Incipit liber de Ioachimo
Иоахим Воль, когда пришло время выбирать ремесло, которым придется зарабатывать себе на хлеб, явился в ратушу родного города Лютерштадта и попросил книгу ремесел. Архивариус Ольрих потрепал Иоахима по рыжей шевелюре и сказал:
— Так вот каким ты стал, Иоахим Воль. Вот каким ты вырос.
Ольрих отвел юношу в комнату, где хранились всякие книги и реестры, и пока искал на полке книгу ремесел, все говорил и говорил:
— Да, жаль бедных Иоганна и Марту. Молния обоих убила разом. Прямо в поле. Нет чтобы в дерево метить, так она в них угодила. А тебе повезло, мальчик. Помнишь ли, как это случилось?
Иоахим молчал, глядя на то, как руки Ольриха медленно перебирают одну книгу за другой.
— Не помнишь и слава Богу. Ты в телеге спал, а они пошли на холм, посмотреть им захотелось на поле… Чего там смотреть?.. Вот так и вышло. На все воля Божья. А ты даже не проснулся. Спал как убитый, не слышал и не чувствовал ничего. И вымокнув под дождем, не сразу проснулся… А вот и она.
Ольрих спустился с лестницы и положил книгу на стол. Поскреб ногтем кожаный переплет.
— Смотри. Выбирай.
Иоахим открыл книгу. Пролистал несколько страниц.
— Вот отсюда смотри, — Ольрих оказался за спиной Иоахима. — Вот с этой страницы. А ну-ка, посмотри на меня.
Иоахим повернул голову. Ольрих отодвинул пальцем прядь рыжих волос, прикрывавшую левый висок, всмотрелся в небольшую, более темную, чем осталь-ная кожа, вмятину возле глаза.
— Вот она, отметина. Знаешь, откуда она у тебя? Иоганн-то в отъезде был, когда Марте приспело… Вот ты и родился… И в первых руках мужских оказался у меня. Ульхина, бой-баба, ох и хорошая повитуха, навозившись с тобой порядком, пока Марта в себя не пришла, попросила меня подержать тебя, а я, олух-то нелов-кий, саданул тебя о дверь, руки дрожали, едва не пришиб.
Ольрих говорил не переставая. Иоахим слушал его вполуха, читая описания различных ремесел.
«… таковому вменяется в обязанность дважды в день выпекать хлеб, рано утром и после обеда…»
— Однако счастливы они были очень, когда Бог послал им сына. Ведь они уже и не надеялись…
«… таковому вменяется в обязанность с наступлением темноты зажигать фонари и поддерживать…»
— Нет, ты не думай, что я Ульхине этой только и делал что помогал младенцев держать. Я по другой части. У меня вот служба — вести все городские книги, беречь их и сохранять. Так что за рождениями я следил больше по бумаге, и про тебя там написал, что вот 12 марта сего года родился Иоахим Воль…
«… таковому вменяется в обязанность извещать о прибытии в город любой по-возки, любого всадника или пешего…»
— Ты смотри, внимательней смотри, выбирай дело по душе.
Иоахим переворачивал страницу за страницей. Но дела по душе найти не мог. О некоторых ремеслах он и понятия не имел (ну что это за ремесло, когда «таково-му вменяется в обязанность искать философский камень, смешивая различные суб-станции…» или когда «таковому вменяется в обязанность рисовать круги на небе и следить за градопадением»), а о других он знал достаточно, чтобы не желать выпекать хлеб, тачать сапоги, бить в колотушку с криком «Ночь в городе, ночь!»
— А знаешь, юноша, на востоке, в царстве шелковых путей и нефритовых слез, существует обычай класть к умершему в могилу написанную им книгу. Они верят, что если правителю загробного мира понравится эта книга, то он возвращает умершего обратно. Чтобы тот снова жил. А книгу оставляет у себя. Ересь какая! Не все же могут писать книги. Многие и грамоте не обучены. Не могут все быть грамотными, а то что же тогда будет…
Иоахим дошел до конца списка. Перевернул еще одну страницу. Те же названия ремесел, напротив них столбики цифр. Вверху страницы Иоахим прочитал: «Выбравшие ремесло». Каждый столбец соответствовал количеству обучившихся ремеслу в тот или иной год.
«… таковому вменяется в обязанность ставить цифры, обозначающие количество ремесленников, количество выделанных шкур, проданных метров ткани, собранных пудов пшеницы…»
И тут Иоахим решил, что станет учиться тому ремеслу, напротив которого стоит наименьшая цифра за ближайшие годы. Палец его заскользил по строкам и вскоре остановился на прочерке, стоявшем во всех подряд графах напротив «передвигателя шахматных фигур».
— Ну что, выбрал? — спросил Ольрих, заметив, что юноша оторвался от книги и смотрит на него. — И что?
— Передвигатель шахматных фигур, — твердо сказал Иоахим.
– Ты хорошо подумал? Зачем тебе это? Это уже забытое ремесло. А раз оно забыто, значит, никому не нужно. Ты не проживешь им, мальчик.
