Повесть Братьев Барановых «Обратное уравнение» — еще одна пудовая гиря на чашу весов литературы, заставляющая противоположную чашку с тухлой требухой робских собчаков стремительным домкратом взлететь к потолку, намотавшись в полете на кишки эльфов и гоблинов.
Это в качестве краткой аннотации. По большому счету далее мой текст можете не читать, а сразу перейти по ссылке к упомянутой повести — http://zhurnal.lib.ru/b/bratxja_b/tipapowestx.shtml Сэкономите драгоценное время для хорошего чтения. Тем паче, что больше ничего сверхценного я сказать не смогу, буду только пересказывать.
Нечто странное со мной происходит при чтении и последующем обзоре сетевых авторов-произведений. К примеру, прочитав «Эклектиаз» Ли Че я совершенно не был готов к тому, чтобы пересказывать его сюжет, описывать героев и т.д., пытался все эдак выразить настроенчески, через побочные впечатления. Не давался мне его пересказ, все время хотелось сказать публике — идите и читайте сами с начала, а я не буду ничего говорить, чтоб не напортить ненароком нелепым касанием.
В случае же с Б.Барановыми, все как-то наоборот получается. Сюжет, вроде бы, совсем просто пересказать. Сидит, значит, человек, бывший майор госбезопасности, в ведомственном дурдоме. Попал он туда, как водится, до Событий (как выражается Вован Адольфыч Нестеренко, невесть что подразумевая — «до революции»), События тем временем проходят мимо, а потом герой вдруг оказывается кому-то нужен на воле, в нашем случае — своему бывшему начальнику, генералу госбезопасности же, для выполнения сверхсекретного и очень туманного задания. Согласитесь, типичная конструкция, хорошо наезженная в 90-х чернушными киношниками — чтобы достичь катарсиса на выходе, героя нужно было непременно поместить на время в тюрьму, чтоб ему потом было кому и за что отомстить. Дешево и сердито (сам пару раз таким приемом побаловался по молодости). Здесь Б.Барановы сработали четко по схеме: был некогда гордый советский офицер, общавшийся с диссидентами при помощи табурета, затем случились в его жизни всякие неприятности, вроде пьянства и гебоидной шизофрении, по причине чего он пропускает всю скукотищу горбачевской перестройки, а потом, вдруг оказывается на воле по не вполне понятным причинам — задание генерала уж очень туманно, если не сказать — условно. Здесь задача авторов ясна — любым способом вытащить кондового советского гэбиста-шизофреника с убеждениями в среду обитания новых человеков и посмотреть на его реакцию. Эффект незамыленного ока.
Второе важное. Собственно, стержень повести. Сидя в дурдоме, наш майор, как все сумасшедшие, складывает в мозгу некую теорию. В нашем случае это теория видов человеков, в своем роде классификация. Как и подобает теории шизофреника, она одновременно проста и невнятна. Люди, по-майору, делятся на фруктов, сухофруктов, хурму и анчоусов. Фрукты — высшие, анчоусы, соответственно, низшие.
В десятый раз повторюсь, заявив о том, что я не слишком начитан и профпригоден в литературоведении (спецприем — думаю, за такое самоуничижение во мне со временем будут подозревать кокетку и хитрого академика-литературоведа). Так вот, как не слишком начитанному литературоведу-кокетке, мне кажется, что тяга к классификациям человеков присуща не только шизофреникам, но и вообще пишущим. В первую голову приходит Достоевский со своим «тварь дрожащая или право имею», а дальше сами додумывайте, я уже отмазался заявлением о неначитанности. Но чутье скрытого литературоведа мне подсказывает, что желание разбить человеков на тех, кто право имеет, и тварей приходило в голову не только Федору Михайловичу. То же чутье мне подсказывает, что, согласно майору Б. Барановых, фрукт — это, некоторым образом, тот, кто право имеет, а анчоус — в своем роде, тварь дрожащая.
Что же случилось потом? Майор выходит из дурдома на выполнение задания под прикрытием бомжа. Задание, как уже говорилось, требовалось автору в качестве предлога, чтобы выманить рассказчика-наблюдателя в среду наблюдения. Поэтому вскорости оно становится более чем условным — майор начинает двигаться по жизни по собственным маршрутам, мало пересекающимся с указаниями начальства. Таков очевидный прием автора. И, разумеется, очень скоро майор, используя свои (художественно гиперболизированные) спецнавыки, превращается из бомжа в олигарха. Еще один излюбленный прием мыльных сериалов, но в данном случае совершенно необходимый автору — обзорность наблюдателя-олигарха много шире обзорности бомжа.
Далее тоже просто догадаться — на воле шизофреник-майор-олигарх начинает применять к новому обществу и его обитателям свою классификацию видов, приправленную гэбешно-патриотическим соусом. Не вижу смысла в дальнейшем пересказе, последующие события можно выразить одной фразой — и что же из этого всего вышло? Разумеется, не буду рассказывать, что вышло — вам-то тоже книжку читать.
А теперь поясню, почему повесть вызвала во мне такой щенячий восторг, несмотря на заявленные выше — «и это понятно, и то ясно, тот прием избит, этот наезжен» и т.д..
