Рецензия на книгу Андрея Тургенева «Спать и верить. Блокадный роман»
Книга Андрея Тургенева в моем прочтении представляет собой образцовый амбивалентный творческий продукт. И хороша, и подозрительна. И втягивает, и настораживает. И нравится, и смущает.
Вольный ассоциативный перевод с тридцатых-сороковых годов прошлого века на начало двадцать первого. Мгновенья спрессованы в года, события спрессованы в страницы. Радиус круга внимания автора не замыкается описываемым блокадным временем, а расширяется до всей эпохи марша энтузиастов и прессуется в несколько месяцев (пару-тройку сотен страниц) романа. Факты стягиваются, всасываются в текст, как в воронку — со всей империи, со всей памяти утомленного солнцем народа и прессуются в совсем небольшое пространство – в сотню-другую квадратных километров — от Литейного проспекта до Дороги Жизни.
Прессование понятно – читатель на протяжении всего текста должен быть на игле напряженности, ужаса, внимания, интереса. Ровно и чудовищно не получится. Уходящие из кинозала зрители никому не нужны – кино должно смотреться.
Андрей Тургенев так же как директор Эрмитажа иранского происхождения раскапывает могилу Тамерлана – то есть, идет на немалый риск, заставляет нас вспоминать и помнить, сравнивать и оценивать, начинает свою войну за прошлое и настоящее.
Гениальный эпизод: очередь за доппайком. Огромная очередь — часов на десять. Падает бомба, стирает с лица земли половину очереди, оторванная голова подкатывается к ногам героини, но это ничуть не смущает оставшихся в полуживых — они смотрят на это прагматически: стоять уже не десять, а пять часов. Здесь смертью никого не удивишь: время умирать. Время жить наступит совсем не скоро. Вспоминаются события в Таиланде, где ураган унес десятки тысяч жизней, но оставшиеся в живых туристы упорно продолжали отдыхать на курортах, ставших братскими могилами.
Прошлое, врываясь в настоящее, познает себя. Помнится ли оно? Нужно ли? Востребовано ли? Сравнимо? Нас ведь ни людоедством с надругательствами, ни голодным временем с пиром во время чумы, ни допросами спецслужб и цинизмом властей уже не удивишь — мы бывалые, тертые и уставшие…
Находим ли мы себя на страницах блокадного романа, или мы уже совсем другие? Кем мне хочется быть в тех обстоятельствах? Конечно — доблестным контрразведчиком, желательно от майора и выше – квартира, еда, выпивка и комсомолки по вызову, даже бурятки по записи. То, что можно попасть в свою же мясорубку не так уж и важно: при любых обстоятельствах будет, что вспомнить, а в мясорубку может и должен попасть каждый, на то он и гражданин…
Да и вообще: полковник НКВД может быть весьма романтичной особой, не столько организовывающей покушение на вождя, сколько затевающей масштабные театрализованные постановки на открытом жизненном пространстве, что напоминает, конечно же, волшебство Сергея Курехина.
Два параллельных мира в блокадном романе, два времени – время жить и время умирать. Для удовольствия вождь вызывает не только комсомолку-бурятку, но и массу – рабочих Путиловского завода, то есть нас с вами. Масса слушает, переливается, вздыхает, стонет от энергичных речей и жестов вождя, и, удовлетворенная, идет действовать согласно утвержденному плану.
Такая вот эротика. Поистине интимная связь с народом.
С массой вождю даже легче, чем с комсомолками – девушки, как за ними ни присматривай, нет-нет да выпадут из обоймы, убегут, а потом, глядишь, и гранату в тебя кинут…
Два мира, два времени — чудовищное и романтичное должны заполнить пространство читательского сознания и соединиться в нем, если конечно читатель позволит…