Дневник 1939 года

1 января. Вчера потеплело и полетела пороша. Новый год вышел с обновкой. В душе праздник от вчерашнего письма “Сибирячки”¹. Никогда еще от читателей я ничего такого не получал: недаром кажется, старый год прошел — получено это письмо; недаром писал почти 40 лет — кое-что сделал.

2 января. Опять мороз. Еду в Москву.

“Из Вашего письма, дорогая Сибирячка, вижу я, что мы с Вами птицы одной породы: и давайте галку выберем, и пусть это будет, что мы с Вами галки. А Вы пишете “Учитель”! Не будет этого! Мне у Вас, как читателя, как женщины, есть чему поучиться не меньше, чем Вам у меня. В том-то вот и дело, что в настоящем творчестве жизни, где мы, как Вы пишете, сами себя рождаем, нет больших и малых: там все мы птицы одной породы, все галки”.

Умер Г. И. Чулков².

3 января. Вас. Павл. Ильенков³ и договор с “Октябрем”. Первое звено: “Сказка о покупке дома в Загорске”⁴ — вышло очень хорошо.

4 января. Похороны Чулкова.

Сюжет “Записок охотника”: ходить и смотреть на свою же родную землю удивленным взглядом: это происходит от народных путешествий по святым местам.

Свойство власти: он думает, почуяв силу, что это он такой умный, и общее принимает за свое. И в этом погибает.

6 января. –7° после метели.

Изобразить спор девушек о своей трудовой копейке (горло перегрызу) и через Павловну⁵ как-то перевести это на власть: наш народ получил власть, смотрит на нее как на собственность… Колхозы вращаются вокруг городов — планеты вокруг солнца, а власть, что все вокруг нее.

7 января. Рождество.

Теперь определилось, что Старое Рождество остается праздником народным, а новое (Солнцеворот) предается астрономии. А Новый год удержится как новый.

Читал историю ВКП и ставлю себе задачу стать через эту работу на ступеньку выше, то есть понять эту “историю” по-своему.

Рабочий ведь поднят у нас за то, что он работает. Но если рабочий не хочет работать…

Мысли о Большом деле и Малом.

Большое дело Малое дело

Мужское Женское

Разум Чувство

Война Любовь

Герой Прекрасная Дама

Редакция Я — сам

Обещающие Лес

Чающие

Герой Счастье: быть как все

Бюрократизм есть общественный эгоизм.

План Случай

Закон Игра

Центробежная Центростремительная

Наука Религия

Человек Свояк

Человечество Народ

Земля Родня

Из-за чего поднят рабочий план. Чтобы создать счастье (Большое-то дело, оказывается, работает для Малого: оно Большое, потому что труднее делать не для себя, чем, как в Малом, для себя: “А за свою трудовую копеечку я горло перегрызу”). И все-таки Большое дело существует на пользу Малого, а Малое состоит из себя и для себя, само в себе. Вещь в себе: счастье — исток человеческого рода.

Малое дело бессловесно: дело не в словах! Оно сигнализирует Большому делу своим состоянием хорошим или плохим…

У большевиков их ошибка (и эта ошибка повторяется везде) состоит в том, что цель и зависимость от дела забываются, и их центробежная сила объявляется как самоцель. Вследствие этого бесконтрольный План превращается в бюрократизм. Сталин у большевиков первый был вынужден заговорить о счастье, о родине, о семье. Поднимать Игоря Святославича и Александра Невского на благо народа. Переход от класса к народу не назван в истории ВКП.

Появились борцы за Малое дело и явились как враги Большому. Уничтожение врагов внутренних после известного предела стало на пользу врагу внешнему: мы начинаем отступать.

Чающие (Малое дело) и Обещающие (Большое).

Я думаю о всем, но позволяю действовать только образам. Мне всегда кажется, что если мысль моя переходит в образ и ряд образов в сказки, то значит я “додумался” и могу действовать. Итак, я думаю о всем, но действую лишь, когда мне становится ясно. А ясность дают мне только образы.

В образе я нахожу оправдание.

Образ есть выход из борьбы Большого и Малого — это моя “сказочка” личная (“душа”). И то же самое “творчество”.

Зачем рисковать собой и творить, если можно делать полезное без всякого риска… и оставаться в пределах “долга”?

Педагоги именно по чувству “долга” остаются при классиках и не понимают новое искусство.

Ученые не любят литературу по существу и ограничиваются в лучшем случае знанием классиков.

8 января. Два часа на платформе в ожидании поезда. И все-таки это настоящий и единственный путь к коммунизму, к сознанию того, что человек един, что не нами свет кончается — это первое,— сознание человека в своем потоке. Второе, что путь к коммуне все-таки через личное сознание. К этому мы все и подходим: все же, кто не обрел личного сознания, являются жертвами.

— Интеллигенция! — сказал кондуктор, увидев, что я локтями пробиваю себе путь в вагон.

9 января. В Москве.

Слышал, что будто в групком “Советский писатель” явился Демьян Бедный и заявил, что Демьяна Бедного не существует и потому, чтобы выдали ему документы на Ефима Придворова.

Буду строить передвижной домик (на грузовике), а тянет к писанию в Загорске.

11 января. Актер Комиссаржевский приезжал просить помогать строить жизнь в Арденских лесах (Шекспир: “Как вам угодно”), как в Даурии. Оказывается, что мое писательство и есть строительство Даурии, люди (читатели мои) собираются…

13 января. Сейчас только понял слезы Горького в Дмитрове, когда одна воровка благодарила советскую власть за свое исправление: Горький не то чтобы не знал, что она не исправилась, а может быть, и еще больше испортилась — он это знал. Но он не мог удержаться от слез, просто слушая сюжет исправления, чувствительно переживая самую возможность его.

В детской литературе после разгрома ЦК (два слова не прочитываются) страшный упадок: говорят, что снова на первый план выдвигается Маршак. Я уклонился от предложения борьбы.

14 января. Вчера перед вечером вдруг стало теплеть, и сегодня –15°.

Друг мой, чистый, невинный человек погиб, но и злой недруг полетел к чертям, и самый заскорузлый себялюбец, нашедший в бюрократизме себе защиту, теперь трепещет, как осиновый лист.

Друг мой погиб, но я готов завтра же разделить его участь: у меня все к этому приготовлено. Так зачем же унывать: день-то ведь, кажется, еще мой…

Обойдут критики — промолчат о твоих несомненных заслугах, вместо тебя возведут в гении врагов твоих, совершенные ничтожества,— как неприятно бывает. И было бы хоть в утешение, что вот не сейчас, придет пора — и о тебе заговорят. Но вот в том-то и беда, когда о тебе заговорят, да еще с похвалой, то еще хуже бывает: тогда уж вовсе и надежды не остается услышать голос друга, который поднимет тебя, и ты узнаешь, что недаром искал…

И так без друзей, без внимания гаснешь к вечеру и ложишься в постель, как в могилу. Но утром забудешь о том, что было вчера, садишься за работу с радостным чувством жизни: “Хоть день, да мой!” и пишешь, будто не день, а сто лет тебе жить.

