i.-
В школе у Сонечки не очень сложилось с друзьями. Несмотря на то, что были в ее жизни и Димка Елисеев и рыжая красавица Илона, а позже и Юрка Череп. И все-таки, несмотря на эти светлые пятна, впоследствии, будь то на корпоративных вечеринках с коллегами, за домашним столом с гостями или в ресторане во время ужина при свечах с очередным кавалером, знаете, когда совсем уже взрослые и солидные люди начинают вдруг с упоением вспоминать милые и глупые истории из детства: школу, двор, пионерский лагерь, далеких друзей с давно забытыми именами и лицами, детские шалости, горести и радости, а в особенности свои первые романтические и сексуальные опыты, Сонечке всегда почему-то вспоминался… борщ.
Страшно невкусный борщ, с недоваренной картошкой, переваренной капустой и нарезанной огромными кусками свеклой — вот самая яркая ассоциация Сонечки со словом «одноклассники». И воспоминание о том, как сидит она, маленькая Сонечка, дома у одного из таких одноклассников, лицо которого исчезло из памяти за давностью лет, а мама его суетится вокруг стола и приговаривает: «Кушай, кушай, доченька, вон ведь какая худенькая», а у Сонечки куски свеклы чуть изо рта не вываливаются, и вот-вот ее вырвет на пол вонючей капустой.
А ведь, наверное, не в каждом доме угощали Сонечку невкусным борщом, и, скорее всего, этот случай вообще был единственным, но таковы уж причуды ассоциативной памяти. Одним словом, тошнило Сонечку при слове «одноклассники».
Хотя была Илонка…
ii.-
Илонка, когда они уже были постарше, в классе восьмом, сильно потешалась, когда Соня рассказала ей о борще.
— Бедняжка Сонька, — сказала она тогда, — Несчастная ты моя жертва украинской кухни. Хорошо, что ты еще закулисных сцен не видела…
— Каких еще закулисных сцен? — удивилась Соня.
— Ну, каких-каких… Вообрази себе, как эти поценыши, одноклассники наши, сообщали своим мамашам о том, кто придет к ним в гости…
— Ну? — все еще недопонимала Соня.
— Ну и вот, — улыбнулась Илонка как-то неловко, — Представь, говорит мальчик-первоклашка своей мамочке: «Мама, ко мне сегодня одна девочка придет… уроки делать», или зачем ты там к ним ходила?
— Фиг вам, уроки, — Соня пожала плечами, — Сама уже не помню, зачем. Приглашали… пирожные там покушать, дни рождения всякие… ты что ли не ходила?
— Вот как, пиро-о-оженые, — протянула Илонка с притворной завистью, — А ты, Сонька, оказывается, еще смолоду спросом пользовалась… Ну вот, говорит он, значит, что девочка придет, а мама ему: «Какая такая девочка, сынок?» А этот дурачок, ни о чем не подозревая: «Соня Либерман!»
— Ну и что? — снова переспросила Соня, когда подруга внезапно замолчала.
— Не понимаешь? — Илонка усмехнулась так, словно Соня не могла решить задачку из разряда «сколько будет дважды два?»
— А-а-а, — догадалась, наконец, Соня, — Ты подозреваешь этих мамаш в антисемитских настроениях? Думаешь, они нарочно травили еврейскую девочку борщом? — она рассмеялась, не придавая серьезного значения Илонкиным словам, хотя… в чем-то та была права. Соня вдруг, помимо ненавистного борща, припомнила еще кое-что, она вспомнила, как улыбались мамаши ее одноклассников при встрече: «Сонечка! Заходи, дорогая. Как там мама? Ты, говорят, на одни пятерки учишься? Вот умничка! Ну, идемте, дети, покушаем борщику, а потом уже играться…» Тьфу… И улыбаются гадко. Противно они все улыбались, подумала Соня, хуже борща были эти их улыбочки, — Но они же вместе со мной кушали, — сказала она Илонке, — Может, они искренне угощали, просто готовили невкусно?
— Я тебе вот что скажу, подруга, — Илонка доверительно наклонилась к Сониному уху, — Наши с тобой одноклассники — та-а-аки-и-ие говноеды! Что они сожрут, то нам с тобой — смерть!
