невозможным дождем
громогласная тень истекла
импозантно ввернулась
в свое отражение-тело
проливаясь ручьем
по пространству
из то ли стекла
то ли камня
внезапно
ты кожею стать захотела
солнце
с дикой улыбкою
плавилось
где-то вдали
без пыльцы умирали
последние бабочки лета
извалявшись
как в тесте
в сгущенной дорожной пыли
были съедены лихо
тяжелыми каплями света
http://zhurnal.lib.ru/a/andzhelo_e/
Июль. Я стал тяжёл и зрел,
Как сочный плод на ветке груши.
Чернеют ночи каплей туши,
Ручьём холодным дни без дел,
Неразличимы меж собою,
Текут водою ключевой,
Хрустят сосновою иглой,
Шьют серебром по голубой
Канве небес над головой,
И ткут смолистой дымкой хвои.
1996
http://zhurnal.lib.ru/b/belxskij_s_a/
Библиотека Маши Пелевиной
http://zhurnal.lib.ru/s/seryj_n/1.shtml
Философы набрасывали сделанные ими сети своих систем на выдуманный ими же реальный мир,погружая тем самым действительность во мрак неволи.
Они поступали как тираны по отношению к миру вещей,а также распространяя свою власть и на разум с его свободолюбивыми помыслами,на самого человека, на его свободную сущность.В философии такой принцип тирании как и в политике называется абсолютизмом.
Абсолютизм претендует на безотносительную точку зрения,считая опредеделенную позицию разума тотально абсолютной.Тоже самое понятие Абсолютизма обозначает в политической сфере явление,когда отдельная политическая система довлеет на все сферы социальной жизни.
В классическом идеализме существовало разное отношение к Абсолюту.Так, И.Кант со всей силой своего разума доказывал невозможность истинного познания не только самого Абсолюта,но и самих вещей в себе,их сущности.Спиноза раскрыл ту сторону Абсолютного,что в нем совмещаются как идеальные,так и реальные свойства.Шеллинг пришел к той мысли,что Абсолют доступен нашему разуму,и, что вся полнота его свойств выражена в действительном мире.Гегель пошел дальше Шеллинга в определении Абсолюта,представив его униженным разумом,когда мы в мысли соединяем действительный и абсолютный миры.Многие христианские мыслители до того отделили и освободили его от своей мысли,посчитав его даже божеством,что оно уже по своей воле покинуло этот мир в их странных системах.Это божество витает во мраке материальных систем,но оно же на недоступном пьедестале и у идеальных философов.Гегель и Шеллинг свои системы взглядов именовали абсолютными,тем самым пытаясь приблизится к божественной мудрости,хотя бы номинально.Шелинг в «системе абсолютного тождества» и Гегель в «абсолютной диалектической системе» сделали философские попытки каждый по-своему доказать свою любовь к божественной и абсолютной мудрости.Хотя,по точному замечанию Пифагора,такой абсолютной мудростью обладают только боги,но философ потому и называется им,что должен любить абсолютную мудрость богов.
http://zhurnal.lib.ru/b/bojkow_n_m/
… В настоящей крестьянской избе, пахнущей настоящей крестьянской избой, мы пили до трех ночи. Я пил мало, Сашка пил ведрами, но не пьянел. Здесь была не только молодежь: слетелись и мужики, и даже какие-то бородатые деды. Я, даром что ощущал к себе, ученому человеку из города в белой рубашке, осторожное подобострастие, стал уже побаиваться местных пейзанов. Но Шурик чувствовал себя как рыба в воде. Он всем самоуверенно «тыкал», в том числе и бородатым дедам, энергично распоряжался столом, бесцеремонно лапал самых красивых девок — те только визжали и хохотали, и никто их мужской половины не противился — сыпал плоскими шутками, говорил ко всеобщему ликованию тосты, изъяснялся на великолепном народном языке…
Потом мы пошли на сеновал… Или никуда мы не уходили?.. В любом случае, были какие-то девушки, «малина с ананасами»…
* * *
Я проснулся в избе около полудня. Сашка безмятежно дрых рядом на раскладном диване. Между мной и Сашкой лежала одна из наших вчерашних гостий, курносая конопатая пейзанка. Она открыла один глаз и, увидев, что я проснулся, тут же зажмурилась снова.
