Так как вчера пришли книги издательства Шико, третий сборник портала Книгозавр, то вот небольшая нарезка.
Сначала проза. Седьмая страница каждого автора

ЛЕМБИТ КОРОЕДОВ

…напитков – только молоко теплое. Ну, набрали, конечно, молока, что делать? Обпились молоком и… сама понимаешь, теплое молоко после сырой и горелой рыбы…»
Она даже не слушает. Улыбается и думает о своем. Еще бы, рассказ этот она тыщу раз слыхала. Видимо, я всякий раз его повторяю, когда мы возле магазина этого оказываемся, где молоко в детстве покупали теплое. Из той же песни, что и про колбасу. Но про колбасу я уже запомнил. Не надо про колбасу. Это она мне уже лет десять назад сказала: «Про то, как ты в детстве с бабушкой кровяную колбасу делал, ты мне уже раз шестьдесят рассказывал». Так что про колбасу я точно запомнил, что не надо рассказывать. Надо бы и про бычков уточнить.
– Я тебе уже про это рассказывал? – спрашиваю.
– Ага, – кивает она. – И про колбасу тоже.
Так я и думал. Но боюсь, что до следующего раза забуду и расскажу снова.

Я перебираюсь поближе к ней, ползу по листьям, загребая их коленками и, чуть не добравшись, обхватываю ее за талию и утыкаюсь носом ей в живот, прямо в нитки красной вязаной кофты. Она вначале инстинктивно закрывает живот руками, затем кладет их мне на голову.
– Поедем? – говорит она.
– Угу, – я соглашаюсь, но не встаю. Наоборот, закрываю глаза и соплю ей в кофту. Отчего-то накатывает сонливость.
– Пива напился, а теперь за руль с беременной женой, – стыдит она меня. – Ты что заснул? Поехали, – она, как обычно, в одной фразе противоречит сама себе.
Я сплю, как Штирлиц, минут двадцать. Это мне внутренний будильник подсказывает, двадцать минут – тот срок, в который ей не надоест грызть листья и нюхать грибы, пока я сплю у нее на коленях, и она не начнет нарочно ворочаться, чтоб меня разбудить.
Выбираемся из лесопосадки и с прилипшими к задницам листочками идем к машине. Я сажусь за руль, она – рядом,

Е.ГНОМАЛЛЕ

САМЫЙ КОВАРНЫЙ ДРАКОН

В холодной стране, где страсти играют, словно огонь в камине, внутри людей под покровом ледяной невозмутимости и редко вырываются наружу пожаром, жил могущественный Правитель. До срока вершил он дела свои исправно: хватало цепкости в обветренных красных руках, а ровно в сороковые именины сразила его неведомая хворь. Стал Правитель задумываться долго, взгляд устремлять в чёрную пустоту, дела пошли вкривь и вкось, и обеспокоенная жена его, Авелёра, призвала вначале именитых колдунов, потом менее известных, а затем и последние деревенские знахари стали появляться в замке, пытаясь предложить всё новые средства лечения. И много лекарей потеряли головы, ибо отчаяние Авелёры не знало пределов. Когда же появился при дворе распоследний колдунишко Киньльешт, что жил в диких горах, то Авелёра с отчаянной надеждой вняла его речам:
– Прознал я о вашей беде и в забытой книге «Исоневерад», что храню с незапамятных времён, отыскал рецепт снадобья, кое поможет правителю. Но для этого рецепта не хватает одного неясного ингредиента.
– Что же за ингредиент? – спросила Авелёра, боясь снова верить.
– Сердце Самого Коварного Дракона, – ответствовал знахарь. – И где сей зверь обитает – мне неведомо.
– Мы найдём его, – твёрдо пообещала Авелёра. – Онгуса ко мне!

Сероокий Онгус незамедлительно отправился на поиски Самого Коварного Дракона. Много дивных стран он посетил, многих драконов встречал и победил, однако все они не тянули на звание Самого Коварного, а в одной стране случилось с ним странное приключение, что перевернуло с ног на уши всю его жизнь. Об этой истории мы и поведаем.