iii.-
C еврейскими мальчиками тоже как-то не срослось. Конечно же, еврейская община не могла не замечать девочку с именем Соня Либерман, но заметить-то ее заметили, но своей среди своих Сонечка все же не стала. Не понравилось ей. Пришли раз с Илонкой на вечеринку к одному такому вундеркинду и будущему физику-ядерщику по фамилии, кажется, Штифзон. Пришли в надежде повеселиться, а там все сплошь такие же будущие ядерщики, да еще и с родителями в полном составе. Расселись все по диванам и начали песни под гитару петь. «Давайте говорить друг другу комплименты», «Милая моя, солнышко лесное» и все такое прочее. А потом стихи читали по очереди, свои и чужие. Пепси-колой, правда, угощали… Но Соня стихи не любила, а из пепсикольного возраста уже вышла: в восьмом классе у них с Илонкой уже был небольшой опыт употребления портвейна в подъезде с людьми, не стремившимися в физики-ядерщики. А тут еще такое единение с родителями: сидят вместе, смеются, песни поют, фе… Соня с Илонкой вначале похихикали, пряча лица, и поминутно сбегая на кухню, чтобы расхохотаться, не сдерживаясь, а когда дело дошло до поэзии, заскучали, сожрали какой-то пирог и удрали. При этом мамы еврейских мальчиков, закрывая за ними дверь, улыбались так же отвратительно, как и мамы нееврейских мальчиков, кормившие ее борщом, и ни один из еврейских мальчиков не вышел их проводить. Видимо, им было намного интереснее сидеть дома с родителями и петь: «Милая моя, солнышко лесное».
А еще Илонка сказала, что с еврейскими мальчиками им общаться совсем не обязательно, потому что они обе блондинки и на евреек не похожи — это раз, сама она, Илонка, еврейкой быть не хочет и фамилию поменяет, когда паспорт получит — это два, а Сонька — все равно не настоящая, раз у нее мама — украинка, а папа…
iv.-
В детстве Соня думала, что ее папа в командировке. Мама говорила, что он инженер. Не долго, правда, думала — не дурочкой росла все-таки. И Димка Елисеев думал, что его папа в командировке. Только через пару лет добрая соседка рассказала ему, что папу его застрелили где-то заграницей, то ли в Польше, то ли в Венгрии, на дороге. Он был водителем-дальнобойщиком и ездил на большой фуре «Совтрансавто». И эту фуру Димка почему-то запомнил лучше, чем лицо отца. А Соня вообще ничего не могла помнить, поскольку инженер Либерман исчез из жизни ее матери еще до рождения дочки. Возможно, его тоже застрелили в Венгрии.
И только Илонкин отец был в самой настоящей командировке. Он был моряком и плавал в загранку. Восемь месяцев в году из двенадцати. А Илонкина мама сильно дружила с мамой Димки Елисеева, и их часто можно было встретить вместе в ресторане «Кристалл» или «Турист». Можно сказать, каждый вечер, восемь месяцев в году. В компании моряков или водителей-дальнобойщиков. С мамой Сони они тоже дружили, потому что Соня дружила с Димкой и Илонкой, а к тому же все жили по соседству, Соня с Илонкой дверь в дверь, а Димка — в соседнем подъезде. Но Сонина мама в рестораны «Кристалл» и «Турист» почему-то не ходила. Из-за чего Соня вечерами, как правило, торчала у Илонки или у Димки. У Илонки чаще, чтоб недалеко от мамы: вроде и дома почти, только дверь открой, а в то же время полная свобода действий и маме работать не мешаешь.
v.-
Мама работала много. Целый день в институте, а по вечерам — дома: вечно пишет что-то, чертит. Мама тоже была инженером. Металлургические заводы проектировала, что ли, доменные печи какие-то, шахты. Мужчин после инженера Либермана у мамы не было… почти. По крайней мере, Соня помнила только одного: дядю Колю, здорового мачо с усами и длинными черными патлами, который, как ни странно, был представителем какой-то пролетарской профессии, чуть ли не бульдозеристом. Будучи постарше, Соня иногда думала о том, где мама с ним могла познакомиться. Неужели в общественном транспорте, как в фильме «Москва слезам не верит»? Но спросить у мамы постеснялась.
Во всяком случае, какое-то время мама была счастлива. Об этом Соня тоже догадалась позже, когда выросла. А тогда ей казалось, что мама кричит по ночам оттого, что дядя Коля делает ей больно.
И, судя по всему, у дяди Коли были золотые руки. Насколько хорошо он чинил краны и унитазы Соня, понятное дело, не помнила, а вот городок для кукол он ей смастерил просто чудо какой: на большой квадратной доске, выкрашенной в зеленый цвет, стояли несколько домиков, и не дурацких избушек на курьих ножках, а вроде как дачных, куда не стыдно было куклу посадить. А вокруг домиков лавочки и деревья, а на деревьях маленькие скворечники… Этот самодельный конструктор «Лего» до сих пор лежит у Сони на даче в кладовке, не смогла она его выбросить, помнила, как порадовала ее эта игрушка в детстве. А, может, дядя Коля был не единственным любовником матери, но те, другие, просто не дарили Сонечке домиков для кукол?