Голова болела.
Я поморщился, натянул на себя брюки, рубашку и пошел во двор искать умывальник.
Плескаясь в металлическом рукомойнике, я почувствовал, что на меня кто-то смотрит.
И в самом деле: выпрямившись и обернувшись, я увидел ту, которую мой друг назвал Майей. Она стояла, прислонившись к забору, заложив руки за спину, и не отрываясь смотрела на меня.
Она была в джинсах и майке без рукавов. Мне вновь бросилась в глаза ее удивительного, бронзового цвета кожа, ее ладная, точеная молодая фигура, ее высокая грудь, ее необычно высокий рост — Бог мой, она была с меня ростом, а я — немаленький человечек! — ее выразительное, удлиненное, как на полотнах Эль Греко, лицо и немного выгнутые вверх брови, ее русые волосы, которые она забрала в косу, так что высокий лоб оставался открытым, ее полуулыбка.
Есть люди — в том числе и я — на которых не очень приятно смотреть, потому что в обычном состоянии они мрачнее тучи. С другой стороны, постоянная улыбка выглядит просто глупо. Полуулыбка — отличный компромисс между тем и другим.
— Добрый день — сказал я.
Она поманила меня рукой и вышла за ограду.
Я догнал ее и пошел за ней.
Дальше началось еще чуднее.
Мы шли вровень. Она не говорила ничего, я тоже, боясь, что это будет выглядеть нелепо, засвидетельствует мою робость перед девушками, и, кроме того, заинтригованный.
Мы шли долго, дошли до леса.
Она непринужденно села в позу Будды, сохраняя прямую осанку.
Я сел рядом, прислонившись спиной к сосне.
И она, не говоря ни слова, продолжила смотреть на меня. Я попытался делать то же, но было нелегко смотреть в эти спокойные серые глаза, и я принялся изучать ее фигуру, зелень вокруг, букашек…
http://zhurnal.lib.ru/g/grechin_b_s/
Смотрю я на луч света,
Как он обжигает мое сердце,
Как он манит и зовет
Своей добротной теплотою
И яркою мечтою
Что долетит он до земли
И осчастливит все живое.
http://zhurnal.lib.ru/g//grigorxew_i_a/
МАСТЕР
(знаки препинания)
Все шатко, призрачно и мнимо,
Озябли руки, взгляд застыл…
Сквозь дым, повисший над камином,
Горящих рукописей дым,
Сквозь дым последней папиросы,
Перед истерзанным сознаньем
Вставали только: знак вопроса,
И неизбежность расставанья.
Из тьмы печали и отчаянья,
Сквозь суетность земных сетей,
Горящим знаком восклицания
Непредначертанных путей.
Туда пути его ведут,
Где все сравнения неточны,
Где только вспышки многоточья
Надежды призрачный приют.
Лишь там, взволнованно и четко,
Вне жизни, за ее чертой,
Костяшки замыслов на четках
Соединятся запятой.
И все сомнения уйдут,
И ветер высушит глаза,
«Пора? — Пора, и кони ждут,
И надвигается гроза».
И отзвучит прощальный свист,
И, в ожидании покоя,
Исписанный осенний лист
Взлетит над сонною Москвою…
И, вспышкой грозовых зарниц,
Еще не вызревшие строчки
Закончит пуля мертвой точки
Среди пылающих страниц.
