендом, и не только среди горячих молодых офицеров.

— Даже сама Екатерина Великая в юности выходила на поединок, — заметил профессор Цветаев, открывая в созданном им московском Музее изящных искусств выставку, посвященную истории дуэлей в России.

Но всё хорошее, как и плохое, неизбежно кончается, и наступает закон и порядок. В первых числах мая император Николай II подписал манифест, в котором говорилось: «Германия, а затем Австрия объявили войну России. Тот огромный подъем патриотических чувств любви к Родине и преданности престолу, который как ураган пронесся по всей земле нашей, служит в моих глазах и, думаю, в ваших ручательством в том, что великой матушке-России суждено довести ниспосланную Господом Богом войну до желанного конца. Но для этого все, начиная с меня, должны исполнить свой долг. Уверен, что вы все и каждый на своем месте поможете мне перенести ниспосланное мне испытание!..»

 

7. Ни-коля (Второго), ни двора (царского)

В то же самое время много севернее Санкт-Петербурга по берегу Варангер-фьорда, Варяжского залива, который Норвегии когда-то удалось сохранить за собой, а не уступить России только благодаря спешно заключенному договору с Англией и Францией, мчались, стремительно удаляясь от городка Киркенес, мотосани с двумя седоками. Целью путешественников была маленькая рыбацкая деревушка, прилепившаяся к прибрежным скалам. Там, на окраине возле стоявшего на отшибе домика водитель резко затормозил, описав крутой вираж. Из-под полозьев полетели комья снега.

Спрыгнувшая с сиденья пассажирка устремилась к домику, звонко крича:

— Товарищи!

— Тише! — вскинулся ее спутник.

— Да мы же не в России, товарищ Петр! — отозвалась революционерка. — Здесь за нами некому следить!

— Как знать, товарищ Мария, как знать… Царизм всюду пытается внедрить своих агентов.

Дверь домика отворилась, и на пороге показался человек с красивым, но нездорово бледным лицом и фанатично горящими глазами.

— Товарищ Яков, у нас новости из Питера!

Яков недавно бежал из сибирской ссылки, проехав  вместе с батумским большевиком Кобой на собачьей упряжке более двухсот верст по льду Енисея, а потом в тайнике под полом товарного вагона до самого Урала. Предостережение, отправленное вице-директором Департамента полиции на имя начальника Енисейского губернского жандармского управления: «Ввиду возможности побега из ссылки в целях возвращения к прежней партийной деятельности Иосифа Виссарионовича Джугашвили и Якова Мовшева Свердлова, высланных в Туруханский край под гласный надзор полиции, Департамент полиции просит Ваше высокоблагородие принять меры к воспрепятствованию Джугашвили и Свердлову побега из ссылки» — запоздало.

Но долгий путь по холоду стоил «товарищу Якову» сильнейшей простуды, от которой он до сих пор никак не мог оправиться. Надежда пробраться к южным рубежам не оправдалась, пришлось уходить из России северными тропами и обосноваться здесь, недалеко от границы, но уже на норвежской территории.

— Подождите, — сказал он, — сейчас вернется Коба, расскажете сразу нам обоим.

— А где он?

— Рыбачит. Здесь море не замерзает, так он каждый день добывает рыбу, прямо как в Монастырском. Там нельма, здесь треска. Опять своим промыслом кормимся… проклятая простуда!

Яков надрывно закашлялся.

Из-за прибрежной скалы вышел второй беглец, неся на плечах огромную плоскую рыбу.

— Клянусь собакой, здесь мелочь просто не водится! — проговорил он. — Пуда два будет, не меньше.

Товарищ Петр бросился ему навстречу, и вдвоем они втащили добычу в домик. Рыба заняла весь стол, треугольный хвост свесился почти до самого пола.

Яков подбросил дров в печку и зябко потер руки перед огнем.

— Неужели на удочку? — изумилась Мария.