Но и домики не спасли дядю Колю. Как-то раз он явился к ним немножко пьяным. Не пьяным даже, а выпившим. Потом еще раз. А после третьего раза исчез навсегда: попросту был изгнан. Сонечка тогда сильно удивлялась: за что такое строгое наказание для дяди Коли? Ведь он ничего плохого не сделал. Может, мама обиделась из-за того, что он делает ей больно по ночам?
vi.-
А с первым сексуальным опытом все было еще хуже, чем с друзьями. Спроси у другой девчонки, та, может быть, и не ответит из скромности, но непременно вспомнит пионерский лагерь, берег моря, поцелуи на лавочке или в беседочке и того самого паренька, первого, по имени, скажем, Саша или Игорь… Это кому повезло. А кому не очень, вспомнит закрытую темную комнату на чьей-то даче или, еще хуже, грязный подъезд, лестничную клетку между пятым и шестым этажом и несколько тех самых пареньков, первых, тоже, возможно, Саш или Игорей.
Но у Сонечки не было даже такой истории. По всему, ее первым парнем должен бы считаться Юрка Череп, это если считать с момента дефлорации, хотя именно с дефлорацией-то и были связаны некоторые затруднения в точке отсчета… Если же принимать во внимание чисто чувственный опыт, то… нет, пожалуй, покончим уж вначале с дефлорацией…
В старших классах девочек проверял гинеколог. Эта женщина с характером нордическим, стойким, приходила прямо в школу и поочередно запиралась с каждой из подследственных девочек в медкабинете.
— Живешь половой жизнью? — строго спрашивала она каждую жертву и, в независимости от полученного ответа, сверяла заявленное с действительным. О результатах сообщала директрисе школы: известно, что подобные проверки проводились не для заботы о здоровье будущих жен и матерей, а скорее в целях воспитательно-политических.
Немедленно после осмотра пойманные с поличным (а вернее, без оного) преступницы, числом, обычно, не более пяти-шести, вызывались к директрисе на экзекуцию, во время которой мальчишки из их класса облепляли дверь, стараясь не пропустить ни слова из воспитательной лекции. Впрочем, лекции эти были довольно однообразными:
— Проститутки! — доносился из-за двери визг директрисы, сопровождавшийся сдавленными смешками столпившихся под дверью парней.
— Бляди! — директриса иногда вносила изюминку, что радовало слушателей, — От дурной головы под хвостом чешется? Ты чего лыбишься, Гутцайт? Тимонькина из 8-Б тоже смеялась, пока двойню не родила… А избранник ее, Валеев, знаете, что заявил? Я же ее всего один раз… того… почему двойня? Придурок…
Когда красные, кто от стыда, а кто от долго сдерживаемого смеха, девчонки, наконец, выходили из кабинета директрисы, любопытные девственники отпрыгивали от двери, встречали продвинутых одноклассниц насмешливыми ухмылками, и в то же время поедали их глазами, неосознанно подготавливая почву для ночного рукоблудия.
Однажды среди встречавших оказалась и Соня. Стоя чуть поодаль от мальчишек, она ожидала ту самую школьницу Гутцайт, а попросту — Илонку. Соня очень боялась поссориться с подругой, и в то же время не могла ей объяснить…
— А ты, почему не с нами? — Илонка посмотрела на нее с подозрением, и Соне показалось, что ссоры избежать не удастся.
— Сама не знаю, — ответила Соня так, будто прощения просила, — Как-то пронесло.
— Хм, — Илонка пожала плечами, — Как это тебя могло так пронести? Или у гестаповши от твоей моньки в глазах помутилось? -подруга вдруг рассмеялась, — Ты бы видела этот цирк, Сонька. Я чуть не лопнула от смеха… Жаль что тебя там не было, — тут Соня поняла, что все подозрения с нее сняты, и ссоры не будет.
С Илонкой удалось поладить, а вот себе Соня долго еще не могла объяснить, как ей удалось так соскочить с крючка…
— Живешь половой жизнью? — спросила ее гинеколог.
— Нет, — Соня попыталась держаться твердо.
— Подойди поближе, приспусти трусы.
Соня послушно выполнила приказание.
— Ничего не пойму, — заявила ей докторша после того, как исследовала ее вместилище греха, — Так ты живешь половой жизнью или нет?
— Нет, — заявила Соня намного увереннее, заметив, что, кажется, игра складывается в ее пользу.
— Странно, — докторша засверлила ее глазами, — Спортом, наверно, занимаешься?
— Занимаюсь, — ответила Соня интуитивно.
— Каким? — не прекращала допрос докторша,
«А каким надо?» — подумала Соня.