http://zhurnal.lib.ru/i/ilxewich_m_m/
«БЕГ»
Он бежал… Бежал долго… Ему уже казалось, что сердце сейчас выскочит из груди… Ему казалось, что еще пара метров и он упадет… Замрет навсегда и никогда уже не встанет…
Но он бежал…
Впереди высились лишь каркасы многоэтажек… Силы его были на исходе, он почти падал, но продолжал бежать… Он взмок до такой степени, что пот уже лился с него ручьями…
Но он продолжал бежать…
Ноги уже не слушались его… Он понимал, что остановится ему теперь будет просто не возможно… и поэтому он продолжал бежать…
А впереди закат… Солнце медленно сползающее за горизонт… Почему же оно так неуверенно скатывается с небосклона? Почему так неуверенно пересекает эту тонкую грань между небом и землей…
Он бежал… Бежал все быстрее и быстрее, чтобы успеть прикоснуться к этому манящему идеально очерченному кругу солнца… Этому далекому и манящему падающему светилу… Он бежал… Бежал и не понимал, что все это — многоэтажки, горизонт, небо и даже солнце, всего лишь картинка висящая перед его колесом…
Бедный мышонок уверенно бежал вперед, не осознавая, что он всего лишь топчется на месте… Что никогда он не прикоснется к заветному золотому шарику, так тихо сползающему с небосклона…
http://zhurnal.lib.ru/k/kashin_s_w/
Женя от внутренней раздирающей боли закрыл глаза на мгновение, когда же открыл их, то просто оцепенел от ужаса. На дне ямы вблизи метеорита лежал уже не Павел. А, казалось, что одежда обтягивала нечто тоньше, чем само тело человека. Тела практически не было! То, что стало происходить далее, против воли заставило Евгения сесть на корточки: голова его брата стала медленно исчезать. Сначала исчезла шея, освободив кости шейного отдела. Плоть пропадала послойно. Сначала нижние, а затем и верхние слои так, что взору Евгения предстала картина, когда лицо Павла сначала провисло внутрь, а, затем, не стало и верхней его части. И на Евгения уже смотрел голый! череп.
Дрожь пробежала по телу Евгения. Он почему-то пополз средь упавших деревьев, словно позабыв о том, что надо бежать. Слезы капали из его глаз, а лес озарялся его стонами и криками. Он в душе надеялся, что все это просто сон, и он вот-вот проснется, но он все не просыпался. Спорить самому с собой было просто бессмысленно.
Он так бы и полз дальше вглубь леса, если бы не пробежавший почти вплотную с ним заяц. Удивленный Евгений быстро встал на ноги и осмотрелся. Удивлению его просто не было предела. Кругом бежали звери. Ползли по земле жуки и прочие насекомые, а мимо него пробегали белки, мыши и другие животные. Он обернулся лицом к месту падения метеорита и почувствовал в себе странное острое любопытство. Евгений, сам не понимая, что делает, вдруг зашагал к месту падения метеорита. Сделав несколько шагов, он еще более обезумел. Зрелище было в высшей степени ужасающим.
Недалеко от него упало несколько сосен, причем при падении обнаружилось, что от них остались только мертвые наружные защитные слои. Древесина куда-то испарилась!
Словно что-то поглотило или извлекло все содержимое стволов деревьев, оставив только покровы. На земле же совсем почти что рядом с Евгением исчезали кустарники почти полностью и покров растительности. Да-да, именно исчезали, поскольку на их месте только оставалась голая земля.
Евгений упал на колени и зарыдал, чувство полного тупика не покидало его… Всего в нескольких метрах от него был ФРОНТ растительности. Кто-то или что-то пожирало все на своем пути, исчезало все живое, что только произрастает вокруг. Причем исчезало все подчистую, оставались на земле лишь мертвые остатки. Не мог понять Евгений кто или что все это здесь делает.
Да, он раньше читал и Стивена Кинга и Дина Кунца, но просто отказывался поверить в происходящее, считая все это просто сном. Не могли же вот так просто исчезать растения.
http://zhurnal.lib.ru/n/nowoselow_anatolij_sergeewich/
…Больше воздуха в деревьях,
Оперилися цветы,
Сердце в радуге, в волненьи,
Меньше ночи, слаще сны.
Диво откровенных красок —
Удивленная земля,
В парке тесно от колясок,
Семена дырят поля,
А звенящие комахи,
Нас кусая, ночь стригут.
В кельях тихие монахи,
Улыбаяся, живут.