— На самолов. Кусок начищенной стальной трубы, крючки — большие как якорь… Хорошо, что нам от связного достался лодочный мотор «Эрвинруд». Не новый, но исправный, то, что надо — подальше от берега рыба крупнее. И чище, а то у прибрежной печень бывает червивая.

Удачливый рыбак принялся ловко потрошить палтуса и будто невзначай спросил:

— Так что за новость?

— Царь с кайзером решили драться на дуэли, чтобы прекратить войну!

— Вот как? А не пропаганда ли это? Ворон ворону, знаете ли, глаз не выклюет…

— А мне это нравится, — проворчал Петр. — Не всё же им посылать на убой солдат. Пусть сами подерутся.

— Товарищ Петр! — воскликнула Мария. — Вы как бывший анархист обращаете внимание на внешние эффекты!.. А самое главное, что отживающая социальная система может предложить только варварский способ решения проблем!

— Даже Бакунин считал возможным драться на дуэли!

— Ну и что, не зря же Маркс отказался принять его вызов! Он правильно рассудил, что его жизнь принадлежит революционному движению… И вообще, вы же отрицаете буржуазный патриотизм? А Бакунин, знаете почему, пытался вызвать Маркса? Потому что тот плохо отозвался о царской армии!

— Бакунин был против армии вообще!

— Сам был, а Марксу такого простить не смог! Шаблоны, привитые старорежимным воспитанием, преодолеть трудно.

— Надо срочно связаться со Стариком! — прервал дискуссию Коба. — Возможно, события начнут разворачиваться быстрее, чем мы предполагали…

 

8. И вновь начинается бой!

Для разработки регламента предстоящего поединка была создана специальная международная комиссия с участием представителей всех заинтересованных сторон, а также нейтральных государств. Местом ее работы был выбран нейтральный Стокгольм — под патронатом шведского короля Густава V.

Место технодуэли было выбрано на траверзе датского мыса Гренен, где видимая граница Северного и Балтийского морей могла служить естественным подобием барьера. Секундантам надлежало находиться на борту цеппелинов, а сигнал «Сходитесь» подать по радио. Было выработано обязательное условие — победитель должен не просто поразить противника, но и сохранить при этом возможность продолжать бой.

Каждому из противников полагался один оруженосец, чьей обязанностью было управлять боевым кораблем. Подводную лодку «Дракон» предстояло вести в сражение каперангу Бахтину.

А кайзер, которого встревожили слухи об удивительных боевых качествах русской подлодки, выбрал себе в спутники одного из знатоков этого пока еще нового вида судов — капитан-лейтенанта Вильгельма Канариса.

Датский король Кристиан Х предложил не просто похоронить с почестями того из властителей, кто падет в поединке, но по древнему обычаю викингов предать его огненному погребению на драккаре.

Выходя с одного из заседаний комиссии, британский военный атташе сказал русскому представителю:

— У нас есть сведения, что Япония тайно передала Германии тот клинок, которым был ранен ваш император, когда он был еще наследником престола.

— Зачем им это?

— Кайзер с большим интересом относится к исследованиям Германа Вирта из Бернского университета, который утверждает, что оружие, однажды обагренное кровью императора Николая, поможет Вильгельму одержать победу не только благодаря механической и военной мощи, но и на уровне тонких энергий.

— Вы в такое верите?

— Я не берусь отрицать ничего, о чем имею недостаточно информации. А этот Вирт развил весьма бурную деятельность, сочиняя работы о корнях северной расы победителей и оккультных артефактах, в которых скрыта сила древних героев. Надо надеяться, что это глупости, и кайзер лишь впустую тратит время, отвлекаясь на них. Но если есть хоть один шанс из десяти тысяч, что это не просто разговоры…

Действительно, еще в конце XIX века в Германии по приказу Бисмарка, одобренному тогдашним кайзером, начались разработки нового секретного оружия —  технических новинок, чья боевая мощь была усилена магической аурой. Проект, получивший кодовое название «Гламур» (что в переводе со старофранцузского означало «чары»), курировался Генеральным штабом. Позже его переименовали в «Аненербе». И уже по распоряжению Вильгельма II научным руководителем проекта был назначен титулярный профессор Герман Вирт, прежде возглавлявший Институт праистории духа.

