«День опричника» в творчестве Сорокина был точкой экстремума, точкой, где его маргинальная функция превратилась в функцию диссидентскую. Да, я считаю «День опричника» именно диссидентской книгой, ибо Сорокину удалось удивительным образом предвосхитить некоторые события, случившиеся через два года после выхода его книги. Даром предвидения это назвать язык не проворачивается, скорее это интуитивное, глубоко внутреннее, что Сорокин сумел достать и показать, сам не поняв, что он сделал. Сорокин в этом отношении не является уникумом – вы и за собой сможете припомнить пару подобных случаев. Только Сорокин сделал свое предчувствие художественным достоянием общественности.
Видимо, осознав или почувствовав, что ему «дано предугадать», Сорокин совершено логично решает продолжить сказ о приключении опричника Комяги, отодвинув планку прогноза лет на пятнадцать вперед и написав роман «Сахарный Кремль».
В силу мироощущения, сложившегося, видимо, из-за профессиональной деформации моей личности, мне, постоянно следящему за международной политикой, очень тяжело высказываться на тему политики внутренней, ибо я ощущаю себя вне политики – я её продолжение, я – маленький винтик в механизме по улаживанию ошибок и просчетов. А дилогия Сорокина имеет ярко выраженную политическую составляющую, да что говорить – политика там одна из осей системы координат, никто из героев, главных ли или второстепенных не рассматривается вне политики, каждый насажен на эту ось. Да хотя бы потому, что большинство героев имеют сходство с реальными людьми.
Но и другая ось есть в этой дилогии – ось религиозная. Набожность исходит от каждого героя – в большей или меньше степени, начинаясь от бытового, заканчивая безумным. Правда, бог у Сорокина кокой-то непонятный, размытый и нечеткий, но от этого более заполняющий и проникающий.
Еще одна ось – это ощущение краха, кризис, как сказали бы сейчас. Декадентство в опричнине, отсутствие газа в трубах, еще куча разных знаков – все это подслащается специальной пилюлей –«Сахарным Кремлем», шедевром промышленной кулинарии, в отлитом из сахара макете выкрашенного «в известь» Кремля, перепадающем каждому. Он проходит красной нитью через все сюжеты – кто-нибудь, да и откусит между делом кусочек символа государственности. Самое главное тут, что я не знаю, что это значит. Я даже предположить не могу, зачем этот «сахарный кремль». Ясно, что это одна из осей, но какую роль она играет – для меня так и осталось секретом.
Хотя вторая часть произведения мне показалась шагом в маргинальность. Оттого и сдала. Видимо, у Сорокина иссяк диссидентский запал, иссяк в описании кабака, где без труда узнаются главные действующие лица современной российской внутренней политики – и это делает книгу одномоментной, коньюктурной – лет через десять читатель уже не поймёт, в чем соль. А в конце осталась фирменная сорокинская «очередь», и удивительно нелепая, непонятная, лютая смерть Комяги – в лучших традициях «раннего» творчества.
В заключение…
«Сахарный Кремль» можно воспринимать как угодно – можно сотрясать книгой, как иконою, можно крутить пальцем у виска, можно выкинуть. Но это уже не тот Сорокин, чьи книги сливали в бутафорский унитаз молодые и оптимистичные представители непонятно чего. Это уже нельзя клеймить графоманством, от этого нельзя отмахнуться, как от очередного маргинального комара. Это – знак. Не только тем, которым противопоставляется Сорокин-диссидент, а всем. Он дает знак конкретно каждому, даже тебе. А как его истолковать – это дело каждого.