— Легкой атлетикой! — сказала она вслух.
— Ясно, — сказала докторша все еще с некоторым сомнением в голосе, — Одевайся… И это… Со спортом тоже надо поосторожнее…
Вот так Соню и пронесло. И причина, была не в легкой атлетике, как вы, наверное, догадались. А вот Соня разгадала задачку намного позже: когда уже окончила школу и поступила в институт, где встретила Вальку Чокнутого…
Впрочем, не время еще о Вальке Чокнутом. Он здесь так, к слову. К слову о том, о чем догадалась, повстречав его, Соня. А догадалась она о том, что у Юрки Черепа маленький… малюсенький… ну просто мизерный член…
vii.-
А первый чувственный опыт был с… Илонкой. Вот это Соня помнила хорошо. Помнила, как лежали они вдвоем на кровати, застеленной каким-то скользким желтым покрывалом и смотрели передачу «В гостях у сказки» с Валентиной Леонтьевой. И почему-то в одних трусиках обе лежали, лето, наверное, было. Скорее всего, Соня так и пришла в гости к Илонке в одних трусиках, недалеко ведь. А потом вдруг они так близко оказались друг к дружке, и Соне было очень тепло и приятно. Они даже разок поцеловались, в шутку, конечно, потому что не понимали еще, в чем тут кайф, просто видели, как это взрослые делают. Илонка куснула Соню за губу, а Соня хотела тоже что-то сделать, а получилось, что ткнулась языком Илонке в зубы, потому что та уже в улыбке расплылась. А потом Валентина Леонтьева закончила показывать дурацкие детские рисунки и включила сказку, и Соня с Илонкой больше не целовались. Просто лежали, обнявшись. И Соне было приятно. Как ни с кем и никогда после этого.
А вот с Димкой Елисеевым ничего подобного не было, хотя их общение в детстве тоже было не лишено тактильных ощущений.
— Отдай, гнида белобрысая! — кричал Димка, схватив Соню за волосы и стуча ее головой о паркетный пол.
А потом они сидели, притаившись, и слушали, как за дверью ругается прибежавшая снизу соседка.
— Открывай сейчас же, — кричала та, — А то матери все расскажу! Борются они все на полу, борются, все матери расскажу… ты… вонючка малая… борются они…
— Это еще ничего, — шепотом говорил «маленькая вонючка» Димка, — Там еще дед есть. Он обещал дверь топором порубать… я в него помидорами кидался…
Одним словом, тогда у них с Димкой были чисто дружеские отношения. Хотя, опять же…
— Я тогда писюном о тебя терся, — признался ей как-то Димка, и не Димка даже, а Дмитрий Иванович Елисеев.
— Вот гад! — рассмеялась Соня, — А я и не замечала… А что ты тогда забрать у меня хотел? Ну, помнишь, ты кричал: «Отдай, гнида белобрысая!» Что отдать-то надо было?
— Честь, — улыбнулся Димка, — Шутка… Пластмассового космонавта….
viii.-
Сонечке не так повезло в жизни с мужчинами, как с их распределением во времени. Словно по свыше установленному графику, каждый следующий приходил, а каждый предыдущий исчезал, когда ей, Сонечке, это было нужно. Чрезвычайное удобство, если поразмыслить. Никаких тебе мук совести: кого предпочесть, кого не обидеть или, не дай бог, изменить-предать.
Иногда Сонечка думала о том, что бы случилось, если бы повстречались во временном континууме Димка Елисеев с Юркой Черепом. Ничего хорошего бы не вышло, как пить дать. Разумеется, Соня предпочла бы Димку. А не пырнул ли бы его после этого ножичком Юрка Череп? Весьма вероятно. И не было бы у Сонечки ни одного из этих мужчин. Остался бы один Валька Чокнутый… Тьфу… У этого тоже, судя по всему, с планетами над головой все было в порядке.
Но Юрка Череп появился вовремя: Димка Елисеев как раз уехал из города. То ли исчерпались пределы благотворительности дальнобойщиков, коллег убиенного отца Димки, в течение нескольких лет поддерживавших безбедное существование вдовы Елисеевой, то ли по другим каким-то причинам, но Димкина мама вдруг обнаружила, что имеет ходовую профессию повара и подалась на север, в город Норильск, на заработки, и, конечно же, забрала с собой Димку.
«Сонечка, я тебя люблю и скоро вернусь» — надпись на обороте открытке, подаренной Димкой на прощанье. Вот такое первое признание в любви. На лицевой стороне открытки почему-то был изображен полосатый енот с ведром… А через два месяца после Димкиного отъезда, появился Юрка Череп…
—————-
книги автора
http://www.yakaboo.ua/ru/catalog/value/1004414