Вот счастье бывает какое — дожить до преклонного возраста и не склоняться даже, когда согнется спина, ни перед кем, ни перед чем не склоняться и стремиться вверх, наращивая годовые круги в своей древесине.

Вечером приехали в Загорск, по пути думал: когда пишу, то верю, что так надо, что все по чистой правде пишу. Если бы, однако, приставили ко мне человека, точно измерившего и взвесившего всю правду, и он бы меня поправлял, когда я пишу, то я бы ничего по правде не мог написать.

15 января. Русский простой человек не может стать выше крови, чтобы не свояк был ему человеком близким, а всякий согласный с ним человек. В прежнее время, когда огромное большинство крестьян так и держалось возле земли родовыми союзами,— вреда от этого не было. Но когда свояк полез в производство, в (одно слово не прочитывается) и стал тянуть за собой свояка…

16 января. Все теплеет, дошло до –2° ночью, а снега все нет, земля чуть прикрытая.

Все народное богатство и все силы ума, искусства отданы рабочему классу — и на вот! Сам рабочий до того стал бездельничать, пьянствовать, что приходится создавать для него каторжный режим.

Гуманность, красота, искусство, возрождение — все это связано с человеческой личностью, как с реальностью. Наше время (и у фашистов) направлено к обратному (реакция), и мы никак не можем свыкнуться с этой верой (хотя она уже была в прошлом). Рабочий сказал: “Человек — это… х… ли в этом?”

19 января. Крещенье.

Вчера был весь день дождь. Мы ходили на княжеские места. На козырьке вырастали сосульки, образовалась на снегу корка и стала греметь.

…Процесс осмысливания замеченного у меня иногда растягивается на десятки лет. И оттого из прошлого к старости накопился огромный запас замеченного, подлежащего пересмотру и выводу: смысл же является посредством догадок и облекается в форму сказок. Все похоже на образование торфа из растений, не до конца разложившихся. Мои сказки — это и есть торф.

Трагическая действительность, которую мы переживаем, не сама собой умудряет, а тем, что вспоминаешь людей из прошлого, которые догадывались о будущем и нас предупреждали о нем.

Со всех сторон поступают сведения, что с законом об опаздывании служащие попали в положение, подобное колхозникам в старое время, и рев подняли о “последних временах”⁶. Они говорят, что никогда не испытывали столь унизительного положения. И правда, рассказывают, что в Загорске в поликлинике во время приема больных сняли старейшего и лучшего врача Орлова, который опоздал на 20 минут.

Всю ночь дождь. Под утро крупа закрыла черную землю. В природе этой зимой (и лето, и осень) было так же мало радости, как и в обществе.

Ждут перемен.

Не от стихийного движения возникает соц. идеология, сказал Ленин, а от науки.

В народе сейчас, пожалуй, скорее можно найти человека, который предскажет о завтрашнем дне, чем среди ученых.

20 января. В Москве.

После дождя хватил мороз –10° и голые поля оледенели.

Положение литератора похоже на положение горбатого человека: все кажется, я не такой, как все, все что-то мешает, и оттого постоянно завидуешь жизни самых обыкновенных людей и страстно хочется быть, как все. И оттого, когда я вошел в собственный домик на окраине города, взял в руки метелку, чтобы размести улицу, стал воду носить из колодца, встретился с соседями (три слова не прочитываются), мне было в первое время, как будто вечный горб мой выпрямился и я стал таким же чудесно-обыкновенным человеком, как все.

Не о хлебе едином жив человек, ему еще нужны сказки, и так было всегда, от самых первых людей на Земле: в шелесте листьев или в прикосновении волн с каменными берегами, в мерцании звезд… люди сливаются, и в ту минуту, когда сливаются с этим, сами начинают шептать.

Вспомнилось о Фрумкиной — какой уважаемый человек! Когда случается с таким всеми уважаемым честным человеком беда (ее отстранили от редакторства “Юного натуралиста”), то все возмущались, а потихоньку, иногда сами того не сознавая, отстраняются от него, отходят, как бывает с покойником или с тяжелобольным: уважаемый человек, но выполнил свой долг, поклонился — и поскорей бы уйти.

21 января. Ленинские дни. Читаю историю ВКП. Понимаю, что РАПП⁷ целиком вышел из Ленина, и сейчас он продолжается и перейдет в войну, которая и закончит всё.

Ленин центрировал в себе ход русской истории, в нем и народничество, и раскол, и все… только нет Аполлона⁸.

23 января. Можно проводить время, раскладывая пасьянс: интерес этот в том, что дело не делаешь — просто сидишь, а время проходит. Но тоже приятно можно проводить время, если копаться в технике какого-нибудь любительства, что-нибудь свинчивать, подгонять, подпиливать, прилаживать, пристругивать, наклеивать этикетки, расставлять в ящики. Даже не надо фотографировать, охотиться, бегать на лыжах, ездить на мотоциклах — довольно чистить мотоцикл, довольно… Так можно и страшное время проводить…

То, что сейчас деется на свете, было всегда, но только было для отдельных людей: они это видели, другие же ни о чем страшном не думали: жили-были. Теперь же это страшное, о чем отдельные люди предупреждали всегда, увидели все, и рядовой человек стал в положение героя, рядовой человек стал перед необходимостью взять на себя то, что добровольно берет на себя герой. А как же иначе, если знаешь — жить для себя нельзя, а стать на место для работы на людей — тоже скоро прогонят. Значит, надо выдумать такое, чего не было, надо всех перегнать и стать впереди всех, а это же и есть путь героя.

25 января. Вчера вечером приехал в Москву. Надо начать соединять интеллигенцию, разделенную РАППом.

Ленин состоит из: 1) Лев Толстой, 2) Чернышевский, 3) Добролюбов, 4) РАПП — весь целиком (злость и разделение во имя добра), 5) Черный бог⁹.

26 января. А Тургенев-то ненавидел Чернышевского и Добролюбова, для него они были наш РАПП.

Чернышевский, Писарев, Добролюбов, Лев Толстой, как моралист, и Ленин — все вместе породили Сталина (с его РАППами и колхозами). Другая сторона — гуманизм, либерализм (“барин”), бессилие.

Почему в языке Ленина, как у семинариста, много церковно-славянских слов — постоянное “ибо”, “архи”?

29 января. …Слова наши — только вспышка разных цветов, а самой силы жизни не хватает в словах, и, как ни пиши, как ни трать свою жизнь на слова, никогда не добьешься чего-то в них, чтобы слова, даже Шекспира, даже Христа, стали действительно плотью, как хочется.