КОРИ КЕЙ

…племенной кобель экстра класса не простаивал, пока готовят биоматериал, его на всякий случай повязали с парой местных сук. А потом Кинг погиб. Осталась закладка нашей линии и новорожденный Рекс.
По ходу у нас меняли параметры закладки, да как-то неудачно. Короче, из пяти сук родилась только одна я. Белая. С розовым носом и голубыми глазами.
Сорок лет назад, когда это всё случилось, была очень популярна идея эмоциональной привязки постоянных партнёров-киноидов. Поэтому мы с Рексом сразу были запечатлены друг на друга, я – ещё на стадии эмбриона.
Наверное, людям трудно это понять, но это любовь. С первого взгляда и до последнего вдоха.
Тогда считалось, что потомство таких партнёров обладает рядом преимуществ.
Сейчас так больше не делают, но мне почему-то от этого не легче.

Я живу в Питомнике, но кроме Рекса и Папы у меня нет никого. Племенные суки меня презирают, «коллеги» контрактницы… какое мне дело до этой плесени? Хоть и альбинос, но я потомок сотен поколений служебных доберманов, а не опустившаяся пария, сидящая на гормонах за гроши.
Кстати, эти милашки, по сути, ведут на бойню своих же собратьев. Если у парий вообще есть такие понятия. Я, правда, не знаю. Я знаю только, что последние пять сук – местные, всё с той же дыры ПК#6С.
Будущая Планета Курортная по-прежнему очень далека от цивильности. Сначала там исподтишка обжилась секта псоглавцев, а потом об этом прознали зелёные и примчались спасать бедненьких пёсиков. Спасли, приютили и только собрались доказать всей вселенной, что метис круче любого породного киноида, как спасённые ритуально принесли своих благодетелей в жертву и разбежались по всему побережью.

АНДРЕЙ ГАЛЬПЕРИН

…отшельников, а Зайченко, правда за бесценок, скупал самые замечательные находки.
После истории с темной аурой Панкратов много размышлял о сущности Пересекающихся Миров и, в конце концов, пришел к выводу, что точек пересечения множество и каждая из них в себе что-то несет, ибо наполнена энергией разных миров. Он принялся искать такие точки и вскоре обнаружил, что никогда не сможет определить момент и время Пересечения, поскольку управляется этот процесс Богами, отсюда поговорка «Бог дал, Бог взял» становится аксиомой.
Но некоторый прогресс в его поисках все же был. Панкратов осознал, что вовсе не волею случая он пришел в этом мир. И не волею случая оказался в Час Шмеля на пустынном мысе у Пролива. Все это были Предначертания, которые нужно было правильно интерпретировать, и тогда, возможно, монолог к Богам превратится в диалог. Тогда по точкам Пересечения он сможет подняться туда, где прежде не был, но куда всегда мечтал попасть.

Час Шмеля. В это неподвижное и сонное время Панкратов и Женя обычно сидели на фанерных ящиках и предавались размышлениям, глядя на Пролив. Так было и в этот день за одним небольшим исключением: сегодня они смотрели совсем в другую сторону, и размышления их никак не были связаны с окружающей природой, скорее наоборот.
На вытоптанном пятачке, прямо перед ними, стоял на подножке новенький велосипед. Волшебно легкий, удивительно красивый, замечательно красный велосипед блестел титаном и никелем, вспыхивал на солнце радужными искорками, словно спина несущейся вверх по течению форели. Маг и кудесник Панкратов, прикрыв глаза тяжелыми веками, медленно перебирал собственные мысли, выстраивая сложные конструкции, должные объяснить внезапное появление этого волшебного предмета в их мире. Его теория о точках Пересечения стала реальностью, и он сейчас смотрел на…