— Вы предлагаете привезти из ваших колоний какого-нибудь чернокожего колдуна, способного нейтрализовать столь экзотический способ воздействия?..

— Нет, всё гораздо проще. У нашей разведки есть агенты в Киле, и кое-кто из них имеет доступ в военную гавань. Это сложно, но реально — поместить на борту «Байерна» мощную мину с дистанционным взрывателем, это новейшая разработка наших специалистов. А в нужный момент будет дан сигнал на подрыв.

— Не представляю, чтобы наш государь согласился на такое…

— А если кто-то подаст аналогичную идею кайзеру?..

— На нашей лодке мину прятать негде!

15 мая, за полмесяца до назначенной даты поединка на фронтах было объявлено перемирие. Но, несмотря на долгожданное прекращение огня, с каждым днем сильнее и сильнее ощущалось напряжение — во всех слоях общества каждой сколь-нибудь причастной к событиям страны. Но прежде всего, конечно, в России и Германии.

«Многие были удручены, осознавая важность и тяжесть предстоящего события, — писал в своих мемуарах Морис Палеолог. — Но император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие до последней минуты, когда Его величеству предстояло взойти на борт «Дракона»».

30 мая всё население датского города Скаген собралось на морском берегу. И тут были не только местные жители. Никогда в истории гавань самого северного в Дании городка, не видела стольких представителей царственных домов и адмиралов при полном параде.

«Я даже не обратил особого внимания на то, какая была погода, — описывал свои впечатления поэт Николай Гумилев. — Но сомневаюсь, чтобы это утро могло быть не солнечным, столько бодрости, столько оживления было разлито вокруг».

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Европа наконец-то забыла о военных потерях и жертвах. Однако происходившее в тот день на границе Балтийского и Северного морей стало наивысшей точкой этой войны.

«В эпоху Трафальгарской битвы противники заметили друг друга на рассвете, но кораблям понадобилось пять часов, чтоб сблизиться на дистанцию орудийного выстрела, — писал в репортаже из Скагена британский литератор и публицист Артур Конан Дойл. — В наши дни всё решилось намного быстрее. Два боевых корабля, которые, казалось бы, невозможно было сравнивать, — устрашающая громада немецкого дредноута и русская подводная лодка с ее лаконичными обводами, будто сошедшая с картины художника-футуриста, склонного к абсолютному минимализму… Должен честно признаться, я даже пропустил момент начала сближения и опомнился лишь тогда, когда неистовый рев орудий главного калибра превратился в единую адскую какофонию, а столбы воды от взрывов снарядов превратили морскую гладь в подобие фантастического леса. А когда чудовищной силы вспышка внезапно поглотила «Байерн», — мне показалось, что теперь мне суждено надолго ослепнуть и оглохнуть. Но нет, я пришел в себя как раз тогда, чтобы увидеть «Дракон», весь в стальных лохмотьях искореженной обшивки, и русского императора с окровавленным лицом. Он медленно поднял пистолет и выстрелил в воздух, демонстрируя, что в строгом соответствии с условиями поединка сохранил при себе пригодное для боя оружие…»

Тело кайзера Вильгельма II так и не было найдено.

 

9. Призываю соблюдать регламент!

Документ о капитуляции Германии был подписан в Брестской крепости. С прекращением Великой войны согласились не все — прежде всего, потомственные военные-аристократы и промышленники, производившие военную технику и боеприпасы. «Пушечный король», он же «железный Густав» — Крупп фон Болен унд Гальбах, ставший десять лет назад по воле кайзера мужем единственной наследницы семейства Круппов и главой металлургического концерна «AG Krupp» — потребовал от канцлера, принца Максимилиана Баденского, продолжать войну до полной победы.