Так залейся автор слезами, но мужайся, пиши и не теряй своей веры — что когда-нибудь скажешь: “Остановись!” — и твое чудесное мгновенье остановится и воплотится…

…Когда же уймется война и начнет действовать сила любви, то движение рода человеческого силой любви будет сопровождаться таким же свечением, как при перевозке пассажиров в электрическом вагоне скольжение проволок тоже сопровождается вспышкой голубого света.

Думал о женщинах, и ведь ни одной не вспомнилось такой, даже возможной, чтобы меня бы, писателя, не оценила своей собственностью. Сила писателя в его писании, но “как человек” он слабее даже всякого самого маленького лейтенанта. Вот почему всякая женщина непременно делает писателя своей собственностью и в лучшем случае относится к нему, как к своему ребенку, и защищает его, как курица.

У философа жена должна быть курицей. (Так же сложились и отношения Толстого с женой: ему все хотелось быть лейтенантом…)

Безвыходность труда находит выход: 1) в разумном действии, порождающем веру в то, что посредством науки (Ленин) можно изменить жизнь к лучшему. На самом деле эта вера приводит не к лучшему, а удовлетворяет новые потребности, возникающие с размножением; 2) в сердечном стоне, разрешаемом песней и сказкой (личность), искусством и верой, что “слово плоть бысть”, хотя слово никогда не сделается плотью.

Из всего этого получается, что, делая, человек становится бессердечным, а создавая личность (слово-сказку), человек теряет интерес и веру к действию…

30 января. Телеграмма от Новикова¹⁰: завтра 31-го в 6 час. веч. Тургеневская комиссия.

Потихоньку про себя я уже который год разрабатываю одну и ту же тему “Медного Всадника”: “дело из разума” — есть Медный Всадник; дело из сердца — “личность” — есть Евгений.

31 января. Именно же ведь и называется тот человек хорошим, кто не посвящает себя какой-нибудь “идее”, например, общего дела, а в каждом отдельном случае знает, как надо действовать. Еще должна быть у хорошего человека внутренняя свобода (а не служба и “долг”).

Большая Волга, Большое дело, Медный Всадник — в понятие “большое” входит и жестокое, как будто большим делом оправдывается жестокость.

Большое дело есть и отвлеченное дело, так как оно складывается из малых дел путем уничтожения их особенностей.

Умирающий Горький и Сталин (Горький оглянулся: все ложь у писателей, все его дело — ложь. А Сталин стоит…).

1 февраля. Тальников¹¹ сообщает о получении Знака Почета, и последующая кутерьма.

Расширение ордена Знак Почета: ворошиловский значок перестали <давать> — научились стрелять.

Советский деятель до того пронизан готовностью услужения коллективу, что не допускает возможности отношения индивидуального, и если это даже писатель или художник, то говорят о нем — не писатель такой-то или художник, а такие писатели и такие художники, как (имярек), имея в виду, что если таких сейчас нет, а раз-два — и обчелся, то все равно в таком роде при поощрении государства народится сколько угодно. Одним словом, имеется в виду род, а не личность: в этом и ужас весь современности.

— Мы навоз! — сказал N.

2 февраля. Митинг орденоносцев. Ни слова не дали, не выбрали и в президиум, и глупо вел себя я с репортерами, глупо говорил — ничего моего не напечатали. Сижу в перекрестном огне прожекторов, щелкают лейки (одно слово не прочитывается) в жаре. А Толстой12 пришел, прямо сел в президиум, и после, как сел, Фадеев объявил: “Предлагаю дополнительно выбрать Толстого”. Все засмеялись — до того отлично он сел. И даже мне, обиженному, понравилось. Маршак, смертельный враг, получил орден Ленина и поздравил меня с Почетом. Положение лишнего человека: презираю их и в то же время обижен, что не сижу на их месте. Так Пушкин и Лермонтов презирали “свет” и в то же время умирали за положение в свете, и вот это-то и есть “чертовщина”, то есть что все хлопают — и ты должен хлопать. Спасение только в читателе.

3 февраля. Собрание деятелей Детиздата. Маршак счастлив. Чуковский, как получивший “ордер” степенью ниже Маршака, заболел. Торжествующий Михалков.

— Кто лучше?

4 февраля. Метель снежная. Праздную рождение — 66 лет. Все литераторы выражают мне свое смущение по поводу моего “ордена”. Шолохов будто бы где-то сказал, что он желал бы иметь такой орден, какой у Пришвина получается благодаря его таланту и читателям. Только искренно ли это?

Говорили потихоньку вчера на собрании о враге, что ведь и в этом вот деле награждения писателей действовал враг.

И вот пришло мне в голову поискать черты этого “врага” непосредственно возле нас. Итак, начинаем искать врага (творчества).

5 февраля. Здешние, московские, все, встречая меня, как бы сомневаются, поздравлять или нет: поздравлять — может быть, обижать. Напротив, читатели отдаленные шлют от всего сердца искренние приветствия, поздравления “с высокой наградой”.

В журнал “Охотничий промысел”: 1) Вороны, 2) Селезень и утята, 3) Глухарь с лирой, 4) Бекас и дятел.

6 февраля. Валят снега. Вчера показывался доктору. Про рассказ о митинге — что страшно было: а вдруг “просветят”,— доктор сказал:

“Это у вас было близко к действительности, возможно, что и теперь уже можно до некоторой степени просвечивать”.

Бывает, я и весь мир в согласии (пан), и бывает, я (душа), и мир как бы весь во вне восстает на тебя. Бездушный мир — без вдохновенья — а все-таки в восторге.

Тут к чему-то тебя вызывают, чего ты не можешь, к восторгу без вдохновения, и в то же время и угроза какая-то и тебе страшно становится, мелькнет мысль, что тебя юпитером просветят насквозь и все увидят, какой ты,— и разорвут. (Вспомнилось радение возле головы Маркса на Сенной площади в Ельце.)

Тамара рассказывала, что чем выше поднимался Коля¹³… тем суживался светлый круг впереди: как будто не на “козе” уже ехал, а в автомобиле ночью и видел только, что видно в освещенном кругу впереди. До того дошло, что все отношение к людям сводилось к отношениям пяти лиц. И так на этих-то пять лиц пришлось донести (оказались врагами народа), после чего его посадили, и лиц этих посадили, и свет закрыли (вот так карьера!).

Наш “враг” в наших маленьких делах является лишь отблеском борьбы наверху, где “враг” — жертва необходимости найти личную форму расстройства созидательной деятельности для того, чтобы ее покорять, как врагов.

