На «Самиздате» помимо бурно цветущей, но почти не плодоносящей графоманьей поросли присутствуют настоящие Авторы. Это «штучный товар», редкий, но меткий. Часть этих людей «на слуху», незримо присутствует, возможно, давит на тусовку своим несомненным весом, часть авторов остается так и не распознанными, не узнанными. Но и те, и другие двигают поэзию вперед.
Писать о произведениях таких авторов — труд неблагодарный. Сами авторы о себе знают больше, чем любой читатель. Широкому, «упрощенному» читателю эти авторы не адресованы, следовательно, не нужны и обзоры как один из возможных путей встречи произведения и читателя (хотя, чем черт не шутит?). Околопоэтической тусовке стихотворения реальных авторов — что кость в горле: на фоне действительно состоявшихся произведений графоманские потуги выглядят особенно бледно. Поэтому стану считать, что пишу для себя и еще нескольких людей, которым интересен предмет.
Полагаю, раз уж я настроил против себя наиболее активных и крикливых «поэтов», каждое мое доброе мнение в чей-то адрес будет расцениваться так: выбрел прокаженный на площадь, ткнул мерзким пальцем в чьи-то ворота, чем не повод сжечь чумной дом? Тем не менее, авторам, о которых я собираюсь писать, эти все пляски глубоко неинтересны, потому что эти авторы заняты совершенно другими делами. Служенье муз не терпит самиздатовской суеты.Бошетунмай, поэма «Варра«. Рецензия
Поэты черпают вдохновение из прошлого и настоящего, чтобы слышать будущее. Именно слышать, потому что стихи есть факт, прежде всего, звучащий. Настроение, сообщаемое поэмой Бошетунмая, сейчас в несколько ином виде присутствует в сознании соотечественников, и я рискну обозначить его как предчувствие катастрофы.
Здесь требуется разъяснение. «Варра» несколько обращена к миру символов антично-варварского ряда. Жесткая лирика войны меча. Кровь, грязь, война как метод жизни. Север в качестве места происхождения. Лес — темный, но питающий дух воина, жестокий и добрый одновременно. В отношениях лирического героя с лесом много язычества. Но это не пропаганда, а именно данность в системе поэмы — в мире, где мужчина вырастает убивать.
Контрастом с этим миром является наш, из которого мы читаем шаманский текст Бошетунмая. Нас, господа, тыкают в нашу слабость. И здесь как раз мне видится предшествование автора «Варры» нынешним романистам-посткатастрофистам*. Обратитесь к публикациям Беркема аль Атоми. Там вас натыкают в лужицу вашего бессилья более грубо, без стихов — напрямую. Но и «Варра» заканчивается «зло»:
Согреешься сейчас, когда пойдём.
Привыкни засыпать землёй угли.
Пошли, дурак, к тебе. Смотреть твой дом.
Не мой, а твой. Заткнись же ты. Пошли.
Проигравший, слабый — дурак, который потеряет дом. Получите пощечину, разнеженные современники, и распишитесь.
Это что касается одного из смыслов этой истинно мужской поэмы, заставившего меня как бы «начать с ее финала».
Вернемся к началу. Один из героев обращается к неведомому нам спутнику:
Подкинь в костёр полено, да смотри,
чтоб мясо не сгорело, да послушай,
не захрустит ли ветка. У зари
всегда в запасе есть тела и души,
чтоб нас подкараулить. Разруби
седло, и кинь попону где-нибудь поодаль,
чтоб, если доведётся, то в крови
её купали, а не нас. Вода у брода
вчера была закатной целый день:
краснела, и на вкус солоноватой
казалась. И улыбчивая тень
куста чернела замшевой заплатой.
И т. д.
Воинские суеверия, стоянка, метафора крови и тревожности. Из дальнейшего станет понятно, что говорит именно воин.
Автор почти не ошибается в выборе лексики (пожалуй, поэт прорывается сквозь героя в последнем из процитированных предложений, но это редкий случай). Особенность письма Бошетунмая — длинные периоды, высказывания, которые не вмещаются в одну строфу.