Но тут уже единым фронтом выступили многие правящие дома Европы и Азии, являвшиеся гарантами соблюдения условий судьбоносного поединка и объявившие подобное недопустимым. Германии был предъявлен ультиматум — безоговорочно признать поражение, а в противном случае имя Гогенцоллернов будет вычеркнуто из родословных книг как бесчестный род.

Впрочем, немало нашлось и тех, кто готов был проклинать покойного кайзера. Именно им знаменитый немецкий писатель Герман Гессе, яростный противник войны с первых ее дней и свидетель битвы при Скагене, адресовал открытое письмо: «В том, что вера наша оказалась столь слаба, в том, что казенноспасаемый бог наш оказался столь кровожаден, в том, что мы не смогли отделить добро от зла, мир от войны, — во всем этом все мы равно виновны, хоть и равно невиновны. Вы и я, кайзер и пастор — все мы соратники в этом деле… Люди будущего, быть может, объяснят потерю нами флота, машин, денег в том духе, что вот, мол, отняли у ребенка все его великолепные игрушки, и ребенок, вдоволь наплакавшись и набранившись, успокоился и стал мужчиной. По этому пути мы и должны идти, другого нет…»

Тем временем из Швейцарии в Россию неспешно двигался поезд, с несколькими опломбированными вагонами. Германские спецслужбы отправили в них обратно на историческую родину эмигрантов-большевиков, предполагая, что после неминуемой, как казалось, победы кайзера Вильгельма II в поединке императоров, революционеры в России послужат к вящей пользе Второго рейха. Однако к моменту пересечения границы поражение Германии стало свершившимся фактом, и ничего не знавшие о самых недавних событиях Ленин и его сподвижники были арестованы прямо в Бресте. Ожидавших если не торжественной, то дружеской встречи большевиков выводили прямо из купе и увозили в местную тюрьму.

— А вот и Ильич! — воскликнул молодой гвардейский поручик, похлопывая по плечу того, кто среди соратников-революционеров носил прозвище Старик. — Хорошо отдохнул на немецкие денежки?

— Что вы себе позволяете? Мы борцы за счастье трудового народа!

— Может, тебе еще броневик подогнать, чтобы ты с него речь сказал?.. Вахмистр! Этого тоже увести!

В избушке на берегу норвежского Варангер-фьорда товарищ Коба, которому из-за удаленности от больших городов удавалось получать почту только раз в неделю, с возрастающей досадой прочитал в газетах сначала репортаж о поединке, а потом информацию об аресте на границе большевистских лидеров.

— Да, Яша, не повезло нам, — вздохнул он и начал распаковывать уже приготовленную дорожную сумку. — Хотя, может быть, и наоборот…

— Там еще письмо, — напомнил товарищ Яков.

Коба разорвал конверт. Послание было от некоего лейтенанта по фамилии Шмидт, который клялся в верности идеалам революции и предлагал организовать восстание на флоте.

— Да кто за ним, идиотом, пойдет после такого триумфа монархии! — воскликнул Коба и, скомкав письмо, швырнул его в печку. — Особенно на флоте!

— Это что же, — дрожащим голосом, сквозь приступ кашля пробормотал Яков, — это означает, что всему конец?!

— Почему же всему? Конечно, ловцами человеков нам теперь долго не бывать, — усмехнулся бывший семинарист Коба, — но и то хорошо, что мы не в тюрьме. Можем спокойно быть ловцами рыб. Война окончена, беженцы будут возвращаться по домам, значит, по Европе можно путешествовать, не привлекая особого внимания. Переберемся куда-нибудь в теплые края, хотя бы в Котор или Дубровник. Там ты, наконец, подлечишься. А дальше посмотрим…

Через три месяца в Потсдаме состоялась конференция, на которой представители победившей стороны — Российской империи, Великобритании и Франции — решали, как поступить с Германией во избежание будущих войн. Россию на этом международном форуме представлял великий князь Николай Николаевич, вновь назначенный Верховным главнокомандующим. Среди его свиты был молодой адъютант простого происхождения, но уже продемонстрировавший на полях сражений изрядную отвагу, за которую был удостоен двух георгиевских крестов, — Георгий Жуков из десятого драгунского Новгородского полка.