Это совсем новое явление, точно такое же, как новое явление,— прямое участие всего тыла в войне. Раньше борьба министров при царе за власть не так скоро сказывалась на состоянии общества; например, от Аракчеева до Столыпина сменились четыре царя, а большие шайки оставались в достаточном количестве. Теперь же через несколько дней после перемены в составе правительства вдруг исчезают большие шайки (два слова не прочитываются).

Положение писателя похоже на положение человека, прижатого подушкой, на которой сидят: изволь освободиться!

7 февраля. С. И. Огнев¹⁴, как натуралист, далеко ездил и снимал орлов и думал, что в этом красота: снять орла. Но через меня он понял, что красота не в отдаленных и трудных предметах, а везде, и если снимешь хорошо, то все и будет хорошо. Поняв это, он, почти старик, снимает возле дома в Загорске веточки деревьев после метели.

Получение ордена.

8 февраля. Опять вода!

Сохранялся стыд в душе, и жил свидетель моего стыда. Но вот теперь больше нет того человека, и, может быть, я бы и не вспомнил его. Но стыд в душе сохранился, и каждый раз, когда мне при воспоминании становится стыдно, я вспоминаю того человека и говорю себе: “Да ведь нет же больше на свете свидетеля твоего стыда, чего же ты?”

9 февраля.

“Клара Милич”¹⁵ — не упадочная вещь, в ней человек жизни вступает в борьбу со смертью и побеждает: любовь сильнее смерти. Прочитал эту вещь и я “Жень-шень” свой понял как такую же борьбу, и свою собственную жизнь, и последнюю тему мою о сказке, что сказка есть такая же сила, как электричество.

10 февраля.

Барто определилась в Союзе четко, как пуговица.

Женщина в секретариате ССП причислила меня к глухим старикам Вересаеву и Шагинян и кричит, когда хочет мне что-то сказать.

13 февраля. Дождь всю ночь (это после двадцати-то градусов). Грозит худолетье.

19 февраля.

Какой это ужас, какая боль была — подумать только, что когда-нибудь это пройдет!

И вот оно прошло. И нет боли и сожаления, прошло — и нет его, и мало того: прошло — и слава Богу!16

И так точно самая жизнь и мысль о смерти — что умру, и какой это ужас, что жизнь пройдет и я умру. На самом же деле будет то же самое: жизнь прошла — и слава Богу.

Страх смерти создается силою жизни.

20 февраля.

Молиться надо, только никому не надо о том говорить.

Социализм выпрямляет и очищает религию, он есть средство борьбы, но не религия.

Жизнь под социалистическим контролем.

24 февраля.

…РАПП коренится в рабстве… тогда как тургеневщина является как бы выражением воли художника в том смысле, что пусть кругом рабы, я и в этих гнусных условиях утверждаю право художника на красоту. И еще: я художник и хочу служить красоте, сейчас, в этих условиях, вы же требуете того, чтобы я отложил свое дело и работал бы над улучшением общественных условий, в которых люди могут заниматься искусством.

Так бывает: лелеешь в будущем цель, а когда достигнешь и надо с этим достигнутым жить бок о бок, стирать пыль, трепать, чистить, раскладывать и укладывать, то оказывается все достигнутое ненужным и скучным. Оказывается тогда, что сладость обладания растерялась в процессе достижения, что интересно достигать, но не обладать.

Я помню, она¹⁷ мне на ходу передала письмо к матери незапечатанное…

— Коротенькое письмо,— сказала она,— позволь мне, я прочту.

И прочла мне о том, что она случайно со мной познакомилась и думает, что человек я хороший и за меня можно выйти замуж.

Все похолодело во мне после чтения, все вдруг прошло, я искоса поглядел на нее и увидел, что она самая обыкновенная и не очень даже красивая барышня, что все ошибка у меня ужасная, но что теперь уже деться некуда и поступать, как оно выходит.

— Что же, хорошо! — сказал я, принимая письмо.

Наверно, она все поняла и через несколько минут где-то на лавочке попросила обратно письмо и сказала:

— Нет, мне кажется, я тебя не люблю.

— Как же так? — воскликнул я.

И тогда опять началось сумасшествие.

Невозможность достижения была условием моей любви. И она это поняла и, отказав навсегда, взяла меня в плен на всю жизнь.

Так рождается на свете поэзия.

И я думаю, что именно так было и у Тургенева.

Антипод Тургенева — это Никишка. На этой земле в этой природе есть что-то навсегда отравленное, опошленное, униженное в самом человеке, то есть в самом источнике прекрасного. Так что хочешь полюбоваться, а тут Никишка осклабится.

Я как увидел на фото эту нашу родную деревеньку, так сразу и не захотелось мне ехать на Бежин луг.

Есть барственное основание в тургеневском чувстве прекрасного.

Тургенева из Спас-Лутовинова, пожалуй бы, не выгнали совсем, но дали бы ему во флигеле одну комнату, как было у Дунички¹⁸ в школе, у Варгунина¹⁹, то есть эта милость горше, чем просто выдворительная.

Верно то, что никакой праведник в этих условиях не мог оставаться самим собой. И вот в этом-то и есть страшная тайна Никишки, и его избы, и его деревни.

В орловской природе, в самом ландшафте орловском есть отрицание всего тургеневского (и в человеке орловском, в деревне).

Когда в орловском пейзаже появляется поэзия, то все вокруг спешит доказать, что это неправда, и раз неправда, то она и не должна существовать.

25 февраля.

В лесной России между барином и мужиком был кустарь: бондарь, горшечник, пушник, скорняк: это смягчало жизнь. В тургеневском краю мужик и барин — единство в двух лицах.

Великий пост. В Москву совершаются из деревни тайные паломничества: церкви на местах закрыты, и поговеть можно только в Москве.

В свое время было же известно, что Клюев читал стихи в салоне старой императрицы. Так почему бы и Барто, и Михалкову тоже не прочесть в подобном салоне?

Тяготение Пушкина и Лермонтова к “свету” так же неизбежно, как и всемирное тяготение: тянет, как, например, Лермонтова, хотя бы только для того, чтобы кому-нибудь там в морду дать.

5 марта.

Кончил составлять и отдал в переписку “Лисичкин хлеб”.

9 марта. Прощай, снежок, ты растаял, и больше мы с тобой никогда не увидимся. Придет зима, и придет с ней, конечно снег, но это будет другой снег, а ты больше никогда не вернешься.

Прощай навсегда!

И дым из трубы, и это облако, и все-все пройдет, и перед собственной смертью ты будешь один — вот это и страшно, что все-все, связанное с тобой, пройдет, не будет даже твоей могилы, когда совсем ничего от тебя не останется, а ты все еще будешь повторять: я-я-я!

“Враг” у N перемещается: раньше это были большевики, а когда пришлось с ними помириться, то враг оказался сначала у иностранцев, потом у троцкистов, потом в невежестве своего народа: “свой враг”,— и кончается тем же, чем кончилось у сектантов: сначала антихристом, а потом враг с тобой за одним столом сидит, одной ложкой ест.

