В начале прошлого века романтически настроенные девицы из благородных семейств зачитывались романами Лидии Чарской, некоторые из которых были доступны и в советские времена, а уж сейчас и вовсе получают вторую жизнь. В этих историях было все, что требуется тонкой душе для создания такого притягательного образа окружающего мира, населенного черно-белыми персонажами: рыцарями и злодеями, отважными юными созданиями и коварными деспотами-стариками. Излагались душераздирающие и одновременно душесозидательные истории красивым и понятным, но на редкость штампованным языком. Но сколько же в них было чувства, чистых слез, яростного негодования, всепоглощающей любви и жертвенности. За всем этим антуражем совершенно не замечалось ни слабости сюжета, ни откровенной лакировки реалий.
Мне показалось, что роман Вирджинии Эндрюс «Цветы на чердаке» — достойный наследник подобных творений.
Действительно, в «Цветах» есть все атрибуты романа для благородных девиц. Во-первых, герои, взятые прямо-таки из сказок. Добрый, благородный и любящий отец, увы, погибший на первых же страницах, что, «собственно, и создало сюжет». Его жена Коррин – создание поначалу безвольное, а затем и вовсе коварное и подлое. Дети – четыре страдающих цветка (Крис, Кети и близнецы Кори и Кэрри), принесенных в жертву большим деньгам, обреченные матерью на заточение в мире огромного чердака. Бабушка – просто-таки монстр в сером платье, бездушное, злобное создание. Умирающий дед, сидящий как собака из сказки Андерсена на несметных сокровищах. Во-вторых, ко всему этому прилагается зловещее место действие – дом-гробница, хранилище огромных богатств, подчиняющих себе его обитателей. В-третьих, конечно же, сам сюжет. Коррин, оставшись после смерти мужа без средств к существованию, надеется получить наследство своего отца, который изгнал ее из дома за кровосмесительный брак. Для того чтобы вернуть расположение умирающего папаши, дамочка возвращается в отчий дом. Но вот незадача, от того самого неблагославленного брака у нее четверо очаровательных детишек, которых никак нельзя предъявить дедушке. И вот она, совместно со своей мамашей, решает пока припрятать деток на чердаке огромного дома, до поры пока их можно будет предъявить деду. Однако эта пора все не наступает, дети томятся на чердаке при драконовских порядках бабули, пока мамаша развлекается на деньги деда, находит себе нового мужа и постепенно приходит к выводу, что детки лишь отягощают ее жизнь. А четыре ангела в это время поддерживают друг друга, создавая новую надежную семью во всех смыслах этого слова и внутренне бунтуя против несправедливости мира. С дореволюционными романами книгу роднит и стиль изложения: все ужасы преподносятся нам в элегантной упаковке дамских романов в мягкой обложке, где «вздымаются груди», «льются слезы радости», а он смотрит на нее «увлажнившимися глазами», все до приторности сладко и до боли в глазах глянцевито. Даже раскрывающаяся в финале леденящая душу тайна уже не впечатляет и не достигает своей цели ужаснуть читателя безмерностью человеческой подлости. В целом, вторя Константину Сергеевичу, хочется воскликнуть «Не верю!». К сожалению, лакированной стиль и явная, почти сказочная, контрастность героев здорово мешают воспринимать книгу серьезно, однако, нужно отметить несколько действительно важных вопросов, которые она затрагивает. Я бы выделила два из них.
Первый вопрос – вопрос о существовании той границы, за которой перестают действовать законы человечности. Граница эта явно существует и определяется уровнем власти и материальными благами. В тот момент, когда богатство или полученная власть превосходят критическую массу (а для каждого она своя), уже деньги и положение начинают управлять своим хозяином, а не наоборот. С этого момента то, что дарит власть и богатство становится важнее того, что могут дать человеческие отношения. И люди начинают восприниматься как «народ», а целью жизни становится удержание своего положения любой ценой. Никто ведь давно не ужасается тому, что творилось в семействах Борджиа или Тюдоров, где брат запросто убивал брата, а мать морила родных деток. Эти люди мыслили совершенно другими категориями, домом для них был мир, а семьей – народы, но уж никак не отдельные их представители. Посылать на смерть армии, равно как и убивать отдельных представителей рода людского в пределах «их нравов» совершенно нормально, а иногда и жизненно необходимо. Более того, часто представители народа оправдывают своих властителей, идут за них на смерть и призывают других поступать также. Собственно совершенно такую же картину мы имеем в «Цветах». Эта самая всеми осуждаемая и пинаемая мать Коррин – просто представитель мелких борджиа. Для нее то самое, граничное, богатство измеряется деньгами ее отца и властью, которую они дают. Получив доступ к ним, она перешагивает границу человечности, чтобы удержать при себе полученное, и можно в этом случае, вспомнив ряд исторических примеров, не удивляться ее поступкам.
Второй вопрос более человеческий. Это проблема долженствования родителей перед детьми и детей перед родителями. Есть заповедь о почитании родителей, но нет заповеди заботы о своих детях. Так вот, первой придерживаются (каждый из своих соображений) все герои «Цветов». Коррин подчиняется и отцовским требованиям и порядкам, заведенным ее матерью, ради получения вожделенного богатства и свободы жизни. Четверка деток-куколок подчиняется матери из-за любви к ней и дикого страха перед жизнью. Ведь эти детки могли бы доставить кучу неприятностей своим тюремщикам, но они с ангельским терпением сносят все издевательства, отрицая очевидное пренебрежение матери. А старшенький и вовсе признается, что на чердаке удобнее, чем в жестоком мире. Я не пытаюсь оправдать их мать, но то, что она сделала, вытекает из ее изначального отношения к детям. Ответственный и заботливый человек в ее ситуации и вовсе не рожал бы. Да-да! Как бы то ни было, а она вступила в брак с пусть и дальним, но все же кровным родственником. И в книге есть фраза, что Коррин и ее муж беспокоились о том, какие родятся дети. Беспокоились, да, но все же родили четверых, каждый раз испытывая судьбу, не думая, что могут обречь ребенка на страдания из-за собственного эгоизма. После такого бездумного обращения с потомством стоит ли удивляться, что Коррин наплевать на собственных деток?
Думаю, что если бы Эндрюс не сосредотачивалась на изящном живописании романтических ужасов чердачной жизни и не старалась разделить своих героев на плохих и хороших, гонителей и страдальцев, а копнула бы чуть глубже в психологическом плане, то роман получился бы и жестче и достовернее и, в конечном счете, интереснее. Вместо «дрезденских куколок» и картонных злодеев там действовали бы реальные люди, совершающие правдоподобные поступки, которым веришь. Немного жаль, что получилось иначе. Хотя, возможно, для юношества «Цветы» могут выполнять воспитательную роль сказок, уча добру, пониманию, заботе и любви.