Созданная вскоре Лига наций учредила особый Совет технодуэлей, что и прекратило войны между цивилизованными странами. Все противостояния решались путем технодуэлей, и каждого принца отныне готовили к тому, что он может оказаться перед необходимостью лично защищать родину. Впрочем, не только принц — по настоянию государств республиканского устройства было принято решение, что не только наследственный государь, но и избранный глава страны может сражаться на такой дуэли. После этого некоторые монархи в знак протеста вышли из совета… Журналисты и философы спорили о том, не станут ли новые монархи только военными вождями в ущерб дипломатии.

 

10. «Гламур» почти не виден

После капитуляции Германии правительства России, Англии и Франции получили официальное уведомление, что работы по проекту «Гламур» свернуты, а прежде использовавшиеся старинные артефакты возвращены владельцам… По решению командования Группы оккупационных войск России в Германии гламур и дискурс-гламур были причислены к разряду запрещенных элементов вооружения.

Прошло двадцать лет, прежде чем Совету технодуэлей пришлось разрабатывать регламент нового поединка. В Испании, где экономический и социальный кризис привел к власти правительство левых сил, которое объявило низложенным короля Альфонсо XIII, назревала гражданская война. Генерал Франсиско Франко, потомок по материнской линии благородного Педро Фернандеса де Кастро, седьмого графа Лемоса, предложил премьер-министру, либеральному республиканцу по имени Хосе Хираль во избежание большого кровопролития решить судьбу Испании на дуэли. В качестве оружия по обоюдному согласию были выбраны легкие истребители…

 

11. Начало космической эры

Дабы ликвидировать неизбежные проблемы с оружейными концернами, для которых война доселе означала не бедствие, а гарантированный высокий спрос на продукцию, и их могущественным лобби в парламентах и министерствах, Лига наций приняла постановление о начале международного проекта по освоению космоса. Обоснованно предполагалось, что там будут востребованы и новейшие технологии вообще, и, вполне возможно, — оружие. В Верховный попечительский совет Международной космической ассоциации были включены представители царствующих домов и крупнейших транснациональных корпораций. А Научный совет возглавил ученик Константина Циолковского, когда-то впервые заявившего о возможности космических полетов, — известный инженер Фридрих Цандер, российский подданный из остзейцев. Его помощником стал спортсмен-планерист и перспективный конструктор Сергей Королев…

 

Список использованной литературы

 

Веров Я. Третья концепция имперского равновесия. — Москва, 2011.

 

Володихин Д. Духовная миссия Николая II. — Москва, 2013.

 

Гессе Г. Игра в бисер на человечество. — Цюрих, 1922.

 

Громов А. Волчьи стаи. Легендарные субмарины. — Братислава, 2012.

 

Гумилев Н. Капитаны человечества. — Москва, 1917.

 

Канарис В. Флот и разведка Германской империи в годы Первой мировой войны. — Мюнхен, 1923.

 

Керенский А. Роль дуэлей в судебном делопроизводстве. — Санкт-Петербург, 1924.

 

Редьярд Киплинг. «Бремя белого государя. Книга военных джунглей». Типперери, 1913.

 

Ленин В. Империалистические забавы — что делать в ответ европейскому пролетариату. — Териоки, 1919.

 

Тагор Р. Ветер славное имя не развеет. Нобелевская премия 1921 года.

 

Тухачевский М. Роль руководящих дуэлей в завершении позиционной войны. — Москва, 1941.

 

Черчилль У. Гитлера не будет! — Лондон, 1923; Ялта, 1927. — Дублин, 1929.

 

Шелленберг В. Дуэли и провокации спецслужб. — Нюрнберг, 1945.