Новый день получает копилку от старого, и сам, проходя, бросает что-нибудь от себя. Некоторые видят в содержимом этой копилки и вечность и цель.

10 марта. Утром переехал в Загорск. Валит снег.

Внутренняя поэзия и формализм. А получается: душевная поэзия и деланная. Проза честнее поэзии, в прозе невозможно поэтический ритм подменить метрическим, в поэзии? — да вся поэзия и стоит на этой подмене (Маршак, Чуковский и Шкловский).

А в общем, я писал, как чувствовал, как жил, не обращая внимания ни на Чуковского, ни на Маршака, ни на Шкловского. Я исходил от русской речи устной, и этого оказалось совершенно достаточно.

11 марта. После метели ясно и мороз около –20°.

Когда я живу где-нибудь на лесной поляне, закрываю глаза, когда солнце садится, и открываю при первом свете — мне все хорошо.

Но, пожив некоторое время в городе, потолкавшись досыта в литературной среде, я становлюсь пессимистом и начинаю думать, что в человеческом мире всегда Маршак побеждает Чуковского.

Какой-то серый человечек вгляделся в меня, и я понял: он меня узнал. Но я не помнил его и сделал вид, что не узнал. А когда вышел из метро, он меня настиг. Ему надо было мне что-то сказать, но внизу в толпе ему было неудобно. Я вгляделся в него и вдруг узнал: это был один букинист. Когда же мы поднялись из метро и остались одни, я вдруг понял, что он мне хочет сказать, что мне все говорят в Москве вместо поздравления: говорят, что я заслужил большего. И в этот раз, как всегда, я отгадал, букинист, оглядевшись во все стороны, склонился к моему уху и прошептал:

— Тот ли орденок заслужили вы, Михаил Михайлович?

После ордена телеграмма шла за телеграммой, письмо за письмом от читателей и так долго: неделю, другую. Я наконец убедился, что в народе у меня есть настоящий читатель, которому действительно приятно увидеть меня орденоносцем… Читателю кажется, что это его самого наградили. В этом большом признании я почувствовал и радость тоже и от ордена.

Начинаю понимать своего “врага” и все от замечания Чуковского: “Вы подходите внутренне, а они подходят внешне, можно ведь и так подходить”.

Вот в этом внешнем подходе и есть мой враг. И если от литературы пересмотреть всю жизнь, то как раз же в этом и есть мое расхождение, моя борьба: материализм в жизни, формализм в литературе. В то же время понятно, почему не хотят и меня совсем заклевать: им хочется от внутреннего метода взять его духовность, идеализм, героизм.

12 марта. Утром снимал (солнце — мороз: весна света), но мысли никакие в голову не приходили. Вечером было, как после тяжелой болезни.

Из разговора с Кочетковым²⁰: я, со своей “внутренней” (бостремовской²¹), точки говорю, что напрасно губили ценности кустарного быта. Он же мне отвечает:

— А если бы на кустарей ориентироваться, то ведь тогда невозможно бы было создать избытки продуктов, значит, невозможно осуществить “каждому по потребностям”, то есть “коммунизм”.

Значит, вот и тут, в этом маленьком разговоре, видно столкновение, скажем, спиритуализма и материализма, то есть в конечном счете личности и среды.

На практике вопрос разрешается войной личности со средой и войной тайной, потому что личность есть нечто непроизносимое.

Алеша Вихляев, совсем молодой человек, работает шофером, ночью пишет и раз в неделю ездит в Москву в литобъединение “Рабочей Москвы” читать свои вещи.

— У меня,— сказал он,— составилась маленькая библиотека, есть весь Пушкин, один том Лермонтова, восемь томиков Чехова, Толстого бы надо! Где же взять его: Толстой стоит пятьсот рублей. Тургенева и то не могу достать.

— Погодите, я вам подарю “Записки охотника”.

— Спасибо, большое спасибо, вы мне Тургенева “Записки охотника”, а я вам рессору подарю… Что это, скажите, езжу я в Москву и нет мне пользы от этой литературы ни малейшей и, по всей вероятности, и не будет никогда, стремлюсь — и больше ничего.

— Вот это самое “бесполезное” стремление и есть самое главное, и когда-нибудь оно обернется вам с пользой.

15 марта. Москва. Валит снег. Вчера А. М. Коноплянцев²² рассказал, что живет на диване (все та же одна комната) и сыновья-комсомольцы, и зарастает его диван комсомолом: Миша женился, привел комсомолку. Так и зарастает старый богоискатель на диване комсомолом и октябрятами.

16 марта. Валом валит снег: снег выпал только в марте.

В ГИЗе говорил Лукину, и от его согласия со мной самому становилось ясно: это что стихотворчество, закрепляясь в метре, при большом мастерстве перебивает естественный органический ритм народной речи; что борьба с этим должна быть не личной, с Маршаком или Багрицким, а вообще с формализмом. И ясна становилась задача современного русского писателя: писателю классическому, “внутреннему” русскому, нужно овладеть внешней формой, и не потерять силы своего внутреннего творчества, и не впасть в пошлость. В такой борьбе за национальную литературу исчезает борьба с “одесситом”, потому что “одессит” со своим формализмом является достойным тружеником в творчестве. Так что нам, коренным русским, надо не сетовать на засорение русского языка “одесситами”, а учиться у них формальному подходу к вещам, с тем чтобы в эти меха влить свое вино.

19 марта. Валит снег. Видел во сне Ленина с горящими глазами в мирной домашней обстановке. Все сидят в тревоге: “Мы окружены с Азии”.

Германия заняла Чехословакию, ультиматум Румынии, а тут своя весна… И так вот все: те, кто сейчас “наверху”, должны так и жить и думать, что война и все для войны, а кто-то должен думать, жить, устраивать все, как будто вовсе не будет войны. И так она, “египетская” (по Розанову), жизнь (священная), совершается, осуществляется пусть даже в последней секунде своей, как священная, и самое главное, называется презренно “сверху” обывательством, мещанством. “Гражданство” лишь при условии внутреннего истока.

Читаю “Всадник без головы” и думаю воспользоваться его динамикой и тем начать свою большую борьбу с формализмом.

Форма питается одновременно и силой необходимости и силой свободы. Гений может создавать форму одной свободой, исходящей из внутреннего порыва. Все другие “работают над формой”, исходя из чувства необходимости.

Кончил “Всадник без головы”. Такая динамика в романе, что умный пожилой человек с величайшим волнением следит за судьбой дураков. И таким механизмом романа не пользуются!

20 марта. Не обошлось без снега и сегодня. Вот и навалило снегу без осадки под самое половодье.

