…Но не зря положил в пулю Сталин свой глаз. Всё на земле и под водой видел сталинский, с прожилками красными, недреманный глаз, и пуля пошла в Антарктиду. Высоко летела пуля и само Солнце показывало ей путь. Потому что Солнце это Сталин. А когда пошли льды, то пингвины в красных повязках и акула герой снизу махали руками: «Туда полетел Гитлер, туда!» Кивнула им пуля.

Подлетела пуля к белым льдам длиной в тысячу вёрст. Глянул глаз на льды и расплавились льды, затрясся в танке Гитлер, но внизу был бетон.
Глянул глаз на бетон и медленно открылся бетон. Заплакал в танке Гитлер, но внизу был линкор.
Глянул глаз на линкор, накалился линкор докрасна, но не открылся и тогда вышел кинжал, с которым родился Сталин. Вскрыл он линкор, потом танк, еще танк, намахнулся для последнего удара, но остановился воды ключевой испить. Тут Гитлер, притаившийся во взрезанном танке, выстрелил из кривого пистолета. И окрасилась кровью мать сыра, земля, застонала. Но тогда развязался галстук, выпал глаз, подкатился Гитлеру к самым ногам взорвался.
Но в крепкой броне был Гитлер и только захохотал.
Тогда, обратясь в сокола, высоко в воздух поднялся галстук, нацелясь, кинулся, без пощады обвился вокруг толстой шеи Гитлера, стал душить. Но выхватил из-за пазухи Гитлер кривой ржавый нож, разрезал петлю. Упали вниз красные лоскуты, окрасили льды кровью, затихли. И — второй раз прогремел хохот. А ведомо было, что стоит Гитлеру три раза захохотать, как отвердеет мир, станет стеклянным.
И в живых осталась только мать сыра земля, напитанная кровью кинжала великого Сталина.
— Что ты можешь, горсть пыли? – спросил Гитлер, готовясь захохотать.
Но молчала мать сыра земля.
— Что можешь ты против меня, русская земличка, рожающая дураков? – второй раз спросил Гитлер, и приготовил рот для ответного смеха.
Опять смолчала мать сыра земля.
— Верно, сдохла от страха, русская земля, увидев меня, Гитлера. – в третий раз сказал Гитлер, и мир начал потихоньку похрустывать, становиться прозрачным.
И тут вдруг горсть матери земли поднялась горой, а из неё на глазах начали расти кинжалы. Один, другой, третий… — целый полк кинжалов из земли лезет, твердых, как алмаз. А за ним другой полк, третий, десятый. И каждый миг отрываются они с мест и кидаются точно в Гитлера. Хотел Гитлер захохотать, да не тут-то было. Стрелял-стрелял из кривого пистолета и кончились его патроны, а подать новые – некому: нет у Гитлера пионера Голикова. И тогда вонзились кинжалы, твёрдые как алмаз, в рот Гитлера, а другие пронзили его сердце. Третьи отрезали Гитлеру руки, ноги, и распороли по швам чёрный живот. И, из чёрного нутра Гитлера, от счастья рыдая, полезли все, кого он сожрал: румыны, болгары, сербы с хорватами, чехи со словаками, французишка в куцем пальтишке, евреи с узелками с нашитой жёлтой звездой. Голландцы с марихуаной, поляки с картошкой, норвежцы в рогатых касках и, каким-то боком, финны, с кряхтением волоча на себе линию Маннергейма. Все вышли.
…Оглянулись, крикнули: «Все вышли?»
Но только эхо отозвалось из чёрных недр: «Все!»
Тогда сели освобождённые народы на сталинские кинжалы, полетели к себе домой. Каждому достался кинжал и остался потом на память. Высоко неслась сталинская сталь, пролагая пути. Грело их солнышко, привет посылали вольные птицы. По пути люди пели славу великому Сталину, вождю и спасителю на датском, шведском, норвежском, голландском, польском, еврейском, сербском, чешском, словенском, румынском, польском, сербском, а громче всех заливались на итальянском – привычней. И только на английском не пели, а, освобождённые из плена, летели плача, стыдясь за своих правителей, которые трусили так долго, что враги сумели убить великого Сталина. Они плакали, горевали так долго, что вдруг их кинжалы свернули и полетели к великой Стране Советов. А там Родина мать стоит во весь рост и знамёна высоко держит. Вот показался Кремль, вот войска, марширующие в честь великой Победы, глядь, — а на Мавзолее-то, рядом с ожившим, ради такого дела Лениным, стоит Сталин. Вовсе живой.
Показали им это кинжалы и – отвезли их домой. Чтоб знали:
Сталин вечен. Сталин это победа. И Солнце. А Солнце нельзя убить.

Умрн