…Когда состав на скользком склоне от рельс колёса оторвал,
Нечеловеческая сила в одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила земное сбросила с земли
И никого не защитила вдали обещанная встреча,
И никого не защитила рука, зовущая вдали…
(из к/ф. « Ирония судьбы или с лёгким паром »)
Как светлый образ или Бог, стремлюсь прервать собственный сон, длящийся вот уже полторы ми-
нуты и снова закрываю глаза, понимая, что поезд уже не едет, а летит, внезапно останавливаясь где-то там, за поворотом, то ли моих собственных, то ли чужих, впечатлений. По пути туда, где сей-
час мне открываются новые горизонты, поезд медленно спешил, словно боялся опоздать туда, где нет света. Впрочем, света действительно уже нет там, где отражаются полёты, ещё не рожденных, душ.
Читаю всё так же медленно, почти по слогам, мысли и чувства горячего солнца, спустившегося с неба по лестницы вчерашних потерь.
«Моя жизнь, точно, моя жизнь»,- мгновенно понимаю я, словно память застыла, чтобы возникнуть, из пепла моих воспоминаний, вновь.…Вижу в зёленой дали осколки немого ветра, именно вижу, по-
тому, что ощущать ветер горячим сердцем больно…. И знакомо одновременно.
Привычно достаю из любимой сумки краски и кисть. Рисую память. Просто так, не зная точно её в лицо, не зная адреса, где она живёт, не зная сердца, в котором можно всё ещё найти кусочки, оскол-
ки прошлых лет.…Рисую.
Впереди меня всё та же зелёная даль с мелодией ветра, а позади остался весёлый перрон, куда поезд привёз меня за небесным счастьем. Понимаю, в процессе создания знакомых образов, что изобра-
зить небо, забытую частицу своего прошлого не смогу, потому, что рисунок нужно «чувствовать», а я не чувствую неба.
…Полотно небесного простора когда-то разбилось, так и не найдя нужного пристанища в моём, ещё не проснувшемся, нарисованном сердце. На ткани небес. Тихим дымом сгоревшего дня стремится закутаться душа, вплетая чей-то холодный взгляд в мотив давно закончившейся песни… Рисунок промелькнувших мыслей невольно хранит, вот уже почти две тысячи часов одно и то же мгновение, эпизод, полотно, которое нетрудно вспомнить вновь. Но я даже и не пытаюсь понять своё вечное и единственное стремление – стремление к прошлому, стремление к тем мгновениям, когда не было солнца. Гроза…Мне жаль, искренне жаль своего потерянного времени, но я снова рисую его, своё утраченное прошлое, красками холодного лета.
«Конечно, я ничего не помню»,- отвечу я тишине, и снова совру, не видя смысла в значении прав-
ды. Чужой правды.
На белом холсте знакомого полотна возникнет ангел, мой ангел, потому что рисовала его так дол-
го (всего минуту) сама, красками усталых мыслей и утраченных чувств. Ангел… Зелёная даль на минуту превратится в белую полночь печальной зимы, откровенно мечтающей стать чёрным полот-
ном, на котором кто-то оставил память.
Поезда, преданно хранящие все откровенные мысли путника, летящего в безоблачный простор, снова и снова имеют свойство возвращаться на тот же перрон, в тот же город, той же дорогой, но в разное время и в разные страницы историй. Привозя с собой уже других героев одного и того же вечного фильма, имя которому – жизнь.
С пьянящею тоской, смотрит белый ангел сейчас на моё чёрно-белое, словно живое, полотно, и пер-
вый раз не скрывает своего удивления.…А может быть, хотя я не уверена, это вовсе не ангел, а один из героев всё того же мудрого фильма, проверенного временем и прошедшего через века тропинкой небес. Память…
Открываю глаза, и ангел легким сюжетом касается моего плеча, такого холодного, словно мысли плачущего неба, ищущего свет.
«Здравствую»,- говорю я…
«Здравствуй», — говорит он.
И мы оба долго молчим, всматриваясь в печальный закат окрылённого неба.
«Сколько времени прошло?», — стараюсь услышать хоть слово, но нарушить молчание не получа-
ется, словно нет сил говорить о прошлом.
«Всего лишь минута», — пытается сказать он. Я это даже чувствую, точно… чувствую. Своим при-
стальным взором, видя всё, смотря в пустоту. Его снова нет, и снова он есть, эти минуты похожи на
моросящий дождь, медленно стекающий каплями мокрых слез по щеке забытого неба в перерыве
между солнцем и воспоминаниями прошлых лет. Может быть, схожу с ума, … может быть, уже ви-
жу, небесный свет, но только не в небе. А на сыром фрагменте полотна, рядом с ангелом…
Молчу, всё время, стремясь сказать что-то, снова делая маленькие попытки, уже боясь за то, что мой «нарисованный» ангел улетит, так и не поймёт суть моего внезапного возвращения в прошлую жизнь.
Мысли снова рвутся о края холодного неба, тайно растворяясь в лучах, придуманного мною, солн-
ца. Снова закрываю глаза. Всматриваясь в зелёную даль, туда, откуда мне никогда не случалось при-
ходить дважды в этот, кем-то придуманный, мир. Жаль…
«Хорошо, когда нет ни холода, ни огня», — словно читаю мысли исчезающего ангела.
«Тогда нет жизни», — пытаюсь возразить я, но все мои стремления напрасны. Он меня не слышит или не понимает. Всё равно…Просто чувствует и слышит небо, он же ангел…
Я уже давно дорисовала свою немую картину, где всё хорошо и есть даже осколки лета, неба и че-
го-то недосказанного, словно мысли о пустоте. С тоской смотрю по сторонам, беспокойно ищу сво-
его «улетевшего» ангела. Тишина…
Только моё нарисованное немое полотно, ответит без лишних слов на единственный вопрос: Что же такое память? Я внезапно проснусь, и посмотрю в окно летящего вдаль поезда и увижу в нём ос-
колок нарисованного небесного полотна, в огне осенней листвы. Оно без слов ответит мне малень-
ким рисунком в левом углу, рисунком солнца с летними лучами, рисунком детства с краешком вес-
ны, рисунком неба с ватными облаками… и всего одной подписью под словами: «Всего лишь па-
мять…», которая звучит коротко и просто: «Твой ангел…»
Прим. портала: в оформлении использована работа Владислава Ерко из альбома «Ангелы» Дженни Перовой
Для этого, Котоф, нужно не только писать свое, но и читать других, и стремиться многое узнать.
А автор, не понимаете, что ли, занят, ОН ПИШЕТ!
Вот и получается, что стихи написал телевизор. Или кинофильм.
Вообще все хорошо, но зачем же в эпиграфе писать «из к/ф», будто автор неизвестен, хотя это строки из «Баллады о прокуренном вагоне» А. Кочеткова.