Анастасия Черкасская. Дом, где веселые музы шалят…
В переводе с греческого слово «музей» означает «дом муз», именно дом, где веселые музы шалят и с хохотом пробегают по анфиладам комнат, а не морг, где музы уже успокоены, упорядочены и каталогизированы. Все это значит, что и приходящие к музам в дом должны чувствовать себя гостями — желанными и веселыми (кто же ходит в гости в мрачном духе?), а не посетителями усыпальницы, где положено тяжко молчать или переговариваться робким шепотом, постоянно чувствуя пробегающий холодок.
Наверное, есть среди наших музеев настоящие — те, что дома с живыми и ощутимыми музами, где можно вдохновиться и уйти окрыленным, но морги тоже попадаются часто. Даже слишком часто. Охраняют их строгие мойры, при которых даже кашлянуть страшновато.
Читать далее
Елена Блонди. Книги — то, чего уже нет
Дай почитать…
Давали не всем, потому что некоторые читатели книжки не возвращали, заигрывали, о них и слава такая нехорошая шла. «Не вздумай ему давать книги, мне Алл Петровна говорила — возьмет и не вернет потом!»
В гостях…
Если в первый раз (а если интересно, то и во второй и в третий) — сразу к книжному шкафу, где на полках куча знакомых обложек — выстраданные в обществах книголюбов подписные издания — «подписки». У всех, кто с книгами, стояли: Пушкин, Некрасов, Лермонтов, маячил среди благородных тисненых корешков Маяковский — белый, с большими красными буквами.
Подписки…
На отдельной полке гордо — Жизнь животных, семь крупных зеленых томов, Детская энциклопедия в серо-коричневых обложках (самый затрепанный том, в котором картинки с динозаврами), иногда — Жизнь растений.
Читать далее
Happy_book_year. Уильям Гибсон. Мой личный Токио
Сергей Крикун, работа находится в частной коллекции 
Мой личный город Токио
Уильям Гибсон
“My Own Private Tokyo” Wired 9.09, September 2001 By William Gibson
Хотел бы я получать бумажку в тысячу йен от каждого журналиста, который в последние десять лет спрашивал меня, осталась ли Япония такой же футуристически привлекательной, какой была в 80-х. Если бы это было так, то на эти деньги я взял бы одно из этих такси с идеальной мягкой кружевной обивкой до Гинзы и купил бы жене маленькую коробочку самых дорогих во вселенной шоколадных бельгийских конфет.
Читать далее
Крамер Александр. Талифа куми, Веничка…
‘Время больше пространства. Пространство — вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь — форма времени…’
(И.А.Бродский)
Речь моя пойдет про, возможно, самую короткую главу в русскоязычной поэтической литературе. О главе поэмы, составленной всего из трех слов. А именно — о главе ‘Серп и молот — Карачарово’ поэмы Венедикта Ерофеева ‘Москва — Петушки’.
1.
«Во вступлении к первому изданию я предупреждал всех девушек, что главу «Серп и молот — Карачарово» следует пропустить, не читая, поскольку за фразой «и немедленно выпил» следует полторы страницы чистейшего мата, что во всей этой главе нет ни единого цензурного слова, за исключением фразы «и немедленно выпил». Добросовестным уведомлением этим я добился того, что все читатели, особенно девушки, сразу хватались за главу «Серп и молот — Карачарово», даже не читая предыдущих глав, даже не прочитав фразы «и немедленно выпил». По этой причине я счел необходимым во втором издании выкинуть из главы «Серп и молот — Карачарово» всю бывшую там матерщину».
(из «Уведомления автора»).
Читать далее
Середина мира. Наталия Черных. НАЕДИНЕ С АДОМ
Елена Шварц. Фото Лидии Гинзбург, конец 60-х
http://www.cirota.ru/forum/view.php?subj=87926
Когда настанет мне конец —
с огнём пойду я под венец.