Через небо лихо птицы,
Угорелые, летят,
И прозрачною водицей
Реки синие блестят…
http://zhurnal.lib.ru/o/osmolowskij_a/
— Госпожа, чаровница, рады, что вы уважили нашу просьбу, — и деликатно подал мне руку. Потом мы всем скопом направились к дому старосты. Был конец лета, и столы выставили прямо во дворе под яблонями. Благо те были зимних сортов и не позволили оконфузиться хозяину и осчастливить гостей, неожиданно рухнув кому-нибудь на голову. Меж тем столы и впрямь ломились от яств. На белых, вышитых скатертях жареные куры и утки источали неземной аромат, то тут, то там мелькали разносолы. Вареники и пельмени в чугунках перемежались с закускою — колбасой и сыром. А уж салатов вообще нисчесть. Но вершиной всего были четыре трехлитровых бутыли самогона. Его только достали из погреба и по крутым бокам ползли капли, согретые солнечным теплом. Как долгожданной гостье мне дали место поближе к старосте. Гости и домочадцы произносили тост за тостом, выпивали, закусывали и не обращали внимания на сидящую рядом ведьму. Я же усиленно делала вид, что высматриваю слуг Кощея, готовящих покушение на именинника, с завидным постоянством отказываясь от предлагаемой чарки. Что-что, а работа — прежде всего и первое правило, которому научила меня бабуля, гласило: «Пить с клиентом — неоправданный риск, можешь лишиться не только гонорара и объекта, но и собственной головы». Впрочем, полагаться на догмы я не умела никогда, постоянно подвергая их проверке. Так и в прошлый раз, после выпитого накануне, пришлось работать с похмельной головой.
Ближе к полуночи, когда народ стал расползаться по домам или, хотя бы, по ближайшим кустам, я решила прогуляться по деревне. Отрабатывая гонорар, я решила прогуляться по деревне, старательно изображая поиск злых сил. В то, что посреди деревни, затерянной в глуши западного предела, вдруг появиться вампир, оборотень или что еще похуже, верилось не особенно. Что им делать нечего? А вот проезжий некромант или маг, мог из вредности или по неосторожности, оставить пару-тройку сюрпризов.
http://zhurnal.lib.ru/p/prigorodowa_o_n/
Здравствуй, небо.
Ну, что глядишь ты на меня с такой неизбывной тоскою? Что смотришь мне в глаза с таким отчаянием? Что хочешь сказать мне в укор за долгие годы одинокого безмятежного существования? Да, я знаю, что жизнь прошла. Знаю, что не вернуть назад тех младых цветущих лет, что зазря сгорели в поисках любви. Да, я искал любви не там. Да, я искал любви не с теми. Но я почти ни о чем не сожалею. Глупо это сейчас, в финале жизни, начинать о чем-то сожалеть. Глупо и не нужно…
Ты прости меня, небо.
За то, что не видел тебя раньше. Не глядел в твои яркие глаза являемые моему взору каждую ночь — лишь обрати внимание. Не замечал я красоты твоего тихого убранства, точно очерченных линий горизонта и размытых набросков облаков, мрачной напыщенности величавых туч и прозрачной голубой дымки. Видимо, так и бывает в жизни. Бежишь ли глядя под ноги, чтоб случайно не споткнуться, плетешься ли усталый не отрывая взгляда от земли и не времени взглянуть на тебя и насладиться необычайной глубиной.
Ты видишь, небо, как я постарел. А ты все то же. Ты не меняешься. Ты хмуришься, злишься, улыбаешься, грустишь, но ты все то же — необъятное, юное небо. Ты было таким сотни лет назад. Ты будешь таким же сотни лет спустя. А я сюда пришел на короткий отрезок времени под названием — «жизнь» и даже не успел в полной мере насладиться твоим великолепием. Не успел постигнуть твоего величия. Не взглянул на тебя с разных роакурсов и из разных мест разбросанных по Земле. Не понял твоей красоты. Не внял твоей вечной мудрости. Ведь только ты знаешь, что такое вечность в сравнении с жалкими годами отпущенными человеку.
Знаешь, небо, быть может, взгляни я на тебя раньше жизнь моя прпошла бы по-другому. Быть может, в других делах и заботах провел бы я бестротечные дни и безумные ночи. Быть может. Только глупо сейчас о чем-то сожалеть. И я не буду.