Социалисты (марксисты) ищут между людьми отношений вещественных, они считают, что только вещь реальна в человеческих отношениях.

Это, наверно, правда, что только вещь может свидетельствовать о тех или других массовых отношениях людей между собой.

25 марта. Загорск.

Вчера ринулась весна воды и наш дом окружился водой. Сегодня готовится красный день с легким утренником.

1 апреля. Мороз –15°. И ветер легкий. Очень ясно и ярко, к 12 дня развезет. Принимаюсь за “Весну” (хочу так назвать “Падун”)²³.

Ночью вспомнил письмо комсомолки к доктору с вопросом: можно ли оперативным путем вернуть девственность? А доктор будто бы (это уже снилось) ответил: “Едва ли это возможно, и если возможно, то на что это вам? Но вам без всякой операции и по-настоящему самой можно вернуть себе девственность. Я научу вас, для этого вам стоит только полюбить по-настоящему. Ведь это для состояния девственности вовсе и не важно, все ли как следует обстоит в отношении физических органов. Важно душевное состояние: если женщина способна самозабвенно полюбить, то девственность к ней возвращается, без девственности души нельзя полюбить. Полюбите — и к вам вернется девственность”.

3 апреля. –18°.

Пудра вчерашней пороши по насту, и на ней звезды. Каждая былинка смотрится и видит себя голубой. В овраге нет еще воды, но следы зверушек двойные: бегают друг за другом — это у них весна света.

Акт насилия после минувшей необходимости в нас должен скрыться — скрывается. Только церковь с поломанным шпилем и крестом свидетельствует.

Время создавать фольклор.

Талант — не собственность, это похоже на квартиру в Москве: ты можешь ей пользоваться, и без особых причин у тебя ее не возьмут никогда, но продать свою квартиру ты не можешь. Точно так же и талант: настоящий талант не продается.

И сама жизнь человека тоже как и талант: вся в твоем распоряжении, но проданная жизнь — это не жизнь, и покончить с ней тоже не в твоей воле, не собственность она, и если покончишь с собой — будет считаться за преступление.

Не только помириться, но даже войти в какое-либо сотрудничество с этой жизнью возможно лишь или при полном незнании прошлого, или если считать, что жизнь эта вышла сама собою, а не делалась сознательно, как нас уверяют.

8 апреля. Первая песня зяблика слышится с первой песней воды.

Никакими полезностями не интересуюсь, но ценности собираю, и они становятся полезными для других только через меня. В этом и заключается удовлетворение, что только через меня.

10 апреля. Снежная буря.

Начинается собственность из хаоса, близкого к моему Я — это самое близкое к Я — это личный хаос, из которого сила. “Талант кует вещь, представляющую собой мою собственность”.

Собственность как продукт личного творчества и собственность как традиция родовая, групповая. Человек в силу традиции “на право наследства” получает право распоряжаться трудом других. Вот эта собственность есть варварство.

11 апреля.

Со Ставским²⁴ о власти, что все из-за власти и что сам Ставский теперь физическая жертва стремления к власти. Но если бы Ставский мог, как я, сидеть и писать, он не стремился бы к власти. И не один он. Значит, власть иной природы. Она рождается в стремлении каждого насиловать и через это получать нечто себе, усиливать себя.

Стремиться к власти — значит, насиловать других и через это усиливаться.

16 апреля.

Продала кровь и сделала себе прическу “перманент”.

…Тоня²⁵ продала свою кровь за прическу “перманент” и, вовсе не думая об этом, — спасла жизнь женщины.

Кого же благодарить за спасение жизни? Я думаю, что докторов, а Тоня была их жертвой жизни: это они перелили кровь из одной жизни в другую.

18 апреля.

Для художника Страшный суд есть правда.

Форма договоров — Пушкин: да будет воля Твоя! Не моя, не художника. Счастливый договор, неповторимый итог.

Претенденты на трон Правды: Гоголь, Толстой, Достоевский…

Мой договор: Правда ловит художника слова — эту иллюзию надо преодолевать в себе (два слова не прочитываются) и еще надо преодолеть все “полезное”.

Я часто думаю о себе, как я мог уцелеть как писатель в тяжелых условиях революции, как не стыдно так сохраниться.

26 апреля. Знаю, что все звезды со временем будут открыты, приблизятся к нам и станут не только сказками, но верю, что никогда не откроется для всех ночной час человека спящего…

27 апреля. Райский день: вчера ударил первый гром, сегодня, я думаю, лягушки выйдут.

Первое Тургеневское чтение. Говорят, хорошо, но самому было нерадостно.

28 апреля. Возвратился в Загорск с мукой в душе за свое счастье. Все Молчалины.

–1°. Солнце полное. Тихо. Пока люди спят, с деревьев слетают грачи и важно разгуливают по улицам города. В этом и есть счастье мое — чувствовать себя, как грач, знать время, когда можно быть самому собой.

29 апреля. Токующий зяблик: мил и смешон, как токующий зяблик. Найду ли я в лесу еще клочок снега, чтобы проститься (после Москвы)?

Настоящие властелины потому и собирают людей, что могут быть и жестокими убийцами и нежнейшими, задушевными товарищами. Вникая своей задушевностью в самые тонкие сплетения душ, они берут их к себе и ведут, а если плохи окажутся — уничтожают. (Это можно видеть и в Павловне.)

30 апреля. –5°. Ярко, безоблачно. Распевает скворец на липе.

Время проходит так, что хранить нечего, оно уносит все, и, когда мы встреваем и предлагаем участие, на нас и не глядят сидящие во времени.

Писатели потому не идут на Тургенева, что им стыдно выходить из своей пустоты.

1 мая. На Кубре. Цветут неодетые деревья и травы: ранняя ива, ольха, осина, волчье лыко. На неодетый лес прилетела кукушка — нехорошо!

Старый пень с мастерской дятла, и вокруг пня густо-зеленые пустые еловые шишки: всю зиму дятел кормился.

Общественное стадо нас окружило, пастух пришел покурить…

Уснули под мирное мычание и блеяние, и слышно, как щука плеснулась…

2 мая снег, мы в Загорске, 3-го — в Москву.

3 мая. Продолжается на вторые сутки дождь, и в воздухе стало так сыро, что над Москвой стали чайки летать и так спокойно, как будто им и тут хорошо.

Раз нет быта, значит, нет правил, по которым люди живут, то какие же могут быть праздники? Конечно, только на Красной площади принудительные. И есть признаки, что эти праздники начинают притягивать к себе, находятся из студентов и пр. чисто казенные люди, которым на официальных праздниках хорошо.

Сплошной дождь, но весной небо плачет, а земля зеленеет.

12 мая. Мороз –5°, но ясно и весна стихает. Надеемся на потепление и выезжаем. Вечер в Терибреве на тяге. После ехали дальше, за Новым повернули налево и остановились ночевать в поле.

