«Вы, знаете, – говорил старик, заменяя «х» на «ш», что характерно для милого рейнского диалекта «пфэльцишь» – вы знаете, какой я там был худой? Я был худой, как ребро. Чуть с голоду не умер. А что вы хотите?  Es gab eden Tag nur Puding und eingelegte Tomaten – каждый день только пудинг и кислые помидоры.
Мы гуляли с женой по винограднику в окрестностях деревни Бокенау.
Старик услышал русскую речь. Некоторое время шёл молча рядом, а потом, церемонно приподняв шляпу, заговорил.

Попал в плен в конце войны. Был этапирован в Кунгур. Тюрьма. Застал «сучью войну». Строил дороги.  Работал на лесоповале.

–Вы, знаете такой город в России?
–Я вырос рядом с этим городом.
–Что вы говорите? Как тесен мир.
–Очень тесен. Я даже знаю тюрьму, где вы сидели. Мало этого, добрая дюжина моих знакомых провела некоторое время в стенах известного вам заведения.

У старика порозовели скулы.

Язык он так и не выучил, а может быть, позабыл, но сочный русский мат зацепился в памяти прочно и старик с удовольствием продемонстрировал отличное знание ненормативной лексики.
Он говорил о бессмысленности войны. О смерти лучшего друга на восточном фронте. Утверждал, что среди русских есть много добрых людей. Вспоминал, как один старик дал ему корку хлеба. Не побоялся конвоя с собаками: «Он меня пожалел потому, что я был худой, как ребро»
Он говорил, а я с совковой подозрительностью катал мыслишки в голове. Почему он сначала попал к уголовникам, а только потом на зону для военнопленных? Впрочем, при нашем родном бардаке всё возможно. И какой ему смысл врать. И этот неподъёмный для иностранца русский мат. Где бы ему научился, если не в тюрьме? Нет, он не похож на лгуна. Не похож, но настораживала фраза: «Каждый день только пудинг и кислые помидоры».
Что-то не слышал я, чтобы в русских тюрьмах заключённых баловали пудингами.
–Послушайте, вы говорите, что вас кормили пудингом в тюрьме, но этого не может быть.
–Ну, не пудинг, а такое варёное зерно. Я забыл, как оно называется. Вспомнил. Зерно называли «шрапнель».
–Перловая каша, что ли?
–Да, да каша. Как я мог позабыть? Ну, конечно, каша.
…
Я держу в руках поэтическое упражнение. Давно написано. Лет двадцать тому назад. Под впечатлением от рассказа. Читаю:

«Что прошло – то будет мило» –
Так в народе говорят.
Мне нахваливал Россию,
Чудом спасшийся солдат…

Только законченный кретин может рифмовать «мило» и «Россию».
Как это я не заметил, что рифма не катит?!
Пробую исправить. Тщетно. Поэт из меня никудышный. Придётся оставить так, как есть.

«Что прошло – то будет мило» –
Так в народе говорят.
Мне нахваливал Россию,
Чудом спасшийся солдат.

Во вторую мировую
Призван был, как на парад.
С другом шёл на Русь святую
Весел, рад и чёрт мне брат!

Рейха третьего солдат!
Ты узнал мою отчизну:
Плен, тайга, этапный ад!
Шёл на бал. Попал на тризну.

Сучий холод. Дело – швах.
Беспредел. Тюфяк с клопами.
И иллюзий полный крах
В зоне муторной на Каме.

Но однажды под Кунгуром,
Где шумел лесоповал.
Старый дед худой и хмурый
Корку чёрствую подал.

Позабыл ариец гордый
Вшей, бараков кутерьму,
Вонь параш, озноб разводный
Пересылки и тюрьму.

Но сидит в мозгу занозой,
Лет прошедших яркий миг.
Злобный крик охраны грозной.
С коркой чёрствою старик.

Тот старик, подавший смело,
Сам отвёл голодный взгляд.
«Что прошло – то будет мило» –
Так в народе говорят.

Германия. Бокенау. 1991 год.