Первое. Сколько-то лет назад я прочитал у одного критика мысль о том, что современные литераторы все ищут свою нишу-тематику. Мол, непонятно им, что нынче истинно, и о чем нужно писать. Мол, была раньше эпоха, потом нечто невразумительное, а теперь что-то новое. И не могут скумекать литераторы — то о канувшей эпохе ностальгируют, на которую уже, по большому счету, всем тьфу и растереть, то об этом невразумительном пишут, что между эпохами случилось, а, по тому же счету, вряд ли хоть строчки стоит, то о новом времени что-то измышляют, толком не понимая, что же вокруг происходит.
Так вот, за время, что прошло с тех пор, как я прочитал эти слова критика, я увидел уже несколько книг, в которых авторы выложили очень прочный мост между прошлым и настоящим — не буду говорить насчет будущего, я в фантастике разбираюсь еще меньше, чем в простом фикшене. Другими словами, я увидел авторов, которые уже нащупали то, о чем нужно писать сейчас, проскочили эту глупую яму литературного безвременья. Я писал на них рецензии, мне не лень повторить для ссылки — Ли Че, Сергей Рок, Алекс Май. Братья Барановы из тех же авторов, которые знают, о чем нужно писать. Конечно, они, как и все нынешние пишущие, родились тогда — но они уже понимают (или начинают, или пытаются понимать) то, что происходит здесь и сейчас. Поэтому, «Обратное уравнение» в этом смысле — очень хороший освежитель мозга. Это повесть о том, что надо (хитро избежал противного слова «актуально»).
Второе. Классификация. Об этих «тварях дрожащих» в школе все уши прожужжали. А закинь в любой форум классификацию Б.Барановых с их анчоусами — так те же анчоусы тыщу комментов вмиг набросают. Я же в эту ловушку не сунусь — оспаривать и комментировать классификацию не буду. Все-таки она принадлежит гебоидному шизофренику, а потому она, по определению, совершенна — любой спор бессмыслен. Здесь автор ловко сработал — такой, казалось бы, простой прием, а теорию невозможно оспорить.
Еще я благодарен Б.Барановым за то, что они напомнили мне одну старую мыслишку. Как-то я всегда недолюбливал «Преступление и наказание» за то, что там Достоевский сам себя испугался. Зарубил Родион старушку и сам себя изъел мыслями, сдался с потрохами Порфирию. По классификации Б.Барановых выходит, что один анчоус зарубил другого, а потом был съеден фруктом. Так вот я всегда думал, а что если бы старушку зарубил Порфирий? Вот о чем Достоевский умолчал, лишь подразумевая, и что, разумеется, скрывали от нас в школе: если тварь помыслит о том, что она право имеет, то, понятное дело, ничего хорошего для этой твари в результате не выгорит, а если тот, кто право имеет, помыслит насчет старушки? Тоже понятно — зарубит пару миллионов старушек с детьми и помрет в величии. Здесь классификация сумасшедшего майора в чем-то дополняет классификацию Раскольникова, так сказать, расширяет и поясняет. Правда, концовкой Б.Барановы тоже скатились в достоевщину (не от этой ли концовки название — «Обратное уравнение»?), и понятно, такие классификации дело скользкое — шаг в сторону и ты фашист. Вот это второй серьезный прорыв повести — в самом деле, кто сказал, что Федор Михайлович закрыл тему своим тютей Раскольниковым? Почему бы не обновить его классификацию, глядя на новые реалии? Вспомнилось хорошее ненаше слово — апдейт.
Третье. Обычно в обзорах я упоминаю о языке автора, как о неком плюсе. Хотя, если рассудить, это излишне — если написано не по-русски, то я и читать не буду. Особенный смысл это имело только в случае с Ли Че — там автор играл с языком, стилизировал, там это прием, неотъемлемая часть проекта. Язык повести Б.Барановых — это язык очень умного человека. В то же время — это язык сумасшедшего, язык солдафона и патриота. Умный человек виден в красивой логике мыслей, идей и построений, иногда очень длинных и сложных, сумасшедший появляется, когда стройная логика умного человека недостаточна для поддержания красоты мысли, язык солдафона и патриота — это некий фон, ритм-секция. Наверное, это то, что мне понравилось в повести больше всего — по личным мотивам, нынче я больше увлекаюсь формой, чем содержанием. Языковая подача очень достоверна — сумасшедший майор настолько умен в своих логических построениях и настолько искренен в своей преданности долгу, настолько привержен идее государственности, что за героем совершенно не видно автора. Блестящий эффект. Как будто повесть написана лично майором без всякого участия Б.Барановых. Нигде не видно авторских ушей. Когда майор говорит о том, что он разговаривал с диссидентами при помощи табурета, возникает абсолютно реальное ощущение того, что да, именно этот человек, который это написал, именно так и разговаривал с диссидентами. Персонаж абсолютно реален, а потому, как в жизни — комичен, когда слаб, и опасен, когда силен. Вам смешно, когда майор обращает свое внимание на кого-то другого, и совсем не смешно, если он замечает кого-то, очень похожего на вас. А если еще учесть, что сумасшедший майор Сорокин — это квинтэссенция идеи, идеи классификации людей на фруктов и анчоусов, я не исключаю, что читатель-анчоус по ходу чтения может постоянно предвкушать удар табуретом по голове.
P.S. Братья Барановы безусловно относятся к рубрике «Обязательное чтение»
Лембит Короедов. Обратное уравнение. Типа повесть Братьев Барановых
Ответить