Позволь мне, небо, остаться с тобой этой ночью. Иного мне не надо. Это, пожалуй, единственное, чего я желаю — побыть с тобой. Провести с тобой эту ночь, позабыв о земных заботах и печалях. Глядеть в твои глаза и глупо надеяться на то, что это не последняя наша встреча.
Как жаль, что я не могу прикоснуться к тебе, небо. Жаль, что не могу заключить тебя в свои объятья и никогда более не выпускать тебя из рук. Я люблю тебя, небо! Хотя, тебе, по-моему, все равно…
http://zhurnal.lib.ru/p/pxjanaja_o/
Моя большая рыба
Отрывки из повести «Дядя Гена»
Жена моего дядьки, тетя Лиза, царствие ей небесное, умела солить помидоры. Собирала со своего небольшого огорода возле дома огромный урожай больших красных и желтых плодов и сохраняла их на зиму в большой кадке. Помидоры в кадке, а то и в двух, стояли в темной глубине погреба с лазом. Дверца лаза открывалась с одной стороны двускатной, крытой толью крыши над погребом. Рядом с погребом была баня, а во дворе, куда ни глянь, все лето росла аптечная ромашка. Густо, упруго и мягко.
Тетка моя, женщина быстрая и ловкая, готовила салат из помидор с такой скоростью, что я всегда опасался, как бы она не порезалась ножом. В ее доме «был мужик», и ножи были всегда что надо, острые. Салат — крупно порезанные красные ломти, пересыпанные кольцами лука — тетка заправляла растительным маслом и вдогон солила серой крупчатой, «кормовой» солью. Ее же использовала для засолки помидор. В кадку, помимо томатов, ложились листья смородины. Эта ягода опрятно прикрывала своими кустами забор из штакетника вокруг огорода во всю его длину. Было, наверное, и еще что-нибудь свое, «секретное», в том рассоле, но я не расспрашивал. Думаю, просто руки у тетки были хорошие. Зимой я откидывал тряпье с дверки погреба и спускался под землю, к запахам картошки, солений и известки, которой изнутри выбеливали хранилище. Снимал деревянную крышку с кадушки, убрав гнет — тяжелый булыжник, чистый, холодный и соленый. Ловил рукой из рассола помидорину, надкусывал ее, стараясь не обрызгаться. Помидорины лопались вкусно и пьяно. Они лопались одна за другой, и мне уже не хотелось обедать. Я ел помидоры, пока не уставал. Потом набирал их с горкой в большую эмалированную тарелку, почти тазик, и поднимался наверх, где мужики ждали закуску.
http://zhurnal.lib.ru/t/tazhbulatow_a_z/
Девальвация смысла
Всякий живой язык развивается, следуя крутым поворотам истории народа, его породившего. В этом развитии вообще немало удивительного, но отдельные слова, путешествуя во времени вместе с языком, порой эволюционируют самым поразительным образом. В качестве примера можно привести слово «пиит»: будучи старшим братом «поэта», оно принадлежало к «высокому штилю» и использовалось для обозначения человека, пишущего стихи. В таком значении ещё в первой половине XIX в. его употребляют Жуковский и Пушкин. Однако уже к началу века двадцатого «пиит» приобретает ярко выраженный негативно-иронический оттенок: теперь он обозначает скверного виршеплёта или просто человека недалёкого и напыщенного, с важным видом изрекающего прописные истины. Ещё одно слово с интересной биографией — невинный глагол, в незапамятные времена обозначавший всего-навсего «красить», а сейчас — вместе со своими многочисленными родственниками — прочно обосновавшийся среди обсценной лексики и более не звучащий в приличном обществе.
Впрочем, и «пиит», и злосчастный запретный глагол — слова, по большому счёту, малозначительные. Сейчас на наших глазах то же самое происходит с гораздо более важными, нужными и полезными словами — теми, которые служат для выражения чувств. В первую очередь это касается слова «любовь» и производных от него.