В этом и особенность авторского стиля, и некоторая трудность для восприятия и чтения вслух. Не каждый чтец справится с этим текстом, потому что встречаются и такие места (здесь — о лесе):
Он живёт
одним дыханием со мной, и я — как посох,
что подпирает леса тёмный гнёт,
не ведая задумчивых вопросов
о смысле тех затей, что в голове
звенят, и красят мысли тёмной охрой,
и я — как корень, сохнущий в траве
лишь думаю, что думаю, висок свой
похоронив в извилинах коры.
Но эта трудность видится мне необходимой, придающей тексту ощущение преодоления с одновременной раздумчивостью. Несовпадение синтаксического предложения с длиной строки, строфы — не умничанье, а метод введения читателя в особое состояние, вовлечение его в непростой мир поэмы. («Длинно, а не утомляет!»)
«Лесные» отрывки лично мне нравятся более всего. Это торжественные и темные речения, совершенно не помпезные, а достоверные, ощутимые, зримые. Размер, темп, способ повествовать делают части поэмы чем-то сродни воинской песне, гимну и шаманскому заговору.
Философия поэмы — по-ницшеански пессимистична. Она не выпячена в какие-то прямые декларации, она проступает из вязи образов, из остающихся за кадром отношений, из рассуждений героя (иногда, замечу, они кажутся слишком длинными и связными для «просто воина») и автора. Пример рассуждений о Боге:
Их Бог — пастух. Они, об этом зная,
смирились, вынув гордость из души,
их их душа вдруг назвалась святая.
И ты на эту душу не дыши
своим чесночным запахом — не надо.
Какая разница, в какой стране умрёшь,
какая разница, какое будет стадо
пастись на ней? Молчи и не тревожь
их Бога: всё равно, когда впервые
ты меч испачкал, кончился твой рай
в их представлении…
В тексте поэмы много смерти, крови, леса и меча. Но это не искусственное нагнетание для построения ничем не подкрепленной метафоры жестокости мира. Героям холодно, страшно, они устали, они голодны и напуганы. Перед ними — реальные жизненные проблемы. Всякие вязкие поэтические рассуждения противопоставлены безыскусной прозе существования:
Проснулся? Брось. Я всё равно не спал.
Какая к чёрту разница? Пойдём
к тебе домой. Кажись, отвоевал
я в этот год. Устал. Потом убьём,
дурак. Попей воды. Пойдём сейчас
рекой, и скормим рыбам все следы —
они с утра голодные как раз.
Похорони его. Попей воды.
Какие разговорные, простые, утилитарные строки! Жизнь войной, в «темном лесу» сводится к примитивным нуждам, ей не свойственны велеречивость и заумь.
Поэтика напрямую отвергается героем-воином:
Хорошие слова, да слог тяжёл,
а впрочем — все поэты хороши:
порхают над строкой, как ворох пчёл
на лугом, и слова их — просто пши,
которое увидишь, и вздохнёшь
и позабудешь…
Но и ему, герою, свойственно поэтическое восприятие мира, как оно свойственно автору, чьи прямые слова тоже присутствуют в тексте и в них автор алхимически сращивается с героем.
Резюме:
Поэт Бошетунмай продолжает несколько поэтических традиций, наиболее отчетливой из которых мне видится линия Мандельштам — Бродский. Поэма «Варра» заслуживает всяческого пристального внимания читателя и особенно поэта. При ее шероховатости, она состоялась, причем давно — в 2002 году или даже раньше. Тем интереснее прочитать ее сегодня.—————
* Мне кажется, я не преувеличиваю сегодняшней популярности, актуальности, востребованности темы «Россия (мир) после развала, катастрофы». Если читатель помнит, на рубеже веков обществу всеми СМИ внушались «предкатастрофные» сигналы, затем окраска новостных и публицистических сигналов сменилась на оптимистическую: да, Россия была на краю развала, но ее вытащили (очевидно, нанизав на вертикаль, добавляют остряки). Однако ощущение «звездеца» не рассосалось, развал советской экономики и долголетнее отсутствие внятной политики поставило перед всеми нами серьезные вопросы, важнейший из которых «Как удержать в руках, как не запороть окончательно и бесповоротно доставшуюся нам Родину?» Впрочем, это тема других, отдельных статей, а не разговора о поэме.18 марта 2008 г.
Либерманн Семен Семенович на Самиздате