«Элегия на рентгеновский снимок моего черепа»
Елена Шварц
*
В суетливой тесноте начала двухтысячных, включая и два прошедшие года десятых, всё же нашлось немалое место для Елены Шварц. О ней пишут, и сейчас, порой кричат. Упоминают, как только заходит разговор о великих поэтах современности. Исследуют творчество. Возможно, будет выпущено и полное собрание сочинений, включая дневники и обширнейшую переписку, которую вела поэтесса. На первый взгляд — всё благополучно. Стройная внешность, стройная жизнь, тихая кончина, великий дар. На первый взгляд — одна из тех русских поэтесс, материнский масштаб которых скрыт мирным биографическим пейзажем, в котором теплятся лишь одна-две звезды. «Есть женщины, сырой земле родные»… Короткие всплески панегириков сильнее подчёркивают это ровное поле. Но Лены нет ни в панегириках, ни в ровном поле. Лена неуловима как пламя, которое то растёт, то прячется под слой пепла. Ненадолго. …Очень и очень долго думала, стоит ли мне, с моей, очевидно созвучной, фамилией, писать о её стихах — и склонялась к тому, что не стоит. Только тогда, когда поняла, что могу молчать, — решилась.
СЕРЕДИНА МИРА. Наталия Черных. Полёт пустельги
Характер стиха показывает не только свойства личности, харизму. Но и свойства эгрегора — сообщества. Я намеренно противопоставляю харизму и эгрегор, личность и сообщество, накладывая их друг на друга в одном пространстве, как два изображения. Чтобы контрастнее был характер стиха. Харизма подчиняет себе время. Время может погасить харизму. Сообщество не приемлет харизматичности — таково его свойство и первое требование. Ты не лучше, все в одной лодке.
Читать далее
НА СЕРЕДИНЕ МИРА. Наталия Черных. УТРЕННИЙ ОБХОД, эссе
(об одном стихотворении Ксении Чарыевой)
*
Аверс и реверс. Аверс — момент одного стихотворения. Реверс — имя. Если представить сверхобъёмное письмо, в котором обе эти плоскости можно рассматривать одновременно, а кроме них — ещё две-три (контекст, особенности современной методологии), то вышло бы идеальное призведение, стихотворения уже не требующее. Но такое произведение возможно только теоретически. Или же — как стихи на стихи.
Читать далее
Представляем человека. Сергей Сумин
Сначала я хотела написать, что мы представляем проект. Но слово это сухое и скучное, да и никогда ни один проект не начинался сам по себе, для этого нужен человек, автор. А чтобы проект состоялся, человек должен обладать не только талантом, но и упорством.
Потому мы хотим представить вам Сергея Сумина и два его проекта.
Sadnaslazdenii. Готическая эстетика в романе Эмили Бронте «Грозовой перевал»
Титульная страница первого издания романа
Весь художественный опыт XX века говорит нам о том, что настоящая литература всегда описывает литературу. Не только мир людей и предметов. Но еще и мир слов и идей. Поэтому с давних пор с азартом детектива, пускающегося по следу предполагаемого убийцы, я читаю книгу, пытаясь понять одно: какие книги читал тот, кто эту книгу написал.
Страница из дневника Эмили Бронте, на которой изображена она с сестрой Энн, 1837 год
Читать далее
Ханжин Андрей. ДУРНАЯ КРОВЬ
Sean Kernan, The Secret Books
«…и казенный голос разносчика дребезжал: старого платья продать».
И кажется, навязчиво, как в гашишном упоении, что в начале всего сущего лежала одна единственная книга, от которой произошли другие книги, из которых разошлись по человеским стойбищам первые религии и главные философские учения, и кажется, что и теперь уже снова можно все обобщить и завершить эту историю.
Сказать себе: там, где-то, позавчера, во времена Кромвеля и Ришелье, и позже чуть — у Вильгельма и Александра I — закончилась вся литература и ныне выскакивают из книг, как из под фурцевой юбки, одуревшие Акакии Акакиевичи или флегматичные Ионычи и дуют буквами в глаза… Теперь они — сами писатели.
Правда, Ионыч стал писателем позже, вчера почти.
Читать далее