«Любовь» везде. Она аршинными буквами бросается на читателя со страниц газет. Популярные певцы и певицы голосят о ней, перебивая друг друга. В телевизионных ток-шоу она — постоянный предмет обсуждения. Иногда мне кажется, что не менее четверти эфирного времени российских радио- и телестанций посвящены «любви». Немудрено, что сильнейшее и прекраснейшее из слов, обозначающее сильнейшее и прекраснейшее из чувств, начинает звучать так же плоско и обыденно, как «трактор», «правительство» или «инфляция».
Результаты можно видеть вокруг каждый день. Так, у меня есть один приятель. Будучи обладателем смазливой внешности и дорогого спортивного автомобиля, он не испытывает недостатка во внимании со стороны представительниц прекрасной половины человечества. И каждый раз, когда я слышу, как он вешает лапшу на уши очередной доверчивой девице, мне хочется его убить. Задушить теми же самыми руками, которыми сейчас пишу этот текст.
Такие слова, как «любовь», нельзя трепать понапрасну.
Нельзя говорить о любви женщине, которая нужна тебе на одну ночь.
Слово чем-то похоже на виниловую пластинку. Если произносить его слишком часто и не по делу, оно «заигрывается», обрастает ненужными коннотациями… В результате за этим треском с каждым разом становится всё труднее и труднее различить первоначальное глубокое и чистое звучание. А вместе со звучанием уходит и внутреннее наполнение, происходит девальвация не только смысла, но и самого чувства.
И — кто знает? — может быть, недалёк уже день, когда наши разговоры станут похожими на монологи актёров труппы Monty Python: «Привет, крошка! Я люблю тебя почти так же сильно, как яичницу с беконом. Потрахаемся?»
http://zhurnal.lib.ru/u/urusow_p_l/
Поздно. Ночь уже — не вечер,
Собирать для споров вече.
Ветер свищет, завывает,
Уносясь в бескрайность ночи,
С уст срывает крик на помощь,
Рот водою заливает,
Заставляет межить очи,
Ослаблять сопротивленье
И терять рассудок боя
В безнадежном ослепленье.
Смерть привыкший видеть стоя,
В шквале бури призрак-воин
У руля стоит, прикован,
Неизвестный, смотрит гордо
В даль, взметнувшимся угорьем
Разделенную на двое.
Между небом и водою
Исполины — волны моря
С ливнем в жаркой схватке споря,
Белооблачным туманом
Заволакивают поле
Зренья мокрым одеяньем.
Чудотворности деяньем
Направляем, твердой волей
Челн летит в слепом просторе
В грозный вал, на шум прибоя.
«Разобьются! Нет ли!» — спорят;
Смелый воин кроток в море,
Перепуган не на шутку…
http://zhurnal.lib.ru/s/shapkin_s_w/
Мы дети ночные.
Собаки.
Творцы поэтической драки.
Ты зубы ломаешь об правду —
Я рада.
Друг друга чему-то учили,
Где следствия, где причины,
И слепо по буквам стучали
Ночами.
Но вот я сижу на балконе
На дня агоническом склоне,
А ты за «n» тыщ километров
По ветру.
Мы оба Собаки.
Собратья.
Но дело не в этой правде,
(Да и не в этой тоже —
Что мы как бы и не похожи)
А в той, что нам нехватало
Так мало…
http://zhurnal.lib.ru/n/nuage/
Послесловие.
А ведь картина получилась несколько отличная от упорно пропагандируемой сейчас. Я для себя нашла авторов, в разделы к которым хочется вернуться и перечитать. И — удивительно — прозы явно больше, чем стихов. И — не менее удивительно, лишь один раздел фэнтезийной направленности.
Э-эй, читатели! Возможно, пришло время остановиться и перестать повторять за другими расхожие истины о засильи того или другого? Не путаем ли мы тусовщиков с авторами? Кстати, практически все разделы очень мало посещаемы, кажется, по причине не тусовочности хозяев.
И не читаем ли мы вынужденно-принудительно тексты, что нравятся — не нам? Думая, что их больше, чем остальных?
Если так, то нужно внимательнее смотреть на то, что подсовывается нам большинством, рекламой и прочим. И проявлять больше самостоятельности в выборе чтения.