13 мая.

Утро по тетеревам. Приехали к Усолью.

14 мая. Продвижение к воде, устройство лагеря. Поворот в природе к теплу.

Дачники жалуются на весну, но разве у себя-то в городских домах часто у них бывают праздники и легко ли их было устроить, а они требуют от природы, чтобы одни только праздники давала.

15 мая. Влажное утро после вечернего дождя. Такая тишина, что Бой на кукушку лаял.

Нигде не сказывается тишина, как в сосновом бору на моховом основании.

16 мая. Светлый рассвет, шум над рекой, мороз и жаркое солнце.

О трясогузке: скучно ли ей сидеть одной на дереве? Увидит, спрыгнет, и прибежит, и станет тебя в упор в два-три шага разглядывать.

17 мая. Влажно-солнечное утро. Собираемся. Там, где первобытный человек жег костер и современный рыбак на обогретом месте тоже свой костер зажигает. И нам тоже сухая площадка первобытного человека оказалась единственным местом, чтобы развернуться машине.

19 мая. Узел неволи.

Если губят лес — это значит губят свободу народа…

И вот идут по Ярославскому шоссе желтые, изможденные люди из Архангельска: люди эти сводили северный лес.

Идут машины, испуская свои ужасные и тоже страдающие звуки на ямах и ухабах. И в этом сила государства, что оно без конца может собирать для себя свободу нарождающихся людей. Нас много, а в запасе Китай — еще больше!

А из-за чего?

Автомобиль на этом шоссе в два-три часа разбивает человека больше, чем бывало телега разбивала за эти часы. Но зато телега бежала в два часа от силы 20 верст, машина же сто. Все это устроено за счет сокращения жизни.

А из-за чего?

Культурные народы живут теперь, воюют за счет своего прошлого, то есть они тратят скопление энергии своих отцов, дедов и прапрадедов.

Некультурные народы делают то же самое за счет силы своего размножения, за счет энергии масс настоящего времени — сила варвара.

И вот вопрос — это ли победа или то?

А из-за чего?

Это война Запада с Востоком… силы личной с силой родовой, разума с природой.

При-рода похожа на воду, и человек в ней, как в воде капля. Но тем отличается человек от природы, что каждая отдельность в нем действует силой своей отдельности. Человек понял, что в мире человеческом нет подобных капель, и каждый человек чем-нибудь отличается от другого, и эта сила отличия стала силой всего человека на земле.

Культура — это скопление силы от-личий.

Цивилизация — это захваченная родовой силой сила отличий.

Сила отличий есть творчество.

И человек есть творец.

Индивидуализм есть последствие цивилизации: индивидуализм есть расширение культуры.

Культура в конце концов должна попасть в руки варвара, но варвар, вкусив культуры, отравляется в своей варварской силе размножения и, пережив физическую безнадежность, становится в свою очередь деятелем культуры.

Настоящая большая война есть процесс обмена культурной силы отличия с силой при-роды варварства. Из-за этого и есть война.

А кто победит?

Конечно, варвар победит в первую очередь, но только неизвестно, какой варвар: наш, восточный, или же их, западный.

Наш процесс “жить хочется” обертывается в общий процесс.

Шестерня заменима, но человек должен быть незаменим, а они поступают с человеком, как с шестерней, и рассчитывают на то, что их много и всякого есть кем заменить.

Государство — это прежде всего механизм.

Горе наше, что люди цветут, не как деревья каждый год, а только раз в жизни, и все в разное время, и у каждого человека своя весна. Вот почему, когда вся природа в мае цветет, на человека грустно смотреть — так он сер кажется в это время. И разодетые дачники своим нарядом не создают весну: не народ весну делает.

Исток необходимости (чувство смерти). Исток свободы, легенды (я живу, как бессмертный) — теория относительности.

Для той женщины, которой надо отдаться, ничего не нужно от тебя, тут нечего придумывать, нечего готовить, ты будешь, наверно, вечным дурачком и совершенно бессильным, а она, всем недоступная красавица, будет глядеть на тебя и не наглядится.

Смерть чудовищна и непобедима никакой логикой, никакой поэзией, но сделайте жизнь религией, превратите ее в единое творчество Всего-человека, и смерть потеряет свое “жало”.

Солнце, великий множитель жизни, поднялось на горизонте.

31 мая. После мороза яркий день: какая трава, какая роса! Летит осиновый пух, весь воздух наполнен пушинками, и против солнца не поймешь, где пушинки, где пчелы.

Бострем сказал, что он о своей беспредметности думал — это самое и есть реализм.

Субъективно каждый думает, что он реалист.

Критерий: признание во времени — остается там реальным.

Против Бострема: абсолютно мы не правы, и глупо даже поднимать об этом вопрос — сила массы нашей само по себе явление чудовищное. Но в отношении европейской цивилизации мы ведем священную войну: нас, варваров, посылает священный множитель жизни.

Они же спасают цивилизацию и тоже ведут в отношении нас, как им кажется, священную войну.

А если не война, то мы затеем какое-нибудь истощающее строительство.

Конец Ежова: виноватых и нет, их создают подхалимы.

2 июня.

Узнал, что умер Петров-Водкин²⁶, страшная была у нас с ним неприязнь.

Есть люди, столь значительные, что весть о их кончине не так уж и обидна: они живут в делах своих.

Красота избегает тех, кто за нею гоняется: человек любит свое что-нибудь, трудится, и эта любовь к труду, и из-за любви, бывает, (два слова не прочитываются) и появится красота. Она вырастает даром, как рожь и как счастье. Мы не можем сделать красоту, а посеять и удобрить землю для этого мы можем.

6 июня.

Годы мои проходят, но я не беднею от этого.

Мне хотелось бы, чтобы так было бы и до конца: все мои годы пройдут, а мне станет лучше, чем было, и смерть моя стала бы новым моим рождением.

Культура — это осознание того, что жизнь не есть личная твоя собственность, не Я, и твое отношение к что Я — это только сознание, а сама жизнь не твоя, и сознать ее до конца — значит присвоить себе невозможное.

Личность — это сознание, но никак не право распоряжаться жизнью как собственностью.

“Личная жизнь” — это значит сознательная жизнь, у нас же личную жизнь понимают как присвоение.

7 июня.

Последняя иллюзия собственности — это моя жизнь: я почувствовал, что моя жизнь не есть моя собственность.

9 июня.

Художество — это понятный разговор о непонятных вещах.

Все, кто в 17 году находил свое счастье в большом деле, все теперь или погибли в глубоком несчастии, или еле-еле живут…

10 июня. В семь вечера выехал.

11 июня. Ночевали в д. Предаево возле плетня и ржи, вид на леса и пойму Нерли. Рожь колосится.