— Я хочу быть передвигателем шахматных фигур, — еще более твердо произнес Иоахим.
— Ты хоть знаешь, что это за ремесло?
«… таковому вменяется в обязанность передвигать шахматные фигуры сообразно с волей и желанием…»
— Я буду передвигателем шахматных фигур.
Ольрих пристально посмотрел на юношу. Затем пожал плечами и закрыл книгу.
— Как знаешь, — сказал он. — Я бы, будь помоложе, пошел учиться на…
— Кто меня будет учить этому ремеслу? — перебил его Иоахим.
«Пришибленный какой», — подумал Ольрих, когда рыжеволосый юноша вышел из здания ратуши.
Ольрих сунул книгу ремесел обратно на полку. Потом глянул в окно и увидел, как Иоахим пересекает рыночную площадь.
— В самом деле пришибленный, — сказал он вслух и сел за стол.
Он положил перед собой наполовину исписанный лист бумаги, ткнул пером в чернильницу и, сложив губы трубочкой, вывел еще несколько строчек будущей книги, которая должна была вернуть его после смерти обратно в этот мир.
Единственный, кто мог обучить Иоахима выбранному ремеслу, был старый передвигатель шахматных фигур Клаус Майзингер. На следующее утро Иоахим отправился к нему. Солнце уже взошло, однако еще не успело разогреть каменный город, и испарения от вываленных в сточные канавы отходов не так раздражали обоняние, как это бывало в жаркий полдень. Ольрих рассказал Иоахиму, как разыскать дом Клауса, и юноша уверенно шел по узким и кривым улочкам Лютерштадта. Неожиданно солнце скрылось, и на город обрушился ливень. Город мгновенно опустел, но Иоахим, которого дождь вымочил в одно мгновение, не стал прятаться под крышу, а продолжал упорно идти к улице, на которой селились столяры и прочие деревянных дел мастера. Вскоре он оказался перед дверью небольшого двух-этажного дома.
Клаус Майзингер услышал настойчивый стук дверного кольца и спустился вниз. Он открыл маленькое зарешеченное оконце и увидел вымокшего Иоахима. Мокрые пряди рыжих волос ниспадали на лицо, с носа и подбородка капала вода.
— Тебе чего? — спросил Клаус.
— Мне нужен передвигатель шахматных фигур Клаус Майзингер.
— Я больше не практикую, — сказал Клаус, окинув взглядом Иоахима, и закрыл оконце.
— Я хочу, чтобы вы меня научили ремеслу передвигателя шахматных фигур! — прокричал юноша.
Клаус постоял немного возле двери, вспоминая, когда к нему в последний раз приходил кто-либо с такой просьбой. Давно это было. И давно уже Клаус вернулся к тому ремеслу, которое он в молодости освоил первым: сейчас он столярничал, делал посуду, мебель и изредка вырезал шахматные фигуры. Клаус снова открыл окно. Иоахим по-прежнему стоял перед дверью.
— Я хочу стать передвигателям шахматных фигур, — повторил он.
— А ты знаешь, кто такие передвигатели шахматных фигур?
— Таковым вменяется в обязанность передвигать шахматные фигуры сообразно с волей и желанием игроков в шахматы…
— А что ты знаешь о шахматах?
— Ничего.
— Тебе, парень, лучше поучиться другому ремеслу, — сказал Клаус и опять закрыл оконце.
Лет пятнадцать назад Клаус принял в обучение последнего ученика и обучил его премудростям своего ремесла. Но все эти годы, пока шло обучение, Клаус не верил, что из парня может получиться настоящий передвигатель шахматных фигур. Так оно и случилось. Его ученик быстро променял ремесло на более богоугодное занятие, едва церковники назвали шахматы дьявольским делом и объявили их вне закона.
— Ты выбрал неудачное время для учебы, — сказал Клаус, не открывая окошка, но зная, что этот настырный парень все еще там. — Наши святые отцы запрещают азартные игры. Уходи.
Клаус поднялся на второй этаж своей мастерской, налил себе чарку вина и залпом выпил. Потом выглянул в окно: дождь немилосердно поливал город. Выпив еще чарку, Клаус спустился вниз.
— Приходи завтра, — сказал он, открыв оконце. А потом долго смотрел на теряющуюся в струях дождя спину Иоахима.
На следующее утро Иоахим снова пришел к дому Клауса. Однако на его стук никто не откликнулся. Иоахим походил вокруг дома, снова постучал в дверь. И, опять не получив ответа, сел на мостовую напротив двери.
Клаус видел его сквозь щель закрытых ставень. Юноша сидел неподвижно, глядя на дверь. «Настырный, — подумал Клаус. — Удивительно настырный. Это хорошо…»
Ему не хотелось ошибиться. Прежде чем делать ход, нужно стократ убедиться, что этот ход, даже если не принесет победы, то по крайней мере не ухудшит положения на шахматной доске.
Клаус время от времени подходил к окну и всякий раз убеждался, что юноша сидит на том же самом месте. Пошел дождь. А Иоахим не уходил.