НИНА БОЛЬШАКОВА

…история, и он стал тем, кем он стал? Никак не могу вспомнить, помоги мне, Мелисса. Завтра я, пожалуй, поеду в Нанс, или в Авиньон, или в Арль? Это так близко отсюда, так же близко, как романская цивилизация, и не забудь еще греков, они жили здесь в своих поселениях всего каких-нибудь две с половиной тысячи лет назад. А ты так далека от меня, Мелисса. Я желаю тебе всего самого лучшего, твой А.»
– Прекрасное письмо, – задумчиво говорит Хелен, – пусть и остается письмом. Нет никакого замка Иф, и Марселя, и набережной. Он все это придумал. Даже хорошего кофе давно уже нет.
После работы Мелисса едет домой, сначала на метро, потом на автобусе. Наконец вот он, ее дом, подъезд, почтовый ящик. Она открывает его маленьким ключом и достает яркую открытку: море, скалистый берег, яхты. Дома, в прихожей, она снимает пальто, туфли, гладит вышедшую навстречу трехцветную кошку, потом садится на стул и читает:
«Дорогая Мелисса, сегодня я провел день в Кассисе, маленьком городке в тридцати километрах от Марселя. Вместе с моим старым другом, доктором Парром, мы обошли две бухты, здесь их всего восемь, и даже поднимались на скалы. Это было нелегко, но я справился. Эти бухты, они глубокие и извилистые, как скандинавские фьорды; в них никогда не штормит. Посмотри на открытку, видишь, как много здесь яхт. После прогулки мы пообедали на террасе маленького ресторана. И немного вздремнули в плетеных креслах под мягким весенним солнцем. Это был очень хороший день. А сейчас я допишу открытку, отнесу ее на почту и отправлюсь ужинать на набережную. Буду пить красное вино, слушать Нину Симон и думать о тебе, Мелисса. Надеюсь, ты иногда также думаешь обо мне, ну хотя бы в ту минуту, когда рассматриваешь эту открытку. Спокойной ночи, дорогая.
P.S. Я вспомнил – ее звали Мерседес, с ударением на втором слоге. Мерседита, малышка».

КВИНТО КРЫСЯ

…Удар, который я нанесла ему каминными щипцами, был воистину сокрушительной силы. «Его хватило бы, чтобы убить быка», – так писали газеты. Он умер мгновенно. То же, что потом я проделала с его телом, нанося по нему беспорядочные удары и щипцами, и многочисленными (тяжелыми) безделушками с каминной полки, привели его в такое неописуемое месиво, что его не смогли опознать, а меня тотчас же посадили в дурку. Я до сих пор не знаю, кто он. Улыбаюсь. Поверьте, я совсем не сумасшедшая (хотя именно так и говорят все истинно безумные), я просто очень сильно его ненавидела, а сильнее всего – в тот момент. И еще я очень сильно хотела покоя.
В моей комнате только стул, привинченный к полу у окна, и кровать. Окно, мне повезло, выходит в чахлый сад. Я провожу весь день, сидя у него и глядя на сад, в котором никто не гуляет (сейчас довольно холодно). Меня почти никто никогда не беспокоит, иногда мне даже забывают принести поесть и лекарства, да я и не считаюсь буйной.

А еще я знаю, что, если когда-то мне все надоест, я смогу встать и уйти, нужно только достаточно сильно возненавидеть рутину моей нынешней жизни.

В соавторстве с Алексеем Соколовым
Маска театра Но
(из апокрифов к японским квайданам)

Ранней, переходящей в осень весною, когда опадают нераспустившиеся листья, г-н С. проездом остановился в местечке Н. Время было позднее, и на станции ему порекомендовали дом г-жи К., чтобы заночевать там, а не коротать время в ожидании Т-ского поезда на жесткой скамье вокзала.

ЕЛЕНА БЛОНДИ

…

– Хочу. Я расскажу. Только я сразу вспоминаю много всего.
– А ты главное вспоминай.
– Улицы были серые и блестели от мороза. Это главное?
– Конечно! Ты мерзла?
– У меня колени мерзли. Я не стала надевать джинсы, потому что шла, туда. И подумала – добегу в платье. Колготки на коленях были, как те улицы – ледяные и потрескивали.
– А туфли? Ты бежала в туфельках?
– Ну что ты. Гололед, вечер, кривые улицы на склонах горы. Я надела сапожки, а туфли несла в сумке. И вино я несла. И две банки лосося. Он студент…
– Понятно. Страшно было?
– Врать было страшно. А идти нет. Я бы летела, но подошвы скользили, и я боялась упасть.
– Дышала тяжело?
– Глубоко, до самого низа.
…………………………….
– Ты где?
– Сигарету взяла.
– Кури поменьше.
– Да я и так мало!
– Не отвлекайся, говори.
– Главное… Что дальше главное… Из дома уже выехали все, два пустых этажа. И черные стекла. Только его окно угловое под крышей – желтое. И соседнее почему-то темно-красное, тусклое совсем.
– А он не выехал?
– Нет.
– Почему? Ему не давали комнату?
– Откуда я знаю.
– Он тебя ждал, да? Знал, что придешь. Когда-нибудь.
– Ну, может быть.
……………………….
– Ух ты!
– Что?

…