12 июня.

— За 21-й палец меня не хватишь!

— Человек есть смелость и рыск.

— В воде рыба и микроб… леший-водяной.

— Есть Бог? Нет. Невидимый, а раз невидимый — и нет.

Аксюша:

— А скажи, где найти путь?

— Зачем ты единоличника спрашиваешь?

16 июня.

Вороны млявые сидят, видно, что вывели и отдыхают, а самцы хлопочут о детях.

Гармония — это когда что-нибудь в природе вызывает ответ в человеке.

“Я” — это все, что мог бы сказать Евгений Медному Всаднику.

Это драма Медного Всадника, то есть что “гигант” как фактор истории больше человека и в смысле обязательств к единственной и неповторимой человеческой личности он свободен (бессознателен).

Национальность: когда в живом чувстве своей народности расширяешься до границы нации и хочешь упереться в эту границу ногой, чтобы твердо стать, то граница отодвигается и ты падаешь в грязь. Народность в творящем человеке должна действовать подсознательно.

Бог есть творческое выражение человеческой сокровенности, не ограниченной ни отдельным человеком, ни отдельным народом. Но почему-то народ делает бога своим. Всякая революция, как универсальная сила, освобождает богов от людей.

Скопление чужого ума является творческой личности, как вторая природа, которой надо овладеть, чтобы стать на свой собственный путь.

Попробуйте хотя бы Шекспира взять себе в постоянные советчики, и вам будет неловко жить с простыми людьми, вы тогда будете вперед знать их мысли и поступки. Им это передается, и они будут вас стесняться, а вы будете себя считать в чем-то перед ними как бы виновным. Вот подходит к вам человек с целью поиграть на вашей струне, а вы, угадав его намерение, спрашиваете, как Гамлет: “Умеешь ли ты, друг мой, играть на флейте?”

17 июня. В 11 утра прибыли на Кубрю и купались. В семь вечера приехали в Загорск.

24 июня. Дождь окладной, теплый. Пчелки рады отдохнуть хоть денек.

Вчера был Горский²⁷, пророк воскрешения отцов. До того маньяк, что в “Медном Всаднике” видит воплощение идей Федорова: Евгений чего-то добивается — чего? найти невесту. И находит ее домик, но домик пуст. Ему остается воскресить ее… Значит, Пушкин — федоровец.

Письмо от Разумника, что на свободе и “реабилитирован”. Слух о смерти Мандельштама.

26 июня. Приехал Разумник.

27 июня. Летний дождь и гроза.

Рассказы Разумника о русском народе.— Как же это мало сказалось в литературе! — Потому что Россия была кустарная страна, и православное христианство укрывало зло. Революция в отношении такой кустарной России была явлением зла.

И вышел из революции Чужой человек, и начался процесс отчуждения.

Каждый уголок земли также жил в своеобразии. Революция дала идею общей жизни (колхоз), и это отвлечение сопровождалось отчуждением.

При такой неправде и таком отчуждении как же и не появиться окаянству, ответному на сознательное зло (ради будущего добра).

Появился план переустройства во всей жизни, и старое, существующее в настоящей жизни, было отвергнуто и убито ради будущего общего блага всех людей.

В этом об-общении (от-влечении) и заключаются отчуждение людей и сопровождающее это явление зло.

Поглощение живой индивидуальности процессом, Большим делом, Цивилизацией и т. п. То же явление и при наступлении капитала на кустарей, и то же самое при наступлении Социализма: то же расширение и отчуждение людей между собой.

29 июня. Людей покоряет не зло, а добро.

Есть люди, которых нельзя покорить никаким насилием, но стоит им сделать добро — и они на всю жизнь становятся пленниками своего благодетеля. На этом вся природа стоит: покормите получше птицу, зверька, и они становятся ручными.

30 июня. Лодку на Торбееве проверили, а вечером, когда сидели на террасе, ужинали, небо такое было чистое, такое умытое, и на столе васильки и раковые шейки.

КОММЕНТАРИИ

1. Лицо не установлено.

2. Чулков Г. И.— писатель (1879—1939).

3. Ильенков В. П.— советский писатель (1898—1967), отец известного философа Эвальда Ильенкова.

4. Речь идет о повести “Домик в Загорске”, которая осталась незавершенной.

5. Ефросиния Павловна — жена писателя.

6. Имеется в виду Постановление от 8 января 1939 года, по которому любое опоздание на работу более чем на 20 минут приравнивалось к неоправданному отсутствию, а повторное опоздание вело к увольнению.

7. Имеется в виду Российская ассоциация пролетарских писателей, просуществовавшая с 1925-го по 1931 год. Отличалась грубыми, жесткими приемами борьбы против других литературных группировок, отталкиванием писателей старой школы, объявленных “попутчиками”, в числе которых оказался и Пришвин.

8. Излюбленный образ Пришвина в его размышлениях о сущности творчества в искусстве и жизни, где Аполлон — образ гармонического, светлого начала.

9. Всевидящий, преследующий “черный безликий бог” — образ неминуемой кары, черной необходимости, присущей русской жизни. См. повесть Пришвина “У стен града невидимого” (1909).

10. Новиков И. А.— советский писатель (1877—1959).

11. Тальников Д. Л.— критик, театровед (1882—1961).

12. Имеется в виду Алексей Толстой.

13. Речь идет о Дедкове Н. И., бывшем ученике деревенской школы под Дорогобужем, где Пришвин в 20-е годы работал учителем. Впоследствии стал партийным деятелем, арестован, сослан в Сибирь, вернулся в Москву в 1955 г. Тамара — его жена.

14. Огнев С. И.— ученый-зоолог, дружил с Пришвиным.

15. “Клара Милич” — повесть И. С. Тургенева.

16. Речь идет о первой неосуществленной любви Пришвина к В. П. Измалковой, которой посвящены многие страницы дневника писателя.

17. Измалкова В. П.

18. Имеется в виду двоюродная сестра писателя Игнатова Е. Н. (1852—1936), народоволка, всю жизнь проработавшая в деревне учительницей.

19. Лицо не установлено.

20. Возможно, кто-то из сергиево-посадских знакомых Пришвина.

21. Бострем Г. Э.— художник, друг писателя по Сергиеву Посаду.

22. Коноплянцев А. М.— друг Пришвина с гимназических лет.

23. Одно из первоначальных названий романа “Осударева дорога”.

24. Ставский В. П.— писатель, журналист, в 1937—1941 гг. главный редактор журнала “Новый мир”.

25. Лицо не установлено.

26. Имеется в виду художник Петров-Водкин К. С. (1878—1939).

27. Лицо не установлено.

Подготовка текста,
комментарии и публикация
Л. А. РЯЗАНОВОЙ.

http://magazines.russ.ru/october/